Они позавтракали за большим круглым столом. Новым для Русова было то, что Эрна прочитала молитву. Когда-то мать приучала его молиться перед едой, но Русов стеснялся насмешек окружающих. Теперь он тоже склонил голову, но повторять за Эрной слов не стал.
Какой смысл в молитвах? Кто их слышит?
После завтрака мать и дочь продолжили разговор, а Русов то смотрел в окна - на горы за рекой, то оглядывал гостиную. На стене висел портрет, с него сдержанно улыбался мужчина в военной форме - как догадывался Русов, покойный муж Эрны и отец Джанет.
Разговор скоро наскучил Русову, так как вращался вокруг одной темы: Джанет уговаривала мать переехать в Другой Дол, а та спокойно, но твердо отказывалась. Русов поблагодарил за еду и пошел бродить вокруг дома. Он оказался меньше, чем дом Грегори, старые дубы протягивали засохшие сучья над дорожками небольшого сада, пахло прелой листвой.
Русову не понравился вид некоторых ветвей: того и гляди, могли обломиться. Он вспомнил, как возил рабочих обрезать деревья на улицах Кандалы, вернулся в дом и спросил у Эрны разрешения навести порядок в саду. Та согласилась и даже отыскала в сарайчике за домом пилу и веревку.
Вскоре Русов уже забрался на ближайший дуб и стал спиливать мертвую ветвь. Чтобы при падении ничего не поломала, обвязал ее веревкой и, перекинув свободный конец через другой сук, закрепил внизу.
Эрна и Джанет вышли на веранду.
– Юджин, не сверни шею, - весело сказала Джанет. - А то пробудешь в больнице дольше, чем в прошлый раз.
Наконец дерево протестующе заскрипело, ветвь надломилась и повисла на веревке. Русов спустился и, потихоньку вытравливая веревку, аккуратно уложил сук на землю.
Эрна и Джанет похлопали, словно цирковому артисту, и скрылись в доме.
Русов снова забрался на дуб и, примериваясь к следующей ветви, заметил в соседней роще солнечный зайчик. Сначала подумал, что это солнце отразилось в стеклах проезжавшего автомобиля, но дороги там не было, а зайчик долго не гас. Занятый делом, Русов перестал обращать на него внимание, и отблеск исчез. К обеду запарившийся от работы Русов забыл об этом случае.
Когда подошло время ленча - настоящих обедов, как с вздохом вспомнил Русов, в Америке не было, - стало почти жарко. В голубом небе не появилось ни облачка. Ленч оказался легковесным для проголодавшегося Русова: рагу из овощей с надоевшей курицей, и кофе с вкусными, но слишком маленькими печеньицами.
В гостиной заметно посветлело. Русов спилил уже немало ветвей, и горы сделались ближе, они словно заглядывали в комнату.
– Как называются эти горы? - кивнул он в сторону окна.
– Аллеганские горы, - с грустью сказала Эрна. - Джон любил рыбачить там в ручьях. Иногда и я ездила с ним ловить форель.
Так что ленч закончился на грустной ноте, и Русов пошел работать дальше. Теперь он распиливал ветви на куски, а самые толстые еще и колол, чтобы годились для камина. К вечеру сложил в сарайчике приличных размеров поленницу и пошел в дом вымыться.
Эрна смотрела на Русова заметно ласковее, и после обеда, хотя было тепло, разожгла в камине огонь. Окна потемнели, в стеклах отразились языки пламени. Некоторое время еще виднелись дубы - словно гигантские тени на фоне глубокой синевы, но потом отступили в темноту.
Русов устроился в мягком кресле, чувствуя, как наплывает дремота. Эрна и Джанет тихо говорили о чем-то.
Все стихло, сон уже уносил Русова, когда его разбудило негромкое восклицание Джанет.
Русов вздрогнул и машинально потянулся за двустволкой, но пальцы схватили пустоту. Он с отчаянием вспомнил, что ружье осталось в шкафу. Но тут же понял, что оно не понадобится. Джанет напряженно глядела на мать - та откинулась в кресле и, казалось, спала. Но лицо заострилось, застыло, и даже красные язычки - отражение огня в камине - словно замерли в широко открытых глазах.
Не отрывая взгляда от матери, Джанет заговорила:
– Не пугайся, Юджин. С мамой все в порядке. Такое с ней бывает. Иногда.
И тут губы Эрны задвигались. Голос звучал монотонно и глухо, словно приходил издалека:
– Я стою на развилке. Вокруг сумерки, две дороги расходятся отсюда. Какие-то цифры видны вдоль них. Возможно, они обозначают расстояние, но скорее это годы, я не могу разглядеть точно. По одной дороге, чем дальше, тем темнее. Ужас притаился впереди. Вдоль другой дороги постепенно светлеет. Я вижу красивые дома и играющих детей. Но потом и на ней сгущается тьма… Теперь я вижу людей, много людей. Целые толпы сворачивают на темную дорогу, и пропадают из виду… Я вижу вас, - тут голос Эрны дрогнул. - Вы идете, держась за руки. Вы сворачиваете на светлую дорогу, и она становится еще светлее, а темнота отступает дальше. Но все равно, ужас поджидает и на ней…
Эрна смолкла, зрачки еще больше расширились, и пламя камина словно ожило и затрепетало в них. Но нет, это было иное, более яркое пламя.
– Я вижу женщину, - сказала она, и голос прозвучал очень ясно. - Она стоит в конце пути. Вокруг сад изумительной красоты, и от женщины исходит свет. Я никогда не видела такого яркого света. Но он не ослепляет глаз.
– Это не Дева Мария? - вдруг спросила Джанет, и Русова поразил обыденный тон ее голоса. - У меня есть подруга католичка, она…
– Нет, - голос Эрны упал до шепота, и свет в глазах померк. - Я впервые ее вижу. Мне кажется, она не из нашего мира.
Она опустила голову на грудь. Потом встала, оперлась на руку Джанет, и та увела ее из гостиной. Через некоторое время Джанет вернулась и проводила Русова в приготовленную для него комнату. Так странно закончился этот день.
Комната была маленькой, кровать узкой, и, как догадался Русов, когда-то принадлежала Джанет. На стенах сохранились фотографии кинозвезд. Русов подошел к окну: и здесь дубы, но за речной долиной, заполненной белым туманом, поднимаются вершины гор, багровые в лучах канувшего за горизонт солнца.
Русов разделся и лег, приноравливаясь к узкой постели. О чем мечтала в ней Джанет, засыпая? Кто разберет этих девушек. Хотя, скорее всего, о кинозвездах.
Он улыбнулся и скоро заснул.
Утром они столкнулись в дверях ванной. Джанет выходила, хмуро вытирая мокрые волосы. Русов посторонился и вежливо сказал:
– Доброе утро.
Джанет что-то буркнула и ушла.
После завтрака поехали на кладбище, навестить могилу отца Джанет. Кладбище раскинулось на окраине - кресты и памятники взбирались по зеленому лугу, и было их, наверное, больше, чем жило людей в городке.
Машину оставили у начала склона. Эрна пошла вперед, уверенно выбирая дорогу среди белых надгробий. За матерью заскользила Джанет, в светлом плаще похожая на призрак. Русов удивился странности пришедшего в голову сравнения и пошел следом.
…И остановился.
Залитый утренним солнцем склон вдруг исчез. Русов снова был в тайге, в мрачном заболоченном лесу, и тяжелый злобный взгляд следил за ним из-за обомшелых ветвей.
«Медведь!». - молнией пронеслась мысль.
Русова обдало холодом, забыл двустволку дома. В следующий миг он вспомнил, где находится, и снова увидел безмятежно зеленый луг с белеющими за рощей строениями городка. Здесь не могло быть медведей. Здесь был кто-то другой.
Черные волки? Поклонники Трехликого?
Отчаянным усилием воли Русов попытался сохранить самообладание. Он непринужденно сунул руки в карманы и возобновил ходьбу.
Раздался тихий свист. Русов встал как вкопанный и больше не двигался. Две фигуры в странной молочно-белой одежде появились из-за надгробия слева. Две, точно такие же, возникли справа. Краем глаза Русов уловил движение позади. Фигуры казались нереальными и одновременно странно уместными среди белых крестов и надгробий - в бесформенном светлом одеянии от макушки до пят, без прорезей для глаз. Непонятно, как они могли видеть, но видели прекрасно. Фигура слева приказала бесцветным голосом:
– Никому не шевелиться! Ты, вытащи руки из карманов! Медленно, иначе будет плохо.
Вторая что-то сказала на незнакомом Русову языке. Голос прозвучал музыкально - взлетая, а затем опускаясь, и язык походил на китайский, но им не был, китайского Русов наслушался вдосталь.
