тучи ночных сообществ висят над бочками, раскинуты во все стороны старые лестницы, между ними – огонь восприятия; изменяя границы сухого тела, время земли («время земли») I
Жизнь в пространстве * * * жизнь в ограниченном пространстве. так, что недостоверно любое пространство; под мусорным куполом быстрые перемещения в поисках белой еды; перевернутый грузовик с продуктами, дождь, потоки грязи, сбивающие с ног, вывеска сбитыми символами о том, что было сохранено: то, что описывало, окружало ситуацию еще до слов. между отсутствием и проявлением – связки серого времени * * * что-то вроде скульптуры знания с лицом, преображенным внутренним взрывом; бочки с водой на охраняемой станции иссякающего состояния; знаковая торговля от камня к камню, но уже не в уме: тот сам, освобожденный от знака, к теплому льнет животному; круглый свет постепенного тела и утро касания в столпотворении форм, когда камера в каплях лица обнимает иссеченное место * * * сознание вчерчивается в глубину состояния, в стену осоки над промышленным озером; толкование размещает дом на краю района, вызывая лифт тела в шахту представления. глубина малого места. держась за занавеску. интерфейс в стачке с потерянным временем, промышленный череп, поднятый над домом, раскрытые половицы; она продолжает говорить по телефону и собирать вещи девушки, он затемнен – ближе к стене * * * невозможно все свести только к динамике поверхности, динамике становления: когда она переходит к ней и от нее к нему, «любое изменение требует наличия определенного невыраженного избытка или осадка, какой-то нереляционной части объектов, позволяющих им входить в новые отношения»; в республике серого света терроризм в ритуальности торгового центра, в костюме найк, в медицине и технологиях; таяние границы между телом и средой, когда оглядываешься на себя в ней * * * мертвые деньги. живое пиво. и завод гудит без людей, как раньше, обнимаясь с пространством, а люди текут в изваяниях камер, понятых без пространства. купола лишенных жизни растений и трубки ночных цветов, срубленных где-то за городом. забастовка фур вдоль трассы и зеленый дым от них. знак разрушенной фабрики и ночной фермы скрипучий крик. мужчины в больничных масках, облокотившись на фуру, смотрят как падает ее тело. когда она взяла ее за плечи в белой траве, она еще была «им», но двигалась на мне, как «она», и коридоры камер лица соединялись над нами * * * снова движенье прибито к земле, и пьет свой старый напиток владыка- рабочий в глубине ледника. черное солнце горы спускается в ящик припадка. чувствуешь, как останки травы обнимают лицо. холодные камеры в каплях лица, которые смотрят, как в другой глубине он становится ей, становится столпотворением, ночной органикой перехода под безлюдным знаком ножа. в открытом пространстве, врезаясь в границы, освещенные холодным сиянием соединений мелких животных, она наблюдает, как он становится ей; и пустыня противодействия одолевает его спящее тело * * * между отсутствием и проявлением связки серого времени. то, что произошло позже – книга любящих, сделанная из плазмы, танкер, поднятый над водой, и компьютер из бьющихся рыб. пусть эти двое беседовать продолжают над гетеротопией взорванных построений, пока она\он лежит в комнате, отражая закон, а другие в землю и камни отгружают тела за пределами города; это книга, и ты не смотришь туда, в ее сторону, в ее плазму и влагу, прекращенным мышлением пересекая пустыню знака, видя, как становятся они, она на иссякающую поверхность, в пламенный промежуток * * * получив приглашение, они пришли, не уверенные до конца в существовании хозяев этого места. поднимая узлы животных и личных вещей над скрытой колонией, они шли, огибая лес растерянных сооружений; на стоянке она трогала книгу, еще оставаясь им, а он шел с ними, еще оставаясь инструментом, голодом миграции в ожидании места, которое когда-нибудь настигнет их, лежащих в иссякающем пространстве с разряженными мобильниками старого образца, покрытых светом ночных насекомых, цыганским огнем; стать ей, стать странной машиной, не расположенной в пространстве страны, – так думал он, отдыхая в яме под гамбургом, закрывая руками от летящих сверху горстей земли камеру в каплях лица. стать влажной, огнем миграции * * * видя, как танкер поднимается над водой, он понимает: пора перейти к ней по этому коридору, освещенному хлопковым светом мелких животных соединений, где ходят во сне люди в военном и штатском, где проводится длительное собеседование о причине границ. люди в военном и штатском. не до конца просыпаясь * * * что-то вроде скульптуры знания с твердым лицом, преображенным взрывом; бочки с водой на охраняемой станции иссякающего состояния; знаковая торговля от камня к камню: тот сам освобожденный от знака к теплому льнет животному; это книга матери или танкер без знака, поднятый над водой равниной состояния; сколько их было в тебе, когда она это читала, когда он сказал: «только коммунизм приводит в движение слова, делает тело простым, пока ты в страхе своем навстречу ему раскрываешь танкер лица» |
