— Слухи, — парировал Шарль, — говорят сами за себя.

— Слухи, дорогой кузен, на то и слухи, чтобы искажать истину до неузнаваемости.

— Никогда не пойму, почему ты так его защищаешь, — не выдержал король. — Тем более, что вы любили одну и ту же женщину.

Кузен повернул голову, и Шарль едва не поежился, посмотрев в глубину черных, отражавших золотистое пламя свечи зрачков.

— Любили? — переспросил Жан. Голос у него по-прежнему звучал ровно, но в воздухе между ними будто повисла невидимая и вместе с тем отчетливо ощущаемая каждым дюймом кожи угроза. — Мы не любили, Шарль, мы боготворили ее. Можно сказать, что ее смерть нас сплотила.

— Жан…

— Лучше молчи. Если когда-нибудь я узнаю, что ты всё же мог что-то сделать, но предпочел бездействовать, то удавлю тебя собственными руками.

— Так уж и удавишь? — парировал Шарль, неловко пытаясь перевести всё в шутку. Пусть эта женщина дала ему корону, но церковный суд признал ее ведьмой, а вовсе не посланницей Господа. Оплакивать ее после подобного приговора было грешно. Для Жана, впрочем, решения клириков оказалось недостаточно. Жанна была мертва уже четыре года, а он по-прежнему не желал ее отпускать.

— Если ты надеешься на свою стражу, то напрасно, — отозвался тем временем кузен, и в его негромком голосе вновь послышались веселые нотки. — Она тебя не спасет.

— Ха! — подбоченился король. — Зачем мне стража, я и сам с тобой справлюсь. Было уже такое! — добавил он запальчиво и услышал в ответ ехидный смех. Из уст любого другого это звучало бы попросту издевательски, но Жан всегда смеялся так заразительно, что злиться на него дольше нескольких мгновений у Шарля не получалось.

— Нам было по восемь лет, — парировал кузен. — И я поддавался.

— Нет! — притворно опешил Шарль, картинно прижав унизанную перстнями ладонь к сердцу. Драгоценные камни в кольцах на мгновение поймали отблеск свечи. — Как ты посмел вводить в заблуждение сына Франции*?

— Сын Франции предпочел бы быть побитым? Коли так, то я к вашим услугам, государь.

Шарль окинул ехидничающего кузена скептичным взглядом, оценив почти шестифутовый рост и в красках припомнив гремящую по всему королевству боевую славу Орлеанского Бастарда.

— Я, пожалуй, воздержусь, — решил король и получил в ответ еще один веселый смешок.

— И это правильно, — хмыкнул Жан. — Сражаться — это дело рыцарей. Королю полагается сидеть на троне и не мешать.

Из любых других уст это прозвучало бы уничижительно. Иллюзий по поводу королевских талантов Жан не питал с самого детства. Но, пожалуй, тем и был ценен, что не ждал от Шарля подвигов на полях сражений. При ином раскладе — и законном происхождении — Жан мог бы стать противником куда опаснее всех англичан вместе взятых, но перечеркнутый герб и непоколебимая преданность делали его вернейшим вассалом сначала дофи́на* Франции, а затем и короля.

Но Шарлю порой хотелось увидеть совсем не вассала. Быть может, именно поэтому он так ценил эти ехидные шпильки, возвращавшие его в то время, когда еще не было ни короля, ни Орлеанского Бастарда, а только двое мальчишек гоняли друг друга по двору, с победным гиканьем размахивая деревянными мечами. Порой он видел одного из этих мальчишек в глубине хризолитово-зеленых глаз — еще не истекавшего кровью на поле боя, еще не хоронившего друзей и любимых женщин, — а в следующее мгновение тот рассыпа́лся в пыль. Он потерял этого мальчика почти семнадцать лет назад, когда бежал из захваченного Парижа. Он бежал, а Жан остался. И вернулся спустя два года верным вассалом, а не единственным другом.

— О Нормандии пока что придется забыть, — заговорил кузен посерьезневшим голосом. Быть может, думал о том же. — Очевидно, что поодиночке мы с коннетаблем твою столицу не вернем. А ведь забавно, что однажды Жанна уже пыталась это сделать, но ты предпочел оставить ее без армии.

Шарль проглотил упрек молча.

— И что ты будешь делать? — спросил он, не решившись вновь начинать спор. Быть может, удавить его Жан обещал только для красного словца, но упорное нежелание кузена слышать о роли Шарля в смерти этой женщины наводило на мысли об обратном. — Париж ведь можно отвоевать? — спросил король с невольным сомнением. Издалека картина могла видеться совсем не так, как непосредственно с поля боя.

— Отвоевать можно всё, — ответил Жан и поднялся с королевского кресла. — Если иметь армию и надежный план. Орлеан, если помнишь, мы с Жанной тоже не в одночасье отбили. И если позволишь, думать над этим планом я буду на свежую голову, а не за пару часов до рассвета.

— Позволю, — согласился король и проводил его взглядом. Дремавший снаружи, прислонившись плечом к стене, оруженосец встрепенулся от звука открывавшейся двери и захлопал сонными голубыми глазами.

— Спишь?

— Да, мессир, — согласился Мишель и тут же опомнился, залившись румянцем до корней угольно-черных волос. — То есть, нет, мессир. То есть… Мессир Жан! — оскорбился он в ответ на веселый, гулко прозвучавший в тишине притворявшегося спящим дворца смех. А потом от стены отделилась еще одна тень, поначалу сливавшаяся с ней благодаря темному шелку платья и струящимся по плечам каштановым локонам. Упавший на нее отсвет ближайшего факела выхватил из полумрака золотые заколки в полурасплетенной прическе и узкое скуластое лицо, почти лишенное привычной женщинам мягкости. Унизанные тонкими кольцами длинные пальцы рассеянно перебирали гладкую синюю ткань шарфа, бережно сложенного в ее руках.

— Монсеньор*, — вежливо и вместе с тем многозначительно сказала девушка и склонила голову. По каштановым волосам побежали золотистые блики. Она тоже прятала улыбку, вызванную на мгновение промелькнувшей на чужом лице растерянностью.

— Вы выбрали не самое подходящее время для прогулок, демуазель*, — ответил Жан, огорошенный этим появлением.

— Я оседлаю лошадей, — шепотом сказал понятливый оруженосец и, торопливо поклонившись, обогнул нежданную гостью по широкой дуге. — Мое почтение, демуазель д’Аркур.

Мари д’Аркур ответила мальчику взмахом длинных темных ресниц и скользнувшей по тонковатым губам улыбкой, после чего смело подняла блестящие синие глаза и подтвердила подозрения.

— Я ждала вас, монсеньор.

Спрашивать, каким образом она узнала, что его вообще стоит ждать, было, пожалуй, бессмысленно. Если король вызывает кого-то посреди ночи, то об этом немедленно узнает и начнет шушукаться весь дворец. Другое дело, что для незамужней девицы восемнадцати лет от роду подобные прогулки были не самым разумным решением.

— Вашему дяде это вряд ли понравится, — позволил себе заметить Жан. Темные ресницы на мгновение опустились вновь, скрывая сапфировый отблеск глаз, а затем она улыбнулась еще раз.

— Тогда не говорите ему, — бесхитростно попросила Мари, делая шаг вперед. Синяя лента шарфа развернулась в ее пальцах, длинные концы свесились вниз, соскользнув по обтянутым темно-зеленым шелком запястьям, и тогда она сделала еще один шаг и набросила шарф ему на шею, почти коснувшись рефлекторно склоненной головы. Расправила складки шелковой ткани, слабо пахнущей розовым маслом, и медленно, едва ли не робко подняла глаза, по-прежнему не выпуская длинные концы шарфа из пальцев. Не спрашивала. И не вздрогнула, когда ее ладони коснулась чужая рука.

— Мы идем на Париж, — негромко сказал Жан, следя за выражением обрамленного мягкими каштановыми локонами лица. Синие глаза на мгновение расширились, губы приоткрылись, а затем пальцы медленно переплелись, и она ответила так же тихо.

— Я буду молиться за вас, монсеньор.

И вновь опустила ресницы, когда он коснулся губами ее руки.

Комментарий к

*коннетабль - главнокомандующий французской армией в Средние Века.

*Аррасский мирный договор был заключен 20 сентября 1435 года, положив конец гражданской войне, продолжавшейся во Франции с 1407 года.

*речь идет о Жиле де Ре (1405 - 1440), еще одном соратнике Жанны д’Арк, впоследствии казненном по обвинению в колдовстве и массовых убийствах детей. Число жертв варьировалось от 200 до 800. Уже современные, конца двадцатого века, расследования не обнаружили никаких массовых захоронений на территории его замка, да и сам судебный процесс при ближайшем рассмотрении не выдерживает никакой критики. Вероятнее всего, барона казнили потому, что он слишком любил ссориться с королем.