Она уже пришла в себя после блефаропластики и не боялась появиться на людях — следов операции почти не было заметно. Еще пара дней — и они исчезнут совсем… Неожиданная новость помогла Свенцицкой принять единственно верное решение, на которое прежде не хватало мужества. Модный дом, новые коллекции, жизнь в Париже, — какая все ерунда по сравнению с потерей Вознесенского!

— Эжен! — Ирена громко позвала сына. Он неохотно вышел из соседней комнаты, хмурый и невыспавшийся. Они не разговаривали несколько дней и дулись друг на друга. — Мальчик мой, я хочу тебе сказать кое-что.

— Что еще? — Эжен, казалось, уже не ждал от нее ничего хорошего.

— Я улетаю в Москву.

Сон сразу слетел с Эжена, и он посмотрел на мать круглыми глазами:

— Опять? Зачем? Мы же только начали тут работать… У нас дел масса, к тебе завтра приедут клиенты!

— К черту клиентов!

Ирена уже вскочила с кровати и заметалась по комнате, перебирая вещи. Эжен не узнавал свою мать. За несколько недель она, ухоженная, спокойная, мудрая, превратилась в полусумасшедшую неврастеничку, которая теперь своими руками крушила все, что создавалось годами кропотливого труда. Их труда!

— Ты ставишь под удар все дело! Ты сошла с ума? Ты же еще не окончательно оправилась от операции. Доктор сказал, что ты сейчас должна быть дома и отдыхать!

— Мое здоровье, мое дело — как хочу, так и веду себя. Это же касается и моего бизнеса. Мне лучше знать, — безапелляционно заявила Свенцицкая, продолжая возиться с вещами.

— Нет, Ирена! А как же я и все те люди, которые работают на тебя и ждут твоих коллекций? Я не позволю тебе вот так взять все и бросить!

— А делай что хочешь! — равнодушно ответила Ирена. — Мне все равно. У меня теперь есть проблемы поважнее, чем эта. Я уже самореализовалась в моде, меня больше это не интересует. Надоело, все надоело!

Эжен был ошарашен. Он не нашелся что ответить, только молча смотрел, как мать по телефону возбужденно дозванивается в аэропорт, заказывает билет на самолет в один конец, хаотично собирает чемодан.

— Ты надолго?

— Думаю, навсегда, — бросила Ирена и истерично рассмеялась, — ты уже взрослый, в твоем распоряжении квартира, деньги. Если что-то понадобится — звони. Можешь, конечно, поехать со мной…

— К нему? Никогда!

— Это твой выбор, Эжен. Я не могу и не стану тебя упрашивать, но и ты пойми меня. Я еще хочу побыть счастливой. Ты не можешь мне это запретить. Или у тебя есть возражения?

Эжен открыл рот, чтобы что-то сказать, потом махнул рукой и вышел из комнаты. Более сильного стресса он не испытывал никогда в жизни.

— А вы ему кем, собственно, приходитесь? — равнодушно спросила Ирену регистратор, заполняя параллельно какие-то бланки.

— Жена, — холодно ответила Ирена. — Так я могу его видеть?

Женщина удивленно подняла глаза и посмотрела на шикарно разодетую Свенцицкую.

— Вообще-то как раз жена его сюда и привезла, сидела тут всю ночь, бедняжка. А вы кто?

— Повторяю, жена. Можете спросить у самого пациента, он подтвердит. А многоженство в этой стране пока запрещено, — язвительно бросила Свенцицкая, — проводите меня к нему. Я хочу его видеть. Немедленно!

— Ну хорошо. Он сейчас уже гораздо лучше себя чувствует, только слаб очень. Пожалуйста, недолго!

— Знаем мы, от чего он слаб, — не удержалась Ирена. Медсестра снова посмотрела на нее неодобрительно.

— Зря вы так шутите. Он был очень плох. Хорошо еще, что жена… или не знаю, Лера, вовремя позвонила. Утром все могло бы быть гораздо хуже.

— Ах, это все еще и ночью происходило! Ай, молодец!

— Вот его палата. Ваши шутки, женщина, немного неуместны. Больному нужен полный покой.

— Не беспокойтесь, я ему сейчас такой покой обеспечу!..

Ирена решительно вошла в палату. На мгновение она замерла, так поразило ее бледное лицо Вознесенского, почти сливающееся с подушкой. Ярость отступила, уступив место испугу.

— Стасик, милый! Я здесь. Ты слышишь меня?

— Лера? — Вознесенский слабо улыбнулся серыми губами, веки дрогнули. Через мгновение он открыл глаза и увидел Ирену. Повисла пауза.

— Что случилось? — Свенцицкой стоило большого труда сделать вид, что она не заметила реплики Станислава.

— Сердце… Наверно, переработал. Нагрузки. — Вознесенский вымученно улыбнулся.

— Больше не будет нагрузок, — Ирена склонилась над кроватью и поцеловала Стаса в покрытый испариной лоб, — теперь я буду следить за тобой. Я приехала к тебе навсегда.

— Что? — Станислав, думая, что он ослышался, повернул к ней голову.

— Я приехала навсегда, мы станем жить в моей квартире, я буду лелеять тебя, ухаживать за тобой… Рожу тебе ребеночка. Мы будем очень счастливы! Я уже все решила. Ты же хочешь наследника?

Вознесенский пробормотал нечто невнятное, устало закрыл глаза и без сознания откинулся на подушки. В палату, встревоженная показаниями монитора, вбежала сестра.

— Что же вы делаете? — накинулась она на Свенцицкую. — Я же предупреждала вас русским языком, что ему нельзя волноваться. Он еще очень слаб. Уходите немедленно!

Медсестра собралась сделать Вознесенскому укол. Ирена задержалась рядом, глядя на Стаса. В ней боролись презрение и жалость.

— Вы что, не слышите? Уходите! Больному нужен покой!

Свенцицкая еще раз обернулась и вышла из палаты. Но уже через час она вернулась, накупив фруктов и пирожков, йогуртов и минеральной воды. Она потребовала у персонала поставить ей в палату еще одну кровать, чтобы уже не отходить от Станислава, все время быть рядом с ним. Таким образом она надеялась решить сразу несколько проблем: снова сблизиться с Вознесенским, не допустить никаких его контактов с Лерой и лично проконтролировать процесс его лечения, чтобы можно было поскорей увезти его домой. Она подходила к его телефону, отвечала на звонки, мыла фрукты, заваривала чай, делая все это с таким же остервенением, с каким некогда пробивалась на показы коллекций. Именно это было теперь смыслом ее жизни.

— Только не надо апельсинов, у меня на них с детства аллергия, — тихо попросил Стас.

Ирена удивилась. Надо же, они знакомы столько лет, а она даже не знала об этом! Будучи совсем рядом, Вознесенский отчего-то казался ей сейчас более далеким, чем обычно.

Ему было плохо, очень неуютно. Боль в груди вроде бы отступила, но на ее место пришла всепоглощающая слабость, которая оказалась еще тяжелее боли. Вознесенский покорно принимал из рук Свенцицкой еду, вполуха слушал ее суетливую болтовню, позволял целовать себя и протирать лицо влажной салфеткой. Воспоминания о Лере отлетели куда-то далеко, залегли на самое дно его души и казались теперь сном или бредом. Наверное, Ирена права: именно она и является его настоящей жизнью, судьбой, с ней он должен смириться как с данностью… Но при мысли об этом какая-то неимоверная тяжесть наваливалась ему на грудь, сжимала горло рукой в замшевой перчатке.

Много раз в течение дня к нему в палату приходили врачи. Ирена поставила на уши весь персонал, разъяснив, что за VIP-персона является их пациентом. Она сама просматривала все результаты анализов, требовала разъяснений и комментариев. В палате целый день кипела бурная деятельность.

Ничего страшного у Станислава не обнаружили. Сердце было в полном порядке, давление тоже почти в норме, никаких угрожающих отклонений и патологий у Вознесенского не нашли. Только непроходящая слабость и полная индифферентность пациента ставили врачей в тупик. Наконец главврач вынес окончательный вердикт: пациент надорвался, перенервничал и нуждается в полноценном отдыхе, желательно в мягком климате. Это было воспринято Иреной как прямое указание к действию. В этот же день она заказала двухнедельный тур на южное побережье Франции.

— Дорогой, тебя успокоит Антиб. Мы будем вдвоем, только вдвоем. Я сниму красивую виллу. Бархатный сезон на побережье — это восхитительно! — щебетала она Станиславу. Тот равнодушно кивал головой. Ему было абсолютно все равно, куда ехать.