Я протягиваю им буклет с контактными данными службы приема жалоб пациентов. Они от него отказываются. Моя лицензия была на волоске, а младенец – на полволоска. Попади мой скальпель на пару сантиметров выше, и я бы выколол ей глаз. Порежь я ее на пару миллиметров глубже, и кровопотери со шрамом было бы не миновать. Да дети даже умирали из-за порезов во время кесарева.

Я записываю состоявшийся между нами разговор в отчете об операции, заполняю форму о клиническом происшествии, в общем, делаю все, что требует от меня система, позволившая подобному случиться. Вскоре меня усадят на стул и дружелюбно (а то и совсем не дружелюбно) отчитают, и ни за что на свете до них не дойдет, что истинная проблема куда более фундаментальная[142].

11 ноября 2010 года, четверг

Принимал пару в клинике лечения бесплодия и заподозрил у мужа инфекцию мочевых путей. Я дал ему баночку для анализов и отправил в туалет, чтобы он ее наполнил. Мужчина взял пузырек, несколько секунд его разглядывал, а затем заковылял в сторону туалета. Полагаю, я был недостаточно точен, так как он вернулся (на удивление быстро) с баночкой, наполненной на несколько миллиметров спермой. Недопонимание, разумеется, могло зайти еще дальше – он мог туда нагадить, пустить себе кровь или воткнуть себе в желудочки мозга отвертку, чтобы взять образец спинномозговой жидкости. Я вот теперь думаю, не потому ли они никак не могут зачать, что он во время секса писает в свою жену?

14 ноября 2010 года, воскресенье

Воскресенье, дело близится к обеду, и пациентке Р.З. нужно провести кесарево сечение из-за вялотекущей родовой деятельности. Пациентка не против, однако ее муж не хочет, чтобы кесарево проводил я, потому что я мужчина. Они ортодоксальные мусульмане, и, как выяснилось, им обещали врачей исключительно женского пола. Я объясняю, что понятия не имею, кто им такое сказал, однако – хотя частенько у нас и правда в смене врачи женского пола – сегодня на дежурстве в акушерстве и гинекологии все врачи мужчины, в том числе и дежурящий дома консультант.

«Значит, вы хотите сказать, что в этой больнице нет врачей женского пола?»

«Нет, сэр, я хочу сказать, что в больнице нет врачей женского пола, способных сделать кесарево. Уверен, женщину-дерматолога я бы вашей жене нашел без каких-либо проблем».

Сама пациентка явно спокойней относится к идее, чтобы я делал ей кесарево, чем ее муж, только ей никто слова не дает. Мы продолжаем этот бессмысленный разговор, все дальше отдаляясь от результата, которого должны достичь. «А когда здесь в ближайшее время появится врач-женщина?» Когда у нас будет пересменка через семь часов, однако ждать так долго для вашего ребенка будет не самой хорошей идеей. «А акушерка не может этого сделать?» Нет, и уборщица тоже не может.

Я звоню консультанту в надежде получить какую-то моральную поддержку. Он предлагает мне переодеться в женщину, и я подозреваю, что это лишь наполовину шутка.

Возвращаясь в кабинет, я спрашиваю: «А Коран, случайно, не разрешает врачам мужского пола оперировать в экстренных случаях?» Которым этот, я напоминаю им, является. Это чистый блеф с моей стороны, однако в религиозных текстах запросто могло бы быть написано что-то вроде этого. Они просят меня дать им пять минут, звонят по телефону, после чего меня разыскивает муж, чтобы сказать, что они с радостью позволят мне принять роды. Он сказал это с такой интонацией, словно я должен быть ему благодарен.

На самом деле я и вправду ему благодарен, потому что меня прежде всего беспокоит здоровье и жизнь их ребенка, а не то, что думает по этому поводу его (или чей бы то там ни было еще) бог. Кроме того, у меня нет запасного плана, и я даже думать не хочу, сколько всяких бумаг мне пришлось бы заполнить, откажись они от операции.

Заходит анестезиолог (конечно же, мужчина), чтобы подготовить женщину к операции, и мне остается только надеяться, что это не вызовет новых проблем. Может, нам нужно повесить табличку «Работает акушер-мужчина»?

Вскоре мы уже в операционной, и я без проблем принимаю роды. У нее чудесная девочка. Здоровая мама, здоровый ребенок – к этому мы всегда и стремимся, и они должны быть рады, что все для них закончилось благополучно, в отличие от многих других проходивших через эти двери семейных пар.

Благодарность мужа не знает границ – он извиняется, что потратил впустую мое время и добавил мне стресса, а также благодарит за все, что я сделал. Подобно большинству новоявленных отцов, он, наверное, просто перенервничал, да и думаю, что от угрозы вечного проклятия ему легче не было.

Мужчина собирается в магазин. Может, мне что-нибудь нужно? Мне так и хочется увидеть его реакцию, если я попрошу у него сэндвич с беконом и бутылку водки.

18 ноября 2010 года, четверг

Должен был вернуться домой в ровно в 19.00. Сейчас на часах 21.30, и я только что вышел из родильного отделения. Что ж, придется в другой раз поехать забирать свои вещи из квартиры. С другой стороны, мое новое унылое холостяцкое жилье находится всего в 10 минутах от больницы.

22 ноября 2010 года, понедельник

Пациент в отделении неотложной помощи с жалобами на боли в животе все ниже и ниже опускается в списке моих приоритетов, так как дел в родильном отделении все прибавляется. Я пытался стабилизировать пациентку с преэклампсией, когда получил вызов от разъяренного ординатора неотложной помощи:

«Если вы немедленно не придете в отделение неотложной помощи, то время ожидания этого пациента превысит установленную норму в четыре часа»[143].

«Хорошо. Но если я приду прямо сейчас, то пациент, которым я занимаюсь, умрет».

Раунд.

Добрых пять секунд на том конце провода была тишина – он явно пытался понять, может ли он сказать что-то такое, чтобы убедить меня спуститься и избавить его от проблем с начальством. Я же тем временем не перестаю дивиться системе, которая настолько помешана на взятых с потолка целевых показателях, что ему требуется столь много времени для ответа.

«Ладно. Просто придите, когда сможете, – очнулся ординатор. – Но мне все это очень не нравится».

Когда моей пациентке с преэклампсией уже ничего не будет угрожать, надо будет ей напомнить написать ему письмо с извинениями.

26 ноября 2010 года, пятница

К.С. – последняя пациентка, которой нужно подписать перед операцией форму информированного согласия. Это пожилая дама, которой назначили гистероскопию вследствие недавнего вагинального кровотечения. Она пришла в сопровождении переполненного дерзостью сына в красных штанах, который убежден, что если к медперсоналу относиться как к дерьму собачьему, то это убедит их в его важности и они будут больше стараться. Удивительно, но это весьма распространенное убеждение, которое, как бы мне ни было неприятно это признавать, является абсолютной правдой. Именно такие люди и пишут жалобы на врачей из-за малейшей царапины на маникюре.

С каждым задаваемым им вопросом мне приходится все крепче держать язык за зубами. «Сколько раз вы уже это делали?», «Разве этим должен заниматься не ваш консультант?». Если бы мы были в ресторане, а я был официантом, то я бы уже замешивал в его мясо по-бургундски свою слюну со спермой. Однако моя пациентка – милейшая старушка, которая не должна страдать из-за того, что ее сынишка полный мудак. Разговор окончен. «Представьте, что это ваша мать», – дает он мне указание. Я заверяю его, что в его интересах, чтобы я этого не делал.

2 декабря 2010 года, четверг

Провожу свой воскресный вечер в родильном отделении вместе с великолепным старшим интерном. Она просит меня посмотреть КТГ одной пациентки, и я соглашаюсь с ней в том, что эта пациентка нуждается в экстренном кесаревом в связи с дистрессом плода. Пациентка и ее муж – милейшая пара и не так давно сыграли свадьбу. Это их первый ребенок, и они прекрасно понимают ситуацию.