– В стороны! – командует Гарольд.

Дио рывком оказывается на груде костей. Он закидывает Сатори на плечо и успевает отпрыгнуть в сторону до того, как копошащиеся под ними мертвяки, собравшись в огромную уродливую тварь, начинают подниматься из земли.

А ведь это отродье, отдаленно напоминающее собаку, с легкостью может переломить мне позвоночник. Я с ужасом осознаю это, когда одна из конечностей опускается рядом и медленно погружается в рыхлую почву. Тряхнуло – и вот я уже сижу на земле. Напряженная, готовая вот-вот отскочить, откатиться в сторону. Но вместо этого пачкаю ладонь в грязи и черчу на костяной лапе уже знакомый знак.

Атум.

Яркая вспышка на мгновенье выхватывает из темноты ллокʼар. Конечность рассыпается на множество мелких костей, псину клонит вбок, и наконец она падает. Танум вард – это смешно – с трудом знает, как удержать то, что создал. Но тварь всё еще не распадается по частям. Всё еще целая. И у нее, к моему сожалению, есть еще три лапы для того, чтобы раздавить меня.

– Сколько ты еще будешь возиться?

– Осталось немного! – отвечают мне сразу три голоса.

Три, мать их! Словно все они что-то делают. Чертят круги на земле, отвлекают на себя сотворенное танум вардом отродье. Нет! Первым занимается Зенки, вторым… собираюсь заняться я.

Поднявшись с земли, хватаюсь за одно из ребер пса и просовываю ногу в другое. Юнец с железкой, которого я вижу сквозь кости твари, кажется, даже не замечает меня. Он сосредоточен. Поддерживать сотворенного зверя – занятие не из простых. Уж куда проще на потолке спать, за балку уцепившись.

Мальчишка нелепый. Мне смешно от того, что вырезано на выступающих ребрах. Поверьте, я вижу это слишком хорошо. А ведь он наверняка местный. Почему я так думаю? Шрамы на его теле – знаки хранителей Тернква, которых танум вард попросту запечатал в себе. А на подобное нужно время. Много времени. Куда больше, чем понадобилось мне, чтобы хотя бы просто чувствовать Атума. Скорее всего, в лесах жил долгое время, а тут вернуться в родную деревню решил. Да так, чтобы, если не вспомнили, то запомнили бы.

Меня тошнит от этого ничтожества! Тошнит. Я бы с радостью вспорола ему брюхо. Да только разбегутся без него мертвяки. Но пока танум вард дышит, они здесь. Собраны в некое подобие дворняги, которой он всё еще пытается вернуть развалившуюся конечность, даже не понимая, что произошло.

Я с легкостью перекидываю ногу, сажусь на жесткую костяную спину, и в этот момент танум вард видит меня. Смотрит своими белесыми глазами, рот открывает. Наверняка думает, что в моих действиях есть какой-то смысл. Не станет же никто в здравом уме просто кататься на псине, собранной из не одной сотни мертвяков. Мальчишка ошибается. Ведь… почему нет? Не каждый день удается развлечь себя чем-то подобным.

Особенно интересным это становится, когда, увидев меня, Гарольд командует слезать, Дио поддерживает громким свистом, всё еще удерживая на своем плече Сатори, а тварь приходит в движение. Ее нелепое тело извивается. Пес то прижимается к земле, то выгибает спину, то пытается подпрыгнуть. Танум вард совсем забывает о том, что у его творения всего три лапы. Ему хочется сбросить меня. Но я слишком крепко держусь.

– Готово!

Зенки, наш тихий Зенки завершает узор, поставив жирную точку большим пальцем. Ладони прижимаются к основаниям трех изображенных рядом кругов, и они тут же вспыхивают алым. Сияние становится ярче и ярче. Земля под ногами начинает подниматься. Огромная тварь, и прежде едва державшаяся на своих троих, падает мордой вниз, и я, наступив на ее тупую плоскую голову, осторожно спрыгиваю и отхожу в сторону.

Свечение пробивается сквозь пальцы Зенки. Оно бьет в глаза, слепит. И я понимаю: так не должно быть. Цвет большинства знаков, которые человек приводит в действие одним лишь касанием, – бело-синий, реже мелькает зеленый или белый. Красный же дает понять, что…

– Узор нарушен! – выкрикивает Гарольд. – Всем найти укрытие.

Пытаясь добежать хотя бы до ограждений, думаю, что это худший из возможных исходов. Когда же гремит взрыв и земля разлетается в разные стороны, а нас – тех, кто оказался дальше от его эпицентра – выбрасывает за пределы ллокʼар, осознаю: худшее еще впереди. Потому что мы устроили настоящий дождь из треклятых костей. Они падают откуда-то сверху, вонзаются в рыхлую почву, и нет им числа. Я закрываюсь руками, чтобы ни один обломок не попал в глаз. Я, знаете ли, свои глаза люблю.

Танум варда не видно, а на месте, где он стоял, теперь зияет вторая дыра. Видать, Зенки выбрал именно его точкой, где исказятся магические потоки. Не скажу, что его решение было неверным. Мы разом избавились от двух проблем: и от хозяина костей, и от тех, кого он успел призвать. Да только…

– Нам не заплатят, да? – Я устало откидываюсь назад и ложусь на поломанные доски, еще совсем недавно бывшие изгородью.

– Да, – выдыхает Лиат. – Было бы неплохо нам…

– Собрать вещи и свалить отсюда, пока нас не нашли?

– Именно, – отвечает Гарольд.

И нам ничего не остается, кроме как согласиться.

Вдох-выдох.

Откройте окна, двери, пустите свежий ветер. Почувствуйте, как он шелестит вашими одеждами, треплет волосы. Ощутите запахи, которые он приносит из ближайшего леса. Это пушистые ели и цветы парцы́. Они поздние, но от этого их аромат пьянит не меньше.

Вы пробовали тра́ув на парце? Отвратительный вкус. Но речь совсем не о нём.

Я расскажу о том, как ветер принес на своих невидимых крыльях трупный смрад. О том, как пропали без следа люди. И о том, как Дио Торре делил одну комнату с рыжей девочкой. Вы уже заинтересованы? Тогда слушайте.

Существуют такие места – рутт-а́н. Это небольшие неогороженные поселения в лесах, по дороге из одного крупного города в другой. Домишек – что пальцев на руке, да большая таверна между ними. Людям там живется спокойно. Кто уединения желает, кому просто нравится время проводить среди высоких деревьев, к природе ближе. Путникам уставшим здесь и еда, и ночлег. Только не везде на рутт-ан наткнуться можно. Согласитесь: леса – не самое безопасное место. Особенно – близ Тернква, откуда мы только-только унесли ноги.

Мы идем вдоль речушки, которая петляет из стороны в сторону, шумит. В водном потоке пытаются искупать свои большие гладкие листья местные растения. Мимо нас плывут крупные цветы, сорванные течением. Они яркие, голубые, точно небо, а в центре большой желтый глаз виднеется. Покачиваются на волнах – маленькие лодочки, пытаются к берегам прибиться, да только несет их всё дальше.

Зверья не видно, только птицы с ветвей щебечут. В такие моменты, согласитесь, начинаешь ожидать чего-то нехорошего: уж слишком спокойно. Не бывает такого. По крайней мере, не здесь.

Трава всё еще мокрая после дождей. Она щекочет босые ноги рыжей девочки. Сатори фыркает, губы кусает и жмется ближе к Зенки. Ведь он не обидит – ни словом, ни делом, расскажет историю из жизни, а если понадобится, если устанет малышка, то на руках понесет.

– Смотри, – говорит и указывает в сторону, туда, где на камне речном сидит, сложив крылья, большая птица с белыми перьями. Голову опустила, не двигается, наблюдает.

Рыжая девочка негромко хлопает в ладоши. И думается мне, что не выпускали ее из дома, что сидела взаперти, раз мелочам таким радуется. Каждому кусточку, каждой травинке. Она рвет цветы, подбирает по размеру, бормочет что-то под нос и плетет венок. Он выходит неровным, но Сатори довольна.

– Красивый какой, – подбадривает ее Зенки. – А желтого не хочешь добавить?

Кивает в ответ и несется вперед. До ушей моих доносится едва сдерживаемое шипение: камни острые режут кожу Сатори, ветки-палочки ступни царапают. Но рыжая девочка молчит. Молчит и когда тянет руку сквозь колючий куст, чтобы сорвать тонкий стебель, усыпанный маленькими желтыми цветами.

– И когда надоест нянчиться, – недовольно бросаю я и пихаю в бок зазевавшегося Дио. Тот уже давно пытается уронить мне голову на плечо, да разница в росте мешает, а потому серая громадина просто нависает надо мной.