– Рад тебя видеть, братик.

Стоило Ворону повесить трубку, переговорив с Шуваловым, как позвонил Нечаев. Ворон было решил, что разговор пойдет о странном явлении, в которое попал Денис в Периметре, но ошибся. Все оказалось хуже.

– Как ты? – поинтересовался Нечаев.

– За сегодняшний день меня спросили об этом человек десять, причем маскируя за данным вопросом желание поговорить о своих насущных проблемах, – ответил Ворон и предупредил: – Могу нагрубить.

– Груби, – разрешил Нечаев. – Я собираюсь грязно использовать твою персону в личных целях.

– Уже интереснее. – Ворон откашлялся и уточнил: – Во имя Добра и общего блага, естественно?

– Само собой.

– Это уже менее интересно, – признался Ворон, – идеологической подоплекой попахивает, а запах у идеологии специфический… как от того, чего лучше не трогать и тем более не вляпываться.

– Анархист, – фыркнул Нечаев.

– Ничуть. – Ворон повел плечом и поморщился. – Просто строем не хожу и не люблю, когда других заставляют. Ну, так что у тебя?

Нечаев вздохнул и отчеканил, словно при научном (или даже армейском) докладе:

– Брат. Двоюродный. Пропал почти полгода назад. До этого к Зоне на пушечный выстрел не приближался, считал помойкой, от меня нос воротил, как от ассенизатора или последнего маргинала.

– Он уже мне нравится, – вставил свои пять копеек Ворон.

– Спасибо, Игорь.

– Не за что. Дальше.

– Нашелся в больнице, в которую свозят жертв артефактов, аномалий и прочих, поехавших крышей на почве Зоны. С головой порядок, тело как у куклы. На шее – татуировка-голограмма. Бледнеет уже. И по мере ее исчезновения руки-ноги все лучше слушаются.

Ворон порадовался тому, что занимательный рассказ происходил по телефону, а не в каком-нибудь кафе. Пожалуй, удержать лицо отрешенным он не сумел бы.

– Что рассказывает? – зато голос слушался, а кашель вполне удавалось списать на болезнь. Давненько до Ворона не добирались проклятущие ОРЗ с ОРВИ. С непривычки скрутило так, что он поставил на уши даже Романа. Теперь, когда все почти прошло, за свое поведение было немного стыдно, но исправить прошлое еще ни у кого не выходило, а потому и рефлексировать из-за него не стоило.

– Ничего конкретного.

– Отговаривается амнезией?

– Нет. Просто молчит. И я не собираюсь применять к нему пытки.

– Значит, ты хочешь привлечь в качестве дознавателя меня? За кузена не боишься? – усмехнулся в трубку Ворон.

– Ну тебя к черту!

Кажется, с шуткой он несколько перегнул. Нечаев, похоже, был на взводе и не расположен воспринимать своеобразный вороновский юмор.

– Обязательно и в скором времени. Соскучился я по Москве, – признался тот.

– Игорь… выслушай, ну будь ты человеком. И если я тебя обидел, то…

– Услышу «извини», оборву связь, – предупредил Ворон. – Значит, так, Дэн не умеет читать мысли, и если ты надеялся через него получить информацию, то ничего не выйдет. Он лишь улавливает отголоски мыслей и эмоций, и то наиболее явных. То есть внезапный страх или сильную злобу вполне почувствует, только что нам это даст? Ну и я сам вряд ли смогу все понять, лишь раз взглянув на твоего родича. Советую все же подумать о методах, не раз выручавших человечество в прошлом и настоящем.

– В этой больнице человек двадцать с похожими симптомами. У всех эти чертовы татуировки.

Ворон выругался. В замысловатой длинной фразе цензурными являлись только предлоги и аббревиатура ЦАЯ.

– Да Центр-то здесь при чем?

– А он всегда вмешивается! – разозлился Ворон. – Вспомни историю с крысами, когда Шувалов решил поиграть в детектива! Наблюдатели хреновы! А теперь они вместо того, чтобы решать проблему и сотрудничать с полицией, подставляют тебя. И прекрасно знают, между прочим, кому ты позвонишь в первую очередь!

– Изучением московской Зоны – путей, входов в нее и выходов из нее, свойств артефактов и проявлений аномалий, в том числе и носящих локальный характер, классификацией и наблюдением за мутантами занимается Институт Исследования Зоны, сокращенно ИИЗ. Центр Аномальных Явлений, сокращенно ЦАЯ, озабочен проблемой аномалий в целом, – Нечаев на память зачитал выдержку из официального документа, разграничивающего полномочия организаций.

– То есть всем и одновременно ничем конкретным, – подытожил Ворон. – Хорошо устроились, сволочи.

– Ты строг, – протянул Нечаев, – но в чем-то несправедлив.

– Плевать. – Ворон провел свободной рукой по глазам. – Ситуация – хуже не придумаешь.

Не только лезть в нее, но и просто приближаться к ней не стоило. За татуировками мог стоять Сестринский, а к нему отношение оставалось двояким не только у Ворона. Но хуже всего было то, что не заняться исчезновениями людей и массовыми психическими расстройствами не вышло бы в любом случае.

– Птичка коготком увязла – всей ей и пропасть, – едва слышно проронил он.

– Я не расслышал.

– Это я так… Тихо сам с собой.

– Связь барахлит, – посетовал Нечаев. – Значит, нет?

– Я подумаю, – пообещал Ворон. – Жди моего решения и ничего не предпринимай. Рыпнешься – пошлю точно, а так пока не уверен. Отбой. – И первым прервал связь, не дожидаясь заверений в чем-либо и прощания. Стало резко не до вежливости, более всего хотелось наорать хоть на кого-нибудь. Однако в доме Ворон пребывал в одиночестве, что сейчас было и к лучшему.

Ловушка захлопывалась. Он прекрасно знал, к чему приведет именно его вмешательство, но не спешил улетать из клетки – даже не позолоченной, а самой обычной. Почему? Было интересно, чем все завершится. Западня представляла собой приключение длиною если не в жизнь, то несколько лет точно – настоящий лабиринт, выстроенный то ли самой судьбой, в которую Ворон верил только как в исторический процесс – последовательность причин, действий, ими вызванных, и последствий, – то ли невообразимо хитроумным соперником.

Если б сам Ворон не полез в Москву, жил бы сейчас совершенно иной жизнью. Не факт, что менее захватывающей, просто другой. Не предложи свои услуги ИИЗ, вряд ли вляпался бы во все это. Да только не мог он иначе.

Не сможет ферзь довольствоваться судьбой пешки. Будучи ею, он попрет до последней линии и либо дойдет, либо сложит голову. Вот на этой устремленности, Ворона и поймали.

Затянувшаяся на нем петля поначалу была почти невидимой. Он и теперь не сомневался: противоборство с Дмитриевым случилось независимо от кого бы то ни было. Олигарх решил влезть в чужой бизнес, и если первое Ворона не особенно задевало (места хватало всем), то методы, которыми Дмитриев действовал, как и попытка навязать окружающим правила своей игры, его не устроили категорически. Результатом стала почти эпическая дуэль и… черт его знает, возможно, тогда-то Ворон и напомнил о себе тому, чье внимание привлекать не следовало.

Прозвание легендарным сталкером – это одно. Мало ли на кого роняют слюни восторженные малолетки? Большая часть нынешних кумиров Зоны в подметки не годилась старикам первой, Зоны чернобыльской. Однако Ворон совершил тактическую ошибку: он показал, что способен не только с автоматом бегать и водить группы. Он выбился из роли тупого героя боевика, а под конец истории еще и умудрился найти с Дмитриевым общий язык. Тот оказался неплохим мужиком с личной драмой, в которой Ворон увидел отголоски собственной истории. Ну и опять же, общее прошлое – фехтовальный клуб, романтика, будь она неладна, – просто не могло не сыграть свою роль. Именно после противоборства с Дмитриевым в его жизнь снова заглянул профессор Сестринский. До этого о нем и слухов не ходило.

Ворон сел за компьютер и, открыв скайп, долго смотрел на ник Алла Андреева. Он находился в избранных, потому отобразился сразу. Напротив него светился зеленый огонек. Однако рука все же не тянулась кликнуть на аватарку – откровенный разговор скорее всего приведет к разрыву. Здравый смысл настаивал, что у Ворона разыгралась паранойя, а этим звонком он разнесет в дребезги свою наконец-то благополучную личную жизнь.