Исходя из приведенных суждений можно прийти к выводу о том, что даже те специалисты, которые не рассматривали принуждение в качестве неотъемлемого признака права, все же не опровергали возможность и необходимость использования рычагов государственного принуждения в рамках реализации некоторых правовых норм.
Одним из самых ярких сторонников обратного понимания роли принудительного воздействия в осуществлении права является Г. Кельзен, оценивавший данные категории как существующие в неразрывной связи, в которой принудительный характер является бесспорным компонентом права[21].
Подобного подхода придерживался и Р. Иеринг, полагавший, что говорить о праве без принуждения не имеет смысла, поскольку «правовое положение без правового принуждения есть внутреннее противоречие, это – огонь, который не горит, это – свет, который не светит»[22].
Интересное высказывание, иллюстрирующее соотношение рассматриваемых социальных явлений, принадлежит Э.А. Хобелю, отмечавшему, что «право имеет зубы, которые в случае необходимости могут кусать, хотя они не всегда обязательно обнажены»[23].
Описанная концепция, предполагающая невозможность действия права без использования механизмов принуждения, получила распространение в советскую эпоху и основывалась преимущественно на знаменитых ленинских словах о том, что право – ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению его норм[24].
Так, на принуждение в праве как мощнейший социальный регулятор неоднократно указывал С.С. Алексеев, отмечавший, что принуждение в праве является «острым и жестким средством социального воздействия»[25]. По мнению С.С. Алексеева, принуждение является одним из факторов, образующих социальную и инструментальную ценность права. Социальная ценность права, обеспеченная механизмами принудительного воздействия на индивидов, заключается в том, что право позволяет достичь «эффекта гарантированного результата»[26]. Принуждение в праве, таким образом, нацелено на то, чтобы устранять возникающие в правовой системе аномалии, приводить ее в случаях неправомерной ситуации в нормальное состояние, воздействовать на лиц, нарушающих правопорядок[27].
Инструментальная ценность права, подкрепленная возможностью использования рычагов принуждения, рассматривается С.С. Алексеевым в качестве мощного регулятивного инструмента, реализуемого и охраняемого с помощью государства[28]. Действительно, возможность использования государственного принуждения создает в глазах индивидов весомость правовых норм, обеспечивает необходимость подчинять им свое поведение и согласовывать свои действия с правовыми предписаниями, отказ от следования которым может привести к наступлению неблагоприятных последствий путем установления соответствующих санкций. Государственное принуждение «во всяком случае ставит человека в положение, когда у него нет выбора для избрания иного варианта поведения»[29], поэтому оно выражается «в правовом уроне»[30]. Таким образом, принуждение в осуществлении права обеспечивает неотвратимость наступления наказания за несоблюдение правовых норм: «представление об обязательности права складывается из идеи о его социальной ценности плюс понимания наличия мер государственного принуждения, гарантирующих исполнение закона»[31].
На неразрывную связь права и принуждения указывал Д.И. Мейер, отмечавший, что «всякому праву сопутствует возможность его принудительного осуществления. Этот признак права до того существен, что если нет для какого-либо права возможности принудительного осуществления, то нет, собственно, и права. Даже тогда, когда признается за правом возможность принудительного осуществления его, но не всегда, не против каждого другого лица, – даже тогда право становится мнимым, призрачным, ибо охранение дает всю силу праву, а если право обнажено хотя бы с одной стороны, то можно быть уверенным, что оно подвергнется нападению»[32].
Таким образом, реализация права и достижение действительного соблюдения правовых норм невозможны без принудительного воздействия со стороны государства на поведение индивидов, поэтому категории «право» и «принуждение» не могут рассматриваться изолированно друг от друга. Данные социальные явления проявляют взаимодействие в двух аспектах: с одной стороны, принуждение является свойством права, с другой – принуждение, основанное на правовых началах, приобретает ряд признаков, трансформирующих его в правовое принуждение. Как отмечал С.С. Алексеев, «государственное принуждение, преломленное через право, правом «насыщенное», выполняющее в нем свои специфические задачи, и выступает в качестве правового принуждения. Чем выше уровень правового содержания государственного принуждения, тем оно в большей мере способно выполнять функции позитивного фактора социального развития»[33].
На этапе современного развития права наличие связи между принуждением и реализацией правовых предписаний не вызывает сомнений и данные категории не рассматриваются в отрыве друг от друга: среди сущностных признаков права справедливо указывают на его обеспечение возможностью государственного принуждения[34]. В связи с этим А.Ф. Черданцев отмечает, что «функциональная связь права с государством проявляется прежде всего в принудительности права, обеспеченности возможностью государственного принуждения»[35]. Такая возможность принудительного воздействия на поведение членов общества гарантирует действенность права, надежность правовой системы и стабильность общественных отношений, способствуя достижению социального компромисса.
1.2. Принуждение в исполнительном производстве: особенности и виды
Прежде всего следует отметить, что исполнение судебных решений и актов иных органов и должностных лиц может осуществляться должником как силой государственного принуждения, так и добровольно. Безусловно, исполнение установленных в соответствующем акте обязательств в добровольном порядке является наиболее предпочтительным и выгодным способом исполнения предписаний, в том числе и для должника, «как в отношении расходов по исполнению, так и изыскания средств для покрытия задолженности»[36]. Кроме того, добровольное исполнение судебных и иных подлежащих исполнению актов позволяет избежать процедуры принудительного исполнения, которая предполагает затраты времени и ресурсов, что неудобно ни для взыскателя, который заинтересован в скорейшем исполнении вынесенного в его пользу судебного акта, ни для судебного пристава-исполнителя, нагрузка которого крайне велика, что зачастую ведет к понижению эффективности исполнения требований исполнительных документов. Более того, именно количество добровольно исполненных решений является показателем уровня правопорядка в государстве и степени развития правового сознания в обществе, поэтому добровольный порядок исполнения судебных актов, вне всяких сомнений, является наиболее предпочтительным.
Законодатель называет добровольным исполнение должником требований исполнительного документа в течение пяти дней с момента возбуждения исполнительного производства (ч. 3 ст. 9 Федерального закона «Об исполнительном производстве»). Между тем добровольным, т. е. остающимся за рамками принудительного, по сути является еще и исполнение соответствующего акта сразу после его вступления в законную силу, а также исполнение содержащихся в исполнительном документе требований банками и иными кредитными организациями. В целом следует признать, что исполнение предписанных требований в рамках уже возбужденной процедуры исполнительного производства, пусть и до применения в отношении должника мер принуждения, добровольным назвать можно только условно, поскольку оно обеспечено не столько силой судебного акта, сколько потенциальной угрозой применения принудительных мер, о чем указывается в постановлении о возбуждении исполнительного производства. Поэтому представляется более логичным рассматривать исполнение судебного решения в качестве добровольного в том случае, когда должник исполняет судебный акт после его вступления в законную силу, поскольку только в данных обстоятельствах исполнение осуществляется исключительно по инициативе должника, без какого-либо, даже минимального, участия органов принудительного исполнения. Тем не менее, по смыслу Федерального закона «Об исполнительном производстве», под добровольным понимается исполнение должником требований исполнительного документа в установленный судебным приставом-исполнителем срок до применения к нему государственно-властного принуждения в виде мер принудительного исполнения. Учитывая данный подход законодателя, избравшего понятие «добровольное исполнение» в рамках возбужденного исполнительного производства, представляется возможным определять исполнение соответствующего акта после его вступления в законную силу как самостоятельное исполнение, которое можно рассматривать в качестве особого вида исполнения содержащихся в исполнительном документе требований.
