Ночь, когда прибыли в Сьёрг, была облачной и беззвездной. Встречал их только один яркий свет, далекий и одновременно с тем - близкий. Раш рассказал дасирийцу, что за диковинка служит им путеводной нитью.

  Несмотря на поздний час, гавань шумела и галдела как улей. Уже когда город стал виден с моря, нетрудно было разглядеть и яркое мерехтящее зарево множества факелов. Арэн еще с трудом мог передвигаться сам, - в постоянной качке он рисковал упасть и снова повредить с таким трудом заживающие раны, - потому мало что видел кроме того корабля на котором плыл. Из разговоров знал лишь, первым шел драккар названный "Красный медведь", где за главного был вождь по имени Берн. Арэн и не запомнил бы, если б Раш, всегда скупой на похвалу, не расхвалил этого северянина. И, что дасирийца интересовала куда больше - среди воинов на корабле ходили разговоры, будто именно Берна, бастард самого Торхейма, станет следующим правителем Артума. Если же северный вождь и впрямь так умен, как о нем говорил карманник, Арэн таил надежду на скорое решение поручения, с которым его послали в Северные земли. С умным завсегда проще иметь дело, чем с зажратым да спесивым, а именно так о покойнике Торхейме отзывался Раш. Арэн положил себе не забыть потом, когда снова станет хозяином своему телу, обязательно вытрясти из карманника, отчего у него взялась такая неприязнь к помершему северному правителю. Зная сотоварища как облупленного, дасириец почти не сомневался - карманника поймали либо на брехне, либо на воровстве. Второе виделось Арэну ясно как светлый день.

  Драккар, на котором они плыли, причалил вторым - на его борту, спеленнное в шкуры, умащенное маслами и бальзамами, лежало тело шамаи. Однажды Арэн видел как Хани сидела над ним, низко склонив голову, точно нашептывала мертвецу колыбельные. Никто не тревожил ее. Арэн тоже не стал выспрашивать, давая северянке самой оплакать шамаи. Раз льет слезы, значит, у нее на то есть причины, рассудил дасириец.

  Печальная процессия служителей Скальда, вся в синих одеждах, вышла встречать воинов Артума. Хотя Арэну казалось, что вся длинная вереница скальдовых жрецов пришла отдавать почести только одному - мертвецу. Вернее - его доспеху да оружию. Дасириец вспомнил время, когда его вотчина вела чуть не постоянную войну с Рхелем. Государства отрывали друг от друга ошметки земель, подчас ничтожные, с сухими почвами, непригодными ни для чего. Лилась кровь, воины, привыкнув к смерти вокруг, зачерствели. Умирали славные военачальники, умирали славные воины. Но никто в Дасирии не чествовал смерть, никто не отдавал почести мертвякам прежде живых.

  Следующее Арэн помнил смутно. Толпа шумела, в ней хором голосили и малые дети, и женщины, и старики. Густой россыпью слышались мужские голоса. Странное дело, до этого времени дасирийцу казалось, что у северян слишком толстая шкура, чтоб так скорбеть. Ан нет, горожане отчаянно взывали к богам и их милости для славного воина.

  Раш и Миэ подхватили Арэна с двух сторон и осторожно вывели через толпу. За ними, точно привязанный невидимой веревкой, семенил купец, а вместе с ним - несколько здоровых северян, груженые его товарами. Арэн никак не мог понять, что за хворь нашла на карманника, из-за которой он связался с толстосумом. Но поучать не стал, знал - если Рашу что втемяшилось в голову - этого уже не вышибить. Арэна заботило только, чтоб тот не попался на воровстве. И еще тягостное чувство, будто он сам что-то упустил, не разглядел и не подсказал товарищу. Хотя как было подсказать?

  Радовало то, что таремцу хватало ума помалкивать.

  - Тут харчевня есть, - Рашу приходилось говорить чуть не в полный голос, чтобы слова его прошибали общий гул в порту, - "Два осетра" называется. Гадостное место, вонючее шумное. Но зато всего ничего идти. Можно там день-другой переждать, а я пригляжу место получше.

  - Надеюсь, хоть тут-то, в столице, понимают, что воду для умывания хорошо бы подогревать. - Миэ по-прежнему винила всех и вся в том, что сталось с Банру. За время, пока корабль шел в Сьёрг, таремка успела поведать о своих злоключениях. Неудивительно, что после всего пережитого, она была единственной, кто больше остальных скорбел об иджальце. Арэн мысленно поблагодарил Хани - скажи северянка, что жрец жив, волшебнице хватило бы безумия отправиться разыскивать Банру на просторах Северных земель. Даже карманнику не стал говорить, хоть Раша судьба жреца заботила меньше всего.

  - Может, если красоту наведешь и сиськи выставишь - тебе и подогреют, а мне миску сунули да кувшин с растаявшим льдом, - ехидно, но без злобы, сказал карманник.

  Уязвленная Миэ, которой только что разбередили свербящую язву, как бы между делом поправила волосы, но прическа от того краше не стала.

  - Диву даюсь - почему шараши язык тебе не отхватили по самый корень, - парировала она. - Помалкивал бы уж, а то неровен час будешь из дырки в заднице козий рог доставать, да приплясывать.

  Ничто не меняется, горестно подумал Арэн, и не нашел ничего лучше, кроме как прикинуться слабым. Не тут-то было, чтоб прилечь внимание спорщиков, пришлось издать надрывный стон и закатить глаза.

  - Погодите! - Окрикнул их голос.

  Вся процессия замедлили шаг. Вперед них вышел молодой воин, с раздробленным носом.

  - Чужестранцы, отец просит вас не брезговать гостеприимством его дома и погостить столько, сколько вам будет надобно. - Воин осмотрел купца и его носильщиков, как-то неуверенно дернул себя за косицу в бороде и кивнул Дюрану, мол, и тебя тоже касается. - Почтите наш дом и не побрезгуйте гостеприимством.

  Миэ с Рашем переглянулись, молчаливо пришли к согласию, но слово за всех взяла волшебница. Она вежливо поблагодарила северянина, речь ее сделалась сладкой, будто не она вовсе только что поносила карманника почем зря. Когда закончила, молодой воин покраснел, даже бритая голова сделалась темно-розовой.

  После всех слов, северянин, - Раш шепнул на ухо, что звали его Фьёрн, и в гости их пригласил Берн, - повел их за собой. Они снова вернулись в порт. Немного западнее от того места, где толпа была гуще всего, собрались конные воиы, все с отметинами белой медвежьей лапы на начищенных нагрудниках. Тут же нашелся паланкин, куда Арэна и усадили, несмотря на яростный протест дасирийца. Пока процессия стояла на месте, дасириец не стал закрывать полог и рассматривал, что происходит вокруг.

  Самого Берна Арэн не видел, сопровождать их взялся его сын. Северянин предложил лошадей Миэ и Рашу.

  Тут их и нашла Хани. Она сидела верхом на рогатой кобылке, той самой, которая шла вместе с нею в бой. Арэн заметил, что меховая сума как и прежде, покоится между бедер северянки.

  - Тут мы с вами попрощаемся, - сказала девушка. Голос ее показался Арэну тяжким, будто Хани прощалась навсегда. - Я отправляюсь в Белый шпиль, а после еще нужно провести обряд над телом шамаи.

  - В последний раз что ли видимся? - Раш выглядел настороженным.

  Хани молча кивнула. Арэну не хотелось отпускать ее вот так, даже толком не поговорив, но что он мог сказать?

  - Твои письма, Арэн из рода Шаам, возвращаю их целыми. - Хани протянула ему тубы, и Арэн в очередной раз поблагодарил ее. - Пусть Снежный бережет вас всех, чужестранцы, - вслед ха этим продолжила северянка, шепнула на своей речи слова благословения и развернула лошадь. Арэн долго глядел в след северянке и мысленно попросил богов присматривать за ней.

  Вскоре процессия выдвинулась вперед.

  Путь неторопливо спорился. Носилки под крытым пологом мерно раскачивались, напоминая о давешнем морском путешествии и предательски убаюкивая. Еще снаружи Арэн заметил, что на Севере носилки носили не рабы, как было принято в Дасирии или Рхеле. Здесь его чудны́м образом прикрепляли к бокам двух крепких коротконогих лошадок.

  Арэну казалось, что они едут уже достаточно долго, когда полог паланкина отодвинулся и в открывшемся просвете мелькнуло лицо Бьёри. Он чудаковато улыбалась, будто вот-вот готова была выдать новую порцию слез.