— Поспи, моя хорошая, скоро увидимся….
========== Это конец ==========
— Кто у нас самая сладкая девочка?
Как же голова болит, сейчас утро? Мне в университет… Впервые в жизни раскрываю глаза через силу: веки будто склеены, а сами глаза будто засыпаны песком.
— Ну Тилль, ты меня смущаешь!
Руки тянутся протереть глаза, но тут же отпружинивают обратно. Что-то не позволяет мне пробудиться…
— Не смущайся, красавица, с таким телом грех смущаться.
Наконец, отвлекаюсь от песка в глазах и концентрируюсь на потоке слов, обращённом к моему слуху.
— Ну перестань!
Анькин голос — я узнаю его где угодно. Всё ясно: сонный паралич. Нужно просто переждать: очень скоро разум возьмёт верх над бредовыми порождениями спящего бессознательного, и я смогу спокойно встать, умыться и отправиться на пары.
— Какая ты скромная, а со своим бывшим ты такая же была?
— Перестань, ты же знаешь, что это было несерьёзно. Ошибка! Тилль, не напоминай больше о нём!
— Как скажешь, Аннушка. Моя сладкая — ам, я тебя съем!
— Тииилль!
Да что же это за кошмар такой! Пытаюсь повращать зрачками — говорят, это помогает при сонном параличе. Как ни странно, зрачки поворачиваются с лёгкостью: переведя взгляд из молочной пустоты вправо, утыкаюсь им в экран лэптопа, установленного на тумбочке рядом с кроватью, прямо у изголовья. Стоп. Это не моя кровать, не моя тумбочка и не моя комната. Глаза саднит сухостью, яркий электрический свет раздражает ещё больше. Я слышала, что для того, чтобы выйти из кошмара, нужно обрести контроль над своими руками. Во сне. Так, руки, где мои руки? Резко дёргаю обеими, дабы поднести ладони к лицу, дабы увидеть их и сконцентрироваться, дабы покинуть кошмар. Рывок безуспешен: он отдаётся болью в плечевых суставах, и я всё ещё не могу видеть своих ладоней.
— Хорошо?
— Ммм, да!
— А может, хочешь погрубее? Скажи, не стесняйся!
— Ммм, да!
Пытаюсь пошевелить ногами — успешно. Ноги мои свободны — при незначительных усилиях они воспаряют в воздух, разводятся в стороны, сгибаются в коленях… Но при сонном параличе такое невозможно!
— Тилль, ты просто… Аааа…
— Говори, милая…
— Ты лучший…
На несколько секунд слух мой пронзается тишиной. Никаких тебе охов-вздохов, ни стонов, ни пошлых слов… Пользуюсь случаем — быть может, сон закончился? В очередной раз предпринимаю попытку поднести руки к лицу — и вновь безрезультатно. Выворачиваю голову ещё глубже вправо, оставляя экран с динамичной, но немой сценой кошмарной порнохроники за пределами видимости, и вижу свою правую руку. Она надёжно захвачена петлёй: крепкая на вид верёвка ведёт назад — туда, куда я уже не могу дотянуться взглядом. Выворачиваюсь всем туловищем, упираясь пятками в матрац — как уход от болевого на татами — с левой стороны такая же картина: рука, петля, верёвка. Превозмогая головную боль, опираюсь на макушку — не зря же мы годами качали мышцы шеи в положении мостик с упором на голову — верёвка едина. Она намертво закреплена морским узлом за решёткой кровати, захватив мои запястья двумя искусными петлями.
— Твой бывший так не умел, да? Кстати, ты так ничего о нём и не рассказала. Как его звали?
— Ну что ты заладил: бывший-бывший! Забудь про него! Я же забыла!
— А подружку свою забыла?
— Юльку? Ну далась она тебе! Она хорошая. Просто… несчастная!
А что, если перенести весь вес на одну сторону, чтобы усилить натяжение верёвки на запястье с другой стороны, а с этой ослабить? Пробую. Нет. Похоже, система узлов просчитана слишком тщательно: верёвка достаточно свободна, чтобы я могла шевелиться, чтобы руки не затекали, но… Она слишком надёжна, чтобы я могла высвободиться.
— Нехорошая она. Пойми, такие люди… Они портят хороших девочек. Она испортит тебя. Такие, как она, родились бракованными. Я знаю, тебе жаль её и всё такое, но поверь мне…
— Фу, Тилль, ты слишком категоричен! Она моя подруга, и да, есть причины, по которым я не могу рассказать ей о тебе, но всё равно — она моя лучшая подруга.
— А вот здесь ты молодец. Никто не должен знать о нас. Кругом столько завистников! Нас не поймут!
— Не поймут! Тилль… А ты меня любишь?
— Мм, моя сладкая. Второй заход?
— А, о, э, дааа!
Череда глумливых постанываний вновь заполняет пространство, в котором я нахожусь. Это очень страшный сон. Если не найду способ выбраться из него, то опоздаю на пары. Бах! Воспоминания о событиях последних дней пронзают мозг точечным ударом молнии. Нет никакого университета — я же бумаги забрала… Бах! Я ехала в поезде… Бах! Доктор Лоренц…
— Я запомнил её такой, а ты?
Знакомая фраза. Знакомый голос. А вместе они… О, нет!
— Уже проснулась? Надеюсь, кино тебе понравилось? Я долго думал, показывать его тебе или нет. Хотя… — вслед за звуком скрипнувшей двери в комнате раздаются шаги, и вскоре высокая тень в белой сорочке нависает над моим ложем. — Хотя нет, не долго. У меня много их, и я подумал, что тебе тоже понравится.
Хочу сказать, хочу крикнуть — бесполезно: рот иссушен, язык опух, губы потрескались, а голос… Только невнятный хрип вырывается из воспалённой глотки.
— Я знаю, знаю, у меня была такая же реакция, когда я впервые наткнулся на эту запись… Ханц, бармен из “Карамели”… У него есть код доступа к этому, как бы его назвать… Видеохранилищу. Однажды он предложил мне воспользоваться его аккаунтом, просто так, из лучших побуждений… Хотя остальным давал свой пароль только за большие деньги.
Он меряет пространство возле кровати спешными шагами, он возбуждён и зол. Да, он читает мне лекцию.
— Я никогда не интересовался подобной чушью — кому могут быть интересны дешёвые хоум-видео жалких ловеласов и их малолетних блудниц? Но Ханц намекнул, что там есть что-то и для меня… О да: он видел меня с Анной в клубе пару раз. Он узнал её.
Всё это не укладывается в голове. Картинки из клуба, в котором я бывала с ним. Анька с Лоренцом… Там же? Как такое возможно?
— А я-то терялся в догадках — и почему это моя ненаглядная меня бросила? Что я сделал не так? А она просто нашла кого получше: рослый, мускулистый, развязный, популярный, красавец, сердцеед… Тилль Линдеманн. Тренер по волейболу. Полководец армии дев.
Анькин тайный любовник? До Линдеманна? Но как?
— Мы познакомились в диспансере: случайно столкнулись в коридоре, разговорились. Я думал, она моя. Я думал, что буду у неё первым, а она сочла нашу связь ошибкой.
Почему она и о нём мне ничего не рассказала? Наверно потому же, почему и я о нём никому ничего не рассказывала. О таких, как он, не рассказывают. И он знает это. И он пользуется этим.
— Три месяца встреч, а потом решила, что я не так хорош для неё… Вот, попей.
Приподнимаю голову над подушкой — на мне всё та же несвежая одежда, в которой я отправлялась в путь, в столицу, а вот постельное бельё подо мной пахнет новизной. Жадно присасываюсь к высокому стеклянному стакану — моя жажда такова, что не чувствую даже вкуса воды, лишь бездумно, остервенело, по-звериному глотаю её, пропуская мимо вкусовых рецепторов, отправляя прямо в пищевод, а остатки её неуклюжими ручейками стекают по подбородку, по шее… Кофта намокает, а я всё ещё не могу оторваться от стакана, пока не осушаю его полностью.
— Полегче? Позже я тебя покормлю. От наркоза тяжело отходят, даже бредят, бывает… Но ты держишься молодцом. Тем более после путешествия в чемодане. Должно быть, всё тело ломит? Скоро пройдёт.
В очередной раз жмурюсь в потугах изгнать песок из глаз — он замечает это. Когда же он чего-то не замечал?
— Ох, извини, не подумал.
Мочит бумажную салфетку водой из бутылки, из которой только что наполнял стакан, и протирает моё лицо. Потрескавшиеся губы, горящие щёки, воспалённые глаза увлажняет с особой тщательностью. Наконец, могу смотреть, не испытывая боли. Он улыбается. Впервые осознаю природу его торжества.
— Ты… убил её?
Ухмыляется с ноткой грустинки.
— Зачем? Разве похож я на убийцу? В сети и без меня всякого сброда хватает… Ханц лишь спросил, можно ли выставить её на аукцион, и я с горяча согласился. Сейчас жалею.
