Мне не хочется ничего говорить, но я знаю, что это было бы не совсем честно.
— Спасибо, — шепчу пересохшими губами.
— Тебе спасибо, — он нежно, поверхностно целует меня, и я не чувствую отвращения, хотя его губы ещё хранят на себе мой собственный вкус, — стоять сможешь?
Какой странный вопрос. Поднимаюсь на ноги — а стоять и вправду тяжело! Конечности так слабы, а голова кружится. Немного отхожу от этого небывалого состояния и спешно одеваюсь.
— Ступай, — он отпирает дверь ключом, — и справки свои не забудь.
Дверь захлопывается за моей спиной, я мышкой прошмыгиваю по пустым коридорам, мимо регистратуры — Алисии уже нет — и выбегаю на улицу. Зайдя за угол, смотрю на проштампованные Марусины справки в своих руках. Я больше никогда не буду прежней.
***
Тилль: Привет, Диночка! Ну как на новом месте? Освоилась уже?
Дина: Привет! Да, кажется, городок у вас интересный. Только вот мне всё так же одиноко… (cтрадай, Дина).
Тилль: Ну ты же молодая совсем! К тому же красотка! Что-то мне подсказывает, что недолго тебе скучать в одиночестве (смайлик с подмигиванием)
Что-то мне подсказывает, мудак, что недолго тебе разгуливать на свободе да девок портить!
Дина: (смущённый смайлик)
Тилль: Если что — могу помочь!
Ни хрена себе! Прямо в лоб! Совсем ничего не боится…
Дина: (удивлённый смайлик)
Тилль: Я мог бы показать тебе город, всякие интересные места. Я хороший проводник!
Кто-кто? Проводник? Уж в этом я не сомневаюсь. Проводник молоденьких девочек на тот свет… Я закипаю. Так, собраться, тряпка, взять себя в руки.
Дина: Хорошая идея. Может быть, как-нибудь…
Тилль: Я не настаиваю! Пиши, если решишься!
Дина: Хорошо, я подумаю!
Уж я-то подумаю. Обсужу с подругами. А потом, проводник, тебе конец.
========== Поединок за поединком ==========
Начало ноября, на улице лютая смесь из полузамёрзших луж, слякоти, прелой листвы, голых деревьев и недовольных лиц прохожих. Ледяной ветер сносит с ног — давно у нас так на ветрило! Солнца нет вот уже который день, да и не скоро оно появится — зима на носу. В центральном спорткомплексе, который раз в пять крупнее нашего, снуёт народ. В этот день проходят межрегиональные соревнования сразу по двум дисциплинам — киокёшинкай и рукопашке. Залы поделены на сектора с татами по центру и местом для сотрудников и публики по периметру, в каждом из залов в среднем одновременно проходят до четырёх боёв. Когда у каратистов перерыв, они бегают к нам поразвлечься, подразнить — в нашем городе мы исторически недолюбливаем друг друга — и мы ждём своего перерыва, чтобы отыграться, наведавшись на их бои. Маруся выступает утром, абсолютный женский вес идёт первым, и на её выступлении народа будет немного — самые зрелищные категории ожидаются после обеда. Она уже готова, в полной амуниции, прошла взвешивание, сдала последние анализы, растянулась, размялась, побеседовала по душам с Алексом, отхватила свою порцию дружеских одобрямчиков от наших ребят… Она выглядит невозмутимой — кажется, если сейчас кто здесь и не находит себе места от волнения, так это я. Наконец, появляется её соперница, незнакомая девчонка из соседнего города. По весу они более или менее сопоставимы с моей подругой, но вот гостья намного её выше. Начинаю волноваться ещё сильнее. Раздаётся призыв рефери. Дрожащими руками сую подруге в рот капы, проверяю защиту, и она выходит на ковёр. Знаю, что я паникёрша, и кажется, это свойство со временем лишь прогрессирует — по крайней мере, раньше такого сильного волнения за своих я не замечала. Слежу за боем, держа пальцы крестиком в карманах широких спортивных штанов. Первый раунд — гостья ведёт 2:1, буквально за секунду до перерыва вмазав Марусе боковым в голову и вырвав для себя второе очко. Маруся сидит и дышит; проверяю бинты и шлем, перепоясываю кимоно, затем вынимаю капы, промываю их, лью ей в рот воду и подставляю ведро — прополоскав рот, она сплёвывает чем-то густым и розовым, нехорошо. Капы на место — второй раунд пошёл. Кажется, подруга моя настроена решительно как никогда: в самом начале она вырывается вперёд, осуществив амплитудный бросок противницы на спину и сумев при этом удержаться на ногах. Далее дело идёт ни шатко ни валко, гостья явно уходит от борьбы, пытаясь вывести Мару на ударную тактику; в итоге, ближе к концу раунда им удаётся обменяться равнозначными сериями, и на перерыв моя подопечная отправляется с преимуществом в одно очко. Третий раунд — решающий.
Снова перепоясываю её, проверив сперва защиту груди, всё остальное вроде бы на месте. Ещё две минуты и мы свободны. Держись, подруга. С жестом показного благословения отправляю её обратно, в центр татами, а сама вздымаю очи к воображаемым небесам, а точнее — к потолку, будто бы вымаливая благословения и для себя тоже, и так, с задранной головой, чуть не падаю с ног: на балконе, среди немногих зрителей женских поединков, вижу его: Линдеманн стоит там, под потолком, облокотясь о перила, и смотрит прямо на меня. “Секундант, бля, ты чего зеваешь”, — из оцепенения меня вырывает голос одного из наших ребят: за то мгновение, что мои глаза “отсутствовали” на татами, гостья турнира успела отправить мою подругу в нокдаун, завладев преимуществом как в счёте, так и в моральном плане. В считанные секунды вставшая на ноги Маруся подходит к углу — пришлось срочно её умыть, на этот раз крови во рту куда больше, и сердце моё заныло от страха за подругу. По команде рефери бой продолжается; заставляю себя на время забыть о Линдеманне и сосредоточиться на поединке. До конца сорок секунд, вдруг Мара, сумев обманным манёвром сбить соперницу с толку и перейти к своей сильной стороне — борьбе, проходит гостье под руку, осуществляет захват, и, сбив ту с ног, идёт на удушающий. Соперница сильна, она близка к тому, чтобы если не расцепить хватку, то хотя бы не дать ей сомкнуться до конца боя и свести таким образом счёт к технической ничье по очкам. Вижу поворот Марусиной головы, её взгляд пересекается с моим, и я шепчу ей беззвучно, губами: “Ты самая лучшая”. Через секунду, вслед за ударами ладоней противницы о ковёр, рефери фиксирует удушающий, и, как следствие, победу Маруси через нокаут.
Отправляю подругу в раздевалку — следующий тур через пару часов, всего по плану три боя сегодня. Возвращаюсь в зал, где сейчас идёт пересменка судейских бригад и подготовка к следующей серии боёв. Сажусь на зрительскую лавку из числа тех, что пустуют по периметру помещения вдоль стен. Линдеманн на своём месте — наверху, смотрит на меня. Зачем он здесь? Какие цели преследует? Мне ведь тусоваться тут до вечера — после обеда, когда закончатся женские бои, мне ещё секундантить Олега, так что смысла скрываться или притворяться, что я не замечаю эту сволочь в непосредственной близи от себя, я не вижу. Пусть знает, что я знаю; пусть видит, что я вижу. Нагло таращусь наверх — он отводит взгляд, начиная беспорядочно осматривать всё происходящее внизу. Вибрация мобильника отвлекает моё внимание. Это Дина: “Уже иду к вам! Очень хочется на Марусю посмотреть — даже сбежала с пар!”. Панический хаос вновь захлёстывает сознание: Дины не должно было здесь быть, но и Линдеманна — тоже, и вот они оба… Только не это! Спешно пишу ей: “Не приходи! Здесь Линдеманн!”. Поздно — она уже в зале, ищет глазами меня, находит, радостно машет рукой и спешит в мою сторону. Краем глаза поглядываю за Линдеманном — он тоже её видит и, кажется, узнаёт: прослеживает за траекторией её движения, которая устремлена ко мне, и я в ужасе замечаю, как меняется его лицо. То, что было раньше — не крах. Вот сейчас — это крах. Метрах в пятнадцати от меня Дина наконец обращает внимание на свой телефон, кажется, она читает моё сообщение, вижу, как меняется и её лицо, всего на долю мгновения, и вскоре оно вновь озаряется приветливой улыбкой. Небрежно закинув телефон в сумочку, она проскальзывает мимо меня, плюхается на лавочку чуть поодаль, рядом с каким-то незнакомым парнишкой — видимо, секундантом кого-то из приезжих спортсменов, не теряя выражения задорного энтузиазма, приобнимает его, берёт за руку и ведёт прочь из зала. Бедный парнишка — счастье же ему привалило! Хотя, зря я за него переживаю — судя по тому, что сбежать или сопротивляться он не пытается, его, кажется, всё устраивает. Через пару минут после того, как новоявленная парочка скрывается из виду, получаю сообщение от Дины: “Облом, значит соревнования я не посмотрю! Встретимся вечером! Или завтра!”. Или завтра? Уж не парнишка ли тому причиной? Искоса гляжу на Линдеманна: на нём лица нет! Он вроде обо мне и думать забыл! Уж не Динкино ли представление тому виной?
