Сегодня она голодна, и дело не в больничной еде — совестливая Машка доставляет ей горяченькие ланчбоксы со свежайшей стряпнёй собственного приготoвления два раза в день — просто сегодня она не может есть. “Кусок в горло не лезет” — так говорят, когда сильно волнуются. Зная о том, что ожидает её коллег грядущей ночью, Ольга умирает от неизвестности. Зажимая телефон в ладони, она вновь и вновь набирает номер офиса, или Круспе, или Стаса — она бы многое отдала за возможность быть в курсе, а не чувствовать себя ненужным и на время забытым элементом, но в последний момент жмёт на значок красненькой трубки, тоже вновь и вновь. Коллегам сейчас не до неё, и докучать им своими звонками она так и не решается. Именно докучать — деятельный человек, лишённый возможности действовать, страдает скукой и склонен думать, что те, кто там, страдают также, но всё же она понимает, что чувство это обманчиво.
В восемь часов — последний приём лекарств, после получения своей дозы медикаментов, пациенты разбредаются по процедурным кабинетам, кто на уколы, а кто на электрофарез, и к девяти активная деятельность в отделении сходит на нет. Половину лампочек в коридоре отключают, как бы намекая, что день близится к концу. В девять же у врачей пересменка, и вслед за сменой яркости освещения меняются и лица. Вот уже другая медсестра дежурит за стойкой, пока её подруги бездельничают или же просто отсыпаются в сестринской. Другой дежурный врач, приняв дела от сменщика, запирается в своём кабинете и искренне надеется, что хотя бы в ближайшие сутки, в его смену, никто не умрёт, никого не привезут, и никому из постояльцев не понадобится реанимация. Пациенты, отстояв очередь в душ и совершив вечерний туалет, расходятся по палатам травить байки с соседями за припрятанной под матрацем чекушкой или же просто провожать ещё один унылый день, заткнув уши наушниками, а глаза заняв яркими картинками с экрана планшета. В десять в больнице официальный отбой. Отделение окончательно погружается в полумрак и почти полную тишину.
Ольге не хочется возвращаться в палату — всё равно она не уснёт, а принимать участие в бабских посиделках на сон грядущий у неё настроения нет. И она снова идёт на клетку между этажами: по лестнице мало кто ходит — в больнице несколько просторных лифтов, больные — народ нерасторопный, а медики — тем более, и она рада окунуться в тишину, вдохнуть холодный воздух с привкусом лекарств, который не в силах заглушить даже ядрёные нотки моющего средства. Забравшись на облюбованный подоконник, подобрав одну ступню в толстом вязаном носке под себя, а другую, отёкшую, разукрашенную йодовой сеточкой оставив свисать, она в очередной раз извлекает из кармана тёплого длинного домашнего халата свой мобильный и повторяет привычный ритуал. Перебирая имена из списка контактов, она жмёт на вызов, чтобы сразу же, не отрывая пальца от экрана, нажать на сброс, не дав звонкам состояться. Из щели между оконными рамами сильно дует прямо в лицо — даже странно, что здесь, в больнице, на зиму её не заклеили. Видимо, эта лестница — место настолько непопулярное, что до таких мелочей именно в этой части здания никому дела нет. Ольга утыкается лицом в прикрытое халатом подтянутое на подоконник колено. Теперь из щели дует в мокрую мокушку — женщина приняла душ после вечернего укола, и волосы ещё не до конца высохли. Дует неприятно, и Ольга, не отнимая лица от колена, ёрзает на подоконнике, пытаясь найти положение поудобнее. Вряд ли такое возможно — за несколько дней её ягодицы приняли на себя такое количество болезненных уколов, что она не скоро сможет сидеть с комфортом. О том, как оно, должно быть, выглядит, ей даже думать не хочется. Не потому, что синюшные точки по всей заднице — это уродливо, а потому, что этого всё равно кроме медсестёр никто не увидит.
Она познакомилась с Лоренцем на бизнес-переговорах в Москве, куда он приехал для заключения очередного выгодного контракта и нанял её, тогда ещё молодую переводчицу-фрилансера с хорошими рекомендациями, для делового сопровождения. Ему даже удалось некоторое время водить её за нос, изображая полный “нихт ферштейн”, но вскоре он сам раскрылся. Конечно, переводчик ему был не нужен — в Москве он искал надёжного человека для постоянной работы: скупив несколько крупных печатных изданий и информационных порталов, он не мог в полной мере полагаться на добропорядочность наёмных управляющих, которые то и дело пытались его облопошить, и потому предложил Ольге хорошие деньги за работу ревизо́ра. Так она стала частью “семьи”. Начала ездить по заграницам, отслеживая, все ли рекламные деньги идут по нужным каналам, блюдут ли редакторы ресурсов в публикуемых материалах заявленную владельцем политическую повестку. Год за годом её роль в компании менялась, и в итоге Ольга стала неким универсальным сотрудником, посвящённым во всю подноготную многосторонней деятельности своего начальника, но для публичного поля всегда оставаясь в тени. Работа пожирала всё её время и увлекала настолько, что на годы она и думать забыла о личной жизни, а когда вдруг вспомнила — ей было уже за тридцать, а подходящей партии на горизонте всё не вырисовывалось. Она не могла себе позволить связаться с кем попало — специфика работы подразумевала, что человек должен быть из привычного ей круга общения. Круг оказался неширок: долго она пускала слюнки на Риделя, имевшего реноме отмороженного асексуала, а потом — даже на Круспе. С этими двумя взаимой симпатии не сложилось, а других холостяков-натуралов рядом не оказалось. Пару раз она уже была готова бросить работу и заняться наконец собой, и кажется даже Лоренц был готов её отпустить, но подумать проще чем сделать, и к сорока Ольга стала типичной женщиной, которая замужем за работой. Красивой, ухоженной, стильной, интересной и одинокой. Встречи без обязательств не приносили ничего, кроме слёз в подушку — звук захлопывающейся за очередным одноразовым любовником двери отзывался в её сердце глухим выстрелом, и когда сердце было уже расстреляно в решето, она приняла решение отказаться и от эпизодических любовных утех.
Оторвав наконец нос от колена, Ольга поворачивает голову к окну и видит в стекле своё лицо. Оно начинает заживать, но даже когда спадут все опухлости, сойдёт вся синева и затянуться швы, её лицо не будет прежним. В отличие от болезненных укусов, оставленных медицинской иглой на её подтянутой заднице, шрамы с лица не сотрутся, не сотрётся и пустота с сердца. Преодолевая страх и отвращение, Ольга продолжает вглядываться в своё нечёткое отражение, и под глазами становится сыро.
“Соберись, тряпка”, — шепчет она себе услышанную в каком-то сериале и показавшуюся удачной мантру, отчётливо понимая, что вся эта фигня уже давно не работает. Вибрация мобильного заставляет её вздрогнуть всем телом, а слабые ладони — разжаться, и дребезжащий телефон выскальзывает из них, падая на пол. Хоть бы экран не разбился, но она в курсе, что по закону Мёрфи бутерброд всегда падает маслом вниз. Спрыгнув с подоконника и приземлившись на здоровую ногу, она поправляет задравшиеся полы халата и, превозмогая боль в груди — сломанные рёбра даже дышать глубоко не позволяют, не то что прыгать — тянется за аппаратом. У Мёрфи сегодня выходной — тот лежит на мелкоплиточном кафельном полу светящимся экраном вверх, и вопреки надеждам, на нём высвечивается не сообщение из офиса, или от Круспе, или от Стаса, а неопределённый номер. Наконец добравшись до трубки и со стоном выпрямившись, женщина открывает сообщение и оказывается близка к тому, чтобы отправить аппарат в очередной полёт. Еле удержав его в ладони, она таращится в текст, вновь и вновь прогоняя его через своё сознания и всё ещё не веря, что он реален.
“Привет, красавица, как здоровье? До твоей подружки не дозвонились, так что ты уж ей передай. Конец игре”. К сообщению прикреплено четырёхсекундное видео, и решившись наконец нажать на плэй, Ольга свободной рукой хлопает себя по губам. Заштопанный рот тут же отзывается острой болью, мягкие ткани звенят, словно хрустальные, а в уголке нечётких губ выступает капелька крови. Скользнув ладонью от губ к щеке, Ольга оставляет на лице тонкий рыжеватый развод. Видео играет на автоповторе. Этих людей она узнаёт сразу: после того, что случилось в Обоснуево двадцать четвёртого ноября, она покупала им путёвку в Египет и лично встречалась с ними, чтобы передать ваучеры и билеты. Ошибки быть не может: на видео — Дианины родители. В каком-то подвале или гараже, связанные, с кляпами во рту. Четыре секунды передают их панику, а ещё они доказывают, что люди живы. По крайней мере, на момент создания видео. Наконец выйдя из оцепенения, Ольга закрывает ужасное сообщение и набирает номер офиса.
