- Да нормальный я, просто голова болит.

Такахиро продолжал как ни в чем не бывало:

- Акихико, как думаешь, Мисаки можно выследить по электронной переписке?

- Не знаю. Как ты это себе представляешь?

- Я слышал, можно вычислить ip-адрес, с которого он выходит. Если он напишет еще раз, и ip совпадет, значит это статический ip, и можно попытаться вычислить почтовый адрес. Я потому и спрашиваю, есть ли у тебя сообщения.

Акихико неопределенно хмыкнул. Вроде бы Такахиро говорил дело, но что-то в этой затее ему, определенно, не нравилось. Понять бы, что?

- Повторяю, у меня сообщений пока что никаких нет. Но даже если будут – у меня ли, у тебя? Что дальше? Будешь хакера искать? Уверен, что это законно?

- Да, наверное, нужен опытный компьютерщик, хакер... Называй как хочешь.

- Ну и где ты его найдёшь? Есть на примете?

- У меня никого нет. И да, ты прав, не факт, что это законно, но у тебя или у твоей семьи наверняка есть связи...

“Да, дела... То есть такого ты мнения о семье Усами... Мы, значит, темные делишки потихоньку проворачиваем. И нами очень удобно пользоваться при случае”. Усами вдруг вспомнилось, сколько раз он совершенно бескорыстно шел навстречу Такахиро. Даже наперекор собственным интересам. На благодарность он никогда и не рассчитывал, но и на подобное отношение, признаться, тоже.

- Я понял, Такахиро, чего ты от меня хочешь. Я подумаю. А ты дожидаются теперь других писем. Пока.

Акихико, не нуждаясь в ответе, повесил трубку. Ему стало противно.

Писатель вернулся к ноутбуку и развернул все свои страницы и аккаунты во всех возможных социальных сетях и сервисах. Миллионы просмотров, десятки тысяч подписчиков... Мисаки Такахаши среди них не значился. Акихико понадобилось много времени, чтобы разобраться со своими входящими сообщениями: потоки экзальтированного бреда от совершенно незнакомых людей – до сумасшествия влюбленных и настоящих сумасшедших. От Мисаки – ничего.

Акихико ждал. Он ждал весь день, всю ночь, весь следующий день – ничего. За эти недели мужчина, казалось, позабыл вообще обо всем. Он не помнил толком, ел ли, спал? Ему было совершенно безразлично, что на нем надето и когда он в последний раз брился. Организм требовал свое, и он иногда спускался до магазина, чтобы купить какой-нибудь холостяцкий перекус и пополнить запас сигарет. Акихико не замечал, как на него смотрят люди кругом – он не замечал их вообще. Он не обратил внимания, как и когда его картина мира начала терять былую четкость и яркость, будто подернулась мутной плёнкой. Он глядел только внутрь себя, он жил в воспоминаниях, чтобы видеть только Мисаки, но образ ускользал. Писатель помнил его глаза, губы, волосы, нос, руки, всю фигуру, но не видел целостный облик. Как будто не человек, а сон. Как будто бы и не существовало его никогда на самом деле. Мир без Мисаки стал чужим, бессмысленным, ненужным. Акихико не хотел видеть этот мир без любимого.

Мужчина жаждал покоя. Но суета проникала в его квартиру сквозь окна, сквозь двери... Её постоянно приносили с собой многочисленные посетители. Им не было дела до его, Акихико, горя. У каждого только свой меркантильный интерес.

Представители “Марукавы” были готовы ночевать на коврике у двери Усами-сенсея, лишь бы уговорить его не разрывать выгодные контракты – столько много они в итоге теряли. Но писатель оставался непреклонен, в конце концов на пороге его квартиры появился юрист издательства в компании Исаки и Айкавы. В итоге бумаги оказались подписаны, гигантские суммы неустоек перекочевали со счетов Усами в пользу корпорации, но то была цена свободы – свободы от творчества. Любая мысль на тему книжных героев и их переживаний тяготила Акихико с тех пор, как он сам будто очутился на месте героя дешевого бульварного чтива и обратился в ожидание.

“Мисаки написал Такахиро. У него все в порядке. Хорошо. У него все есть. Как у него может быть всё хорошо? Как? У него ничего нет, никого! Ни друзей, ни денег, ни работы, ни документов – ничего!” – у Акихико имелся только один ответ, он слишком много знал об этой жизни. “Чтобы выжить, парень должен был найти себе покровителя”. От любого дальнейшего развития этой мысли Акихико чувстовал, что обращается в пепел, как тлеющая сигарета. “Кем может оказаться этот человек, на что толкнет Мисаки?” Слишком эта жизнь опасна для такого наивного мальчишки. Писатель понимал, что возлюбленный не сознаёт, насколько коварная действительность обступает его со всех сторон, не сознаёт, насколько привлекателен для людей акульего типа. Несмотря на перенесенное в детстве глубокое потрясение, сирота не обозлился на весь мир, он продолжал видеть хорошее в людях и не замечать зло. То ли тепличные условия, старательно созданные заботливым Такахиро, поспособствовали, то ли Мисаки по сути такой – добрый, открытый, беззащитный. С ним хотелось находиться рядом каждую минуту, хотелось оберегать, спрятать за своей спиной ото всех, только бы не сломали, не испортили – вот что чувствовал Акихико с того самого дня, когда Мисаки впервые перешагнул порог его дома. Ему Акихико был готов подарить всего себя, да что там, весь мир, все что только можно пожелать! И вот пришел момент, когда Мисаки потребовал – не попросил – свободы.

“Я... задушил его своей любовью? Я подавил его волю? Не может быть... Я ведь просто любил его так сильно, как мог...” Писатель упорно искал причину произошедшего: искал в себе, в Такахиро, в самом Мисаки – и находил, находил множество причин, которые любого другого на месте парнишки уже давно подстегнули бы на бунт. “Я вцепился в него так крепко, как ребенок в любимую игрушку. Ирушку? Может, он и стал очередной игрушкой для меня? Нет! Он был для меня величайшим чудом! Но я обращался с ним, как с игрушкой. Я навязал ему свою волю во всем, я не слушал ни одного возражения, даже в постели...” Акихико осознавал теперь, что такая страсть подобна патологии, что от такого отношения захотел бы сбежать кто угодно. “Что если Мисаки не любил меня? Если я на самом деле придумал его любовь... “Люблю тебя... наверное”, – вот как он сказал. И сколько я его ни умолял, ни заставлял – больше ничего... Что если Мисаки на самом деле полюбил другого и ушел, чтобы быть с ним? Просто сбежал от меня, потому что знал – добровольно я не отпущу его никогда?! Как тогда я должен поступить? Я должен дать ему то единственное, что ему нужно – свободу”.

Когда Такахиро позвонил в следующий раз, Акихико уже смирился.

- Акихико, Мисаки ответил на мое сообщение. Он обещал, что будет теперь на связи.

- Что ещё он писал?

- Написал, что познакомился с хорошим парнем, его ровесником. Они снимают вместе квартиру. Он собирается найти работу, как только восстановит документы. Я напишу ему, что документы в отделении полиции. Может, удастся его там поймать.

- Не смей, Такахиро!!!

- Акихико, о чем ты?! Это ты не должен больше появляться в его жизни, а я его брат, я нужен ему! Я придумаю, как восстановить его в университете. Может, твоя справка поможет... Все будет хорошо!

- Он написал тебе, что хочет вернуться? Позвонил тебе с просьбой приехать? Сказал, что хочет увидеться?

- Нет... Но это же само собой разумеется! Ты поможешь мне вычислить его по ip, и я заберу его!

- Я не стану тебе помогать.

- Что, прости?! Как это ты не станешь? И это ты мне говоришь после всего, что натворил?

- Да, это я тебе говорю. Такахиро, опомнись! Он не только от меня ушел, но и от тебя! Если бы он хотел вернуться, давно бы пришел прямо к тебе домой! Он же ясно написал, что хочет свободы, хочет реализовать себя сам. Он ясно дал понять, чтобы мы его не искали!!! Неужели тебе так сложно послушать своего брата?

- Я не понимаю, что за чушь ты несешь! Прекрати орать на меня!

- Я не чушь несу! Мы достали парня! Если у него все в порядке, оставь его в покое, не дави. Иначе ты потеряешь его навсегда, ИДИОТ!!! Ты найдешь его, заберешь и прикуешь наручниками к университету?! Да он уйдет на следующий же день, и не вернется уже никогда, и никогда даже не помыслит, чтобы написать тебе, Такахиро!