Рицка прошёл в просторную комнату. Здесь в самом деле почти ничего не изменилось. Только разве что как будто не хватало чего-то очень важного, но неосязаемого.

Кровать Соби, застеленная тёмно-синим одеялом, а на кровати навалены какие-то вещи: мятая одежда вперемешку с пластиковой посудой и открытый рюкзак. На полу почти некуда было наступить – повсюду картины. Картины Соби.

- Я собираю их для выставки, - пояснил Кио, заметив его взгляд. – Пытаюсь выбрать только самые лучшие, потому что выставка будет небольшой. Но мне все нравятся. Да ты не стой! Проходи к столу и садись! Я сейчас тебе чаю заварю.

Кио засуетился, шаря по полкам в поисках чая, и Рицка не мог сдержать улыбки. Ему казалось, что Соби тоже где-то здесь поблизости и сейчас выйдет из-за стены и скажет Кио что-нибудь вроде: «Выметайся отсюда. Ко мне Рицка пришёл». А Кио бы заворчал в ответ, но всё-таки ушёл бы, бросив на них прощальный взгляд и спрятав улыбку радости за них. И Рицка тоже улыбнулся своему воспоминанию, своему маленькому, но живому миру.

- А ты живёшь здесь? – спросил он.

- Да. Решил обосноваться тут немного, пока новые жильцы не объявятся. Мне очень хорошо здесь, - ответил Кио с улыбкой.

И Рицка вздохнул. Ему тоже всегда нравилось дома у Соби. А сейчас нравилось особенно, потому что это место позволяло поверить в вечную жизнь того, кого любишь, в вечную весну.

Кио поставил на стол две белые чашки с синими цветами и вазочку с конфетами, разлил чай. Рицка вдруг ощутил такую расслабленность, что захотелось откинуться на спинку стула и только блаженно улыбаться. Ему уже так давно никто не наливал чай. Так давно никто не кормил конфетами. А Соби любил его баловать.

Кио начал рассказывать про выставку, про свои картины, расспрашивать Рицку надолго ли тот вернулся. Они ни словом не упомянули Соби, но оба думали только о нём и молчали только о нём. И всё, что бы они ни говорили, казалось им ложным и надуманным, а правдой был только Соби, но говорить о нём было слишком тяжело.

А потом Кио вдруг сказал:

- Я даже не был на церемонии прощания. Меня не пустил твой брат.

Рицка поставил чашку на стол и смотрел на образовавшиеся круги на поверхности тёмной воды. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное Кио.

- Сеймей был на церемонии прощания?

- Да. А я так надеялся, что он не придёт. Ты тогда лежал в больнице. И когда я пришёл к тебе, он тоже не пустил меня. А потом вы уехали.

- Так ты приходил ко мне? – спросил мальчик, с трудом отрывая взгляд от своей чашки.

- Ну, да, - Кио почесал затылок со смущённым видом. – Твой брат жуткий грубиян. Сказал мне такое, что при ребёнке повторять стыдно.

Рицка даже не обратил внимания на то, что его назвали ребёнком. Хотя раньше обиделся бы. Он только никак не мог поверить, что Сеймей мог быть грубым с кем-то. Рицка привык видеть от него только ласку. Так какой же тогда Сеймей настоящий? Тот, который обнимает его и говорит, что любит? Или тот, который, не дрогнув, вырезал на коже Соби ошейник? Все лгут. Все носят маски.

- Это ты приносишь ему белые хризантемы? – спросил Рицка.

- А ты лилии? – Кио улыбнулся едва заметно, уголками губ.

- Да. А я лилии, - тихо ответил Рицка.

- Это его любимые цветы.

Рицка сжал чашку. Сердце тут же подпрыгнуло к горлу. Он даже не знал об этом. Но предчувствие его не обмануло. Как много ещё знает Кио? Сколько таких значительных мелочей, о которых Рицка понятия не имеет? Сейчас ему хотелось бы знать всё. Потому что спросить у Соби уже нельзя.

- В последнее время он часто рисовал их, - продолжал Кио. – Помню, как-то раз я завалился к нему без предупреждения, потому что он прогулял занятия. Я думал, его даже дома не окажется. И я уж никак не ожидал, что он будет рисовать. Прогулять, чтобы рисовать. Мне это сразу показалось странным. Он сидел на полу рядом с мольбертом, и по его лицу я понял, что что-то не так. Решил, что это твой брат опять обидел его. И я был прав, потому что он велел ему уехать в Китай. Тут уж и мне плакать захотелось. Но ему было ещё хуже. Я давно не видел на его лице такого печального, потерянного выражения. Он держал в руке кисть, но, кажется, даже не замечал этого. Только смотрел в одну точку и ничего не говорил. А на мольберте ещё не высохли лилии. Они были прекрасны. Я просто влюбился в эту работу. Лучшая у него, по-моему. Я тогда не знал, что сказать, перепробовал всё, что мог, а он всё не отвечал. А когда я спросил: «Любишь белые лилии, Со-тян?», он ответил: «Когда я рисую их, я думаю о Рицке. Ему так идут белые лилии».

Сердце мальчика словно готово было выскочить из груди, и неумолимые слёзы подступили к глазам. Он думал о том же, когда выбирал лилии в цветочном магазине. И стало вдруг тяжело и дурно, как будто какое-то холодное нечто душило его чем-то вязким и липким, как будто хотело безжалостно вырвать из сердца всё то, что он так любил и оберегал. Соби. Соби. Соби, как же я скучаю.

- Прости. Мне, наверное, не стоило говорить об этом, - сказал Кио вкрадчивым ласковым голосом, заметив его состояние.

Рицка поспешно замотал головой.

- Нет, нет! Это очень хорошо, что сказал! Со мной всё в порядке.

Они говорили о Соби ещё долго. Всё оставшееся время. Рицка расспрашивал обо всём, что ему хотелось бы узнать, а Кио с удовольствием рассказывал. Иногда его большие чистые глаза увлажнялись, и Рицка сразу отворачивался, чтобы самому не заплакать.

Когда мальчик опомнился и посмотрел на часы, уже было время закрытия библиотеки. Теперь ему придётся придумать хорошее оправдание тому, что он вернётся с пустыми руками. Снова ложь.

Перед уходом Рицка попросил Кио показать ему картину Соби с лилиями. Кио заметно обрадовался этой просьбе, потому что сам, видимо, готов был любоваться этой картиной бесконечно и показывать её всем. Он провёл Рицку в дальний угол комнаты, и мальчик тут же остановил ищущий взгляд на ней. Картина и в самом деле была прекрасна, Кио нисколько не преувеличил её красоту. И Рицке казалось, что если закрыть глаза, можно будет ясно увидеть, как Соби наносил эту вечную красоту на холст, лёгкими взмахами кисти прикасаясь к нему, запечатлев некий абстрактный образ своего сознания и подарив ему вечную жизнь. Соби, если ты и жив где-то, то в этой картине точно. И эти лилии стали одновременно символами чистой любви, смерти и вечности. Как же они прекрасны, Соби.

- Я думаю, ты вправе забрать её себе, - сказал вдруг Кио. – Он ведь рисовал её для тебя.

- Я… - Рицка хотел что-то сказать, но не смог почему-то.

- Да, забирай. Но только после выставки! Она будет в следующую пятницу. Придёшь?

Рицка кивнул.

- Обязательно. Спасибо за всё, Кио.

- Не за что, ушастик, - Кио усмехнулся и потрепал Рицке волосы.

- И ещё, - Рицка посмотрел ему в глаза. – Извини за Сеймея. Мне очень жаль, что он повёл себя так с тобой.

- Ах, пустяки, я уж и забыл об этом! А ты не извиняйся за чужие грехи, Рицка. И главное, не становись таким, как он.

И Рицка рад бы был не извиняться, но вина за всё плохое, что Сеймей сделал тем, кого он любил, висела на нём, как тяжёлый крест, который он не вправе был снять. И ему всё хотелось бы что-нибудь поправить, искупить всё то зло, что совершил его брат, но он не знал, как это можно сделать.

- Кстати, - сказал вдруг Кио, как будто спохватившись. – Я видел твоего брата недели три назад на кладбище. Он был с тем ужасным парнем. И у него не было цветов. Не знаю, что они там делали, но я предпочёл побыстрее смотаться, чтобы лишний раз не натыкаться на них. Глаза б мои их не видели!

- Три недели? – удивился Рицка. – Ты ничего не путаешь? Мы вернулись в Хаконэ не так давно.

- Нет. Я совершенно уверен, - Кио покачал головой с серьёзным видом. – И это далеко не единственный раз, когда я встречался с ним за это время. Такое ощущение, что он специально выслеживал меня, чтобы испортить настроение!

- Что? Несколько раз?

- Так ты не знал, что он ездил сюда? Хмммм. На твоём месте я не доверял бы этому типу, Рицка. Но… Кажется, я опять тебя расстроил. Прости недотёпу.