- Я не буду тебе мешать, - услышал он голос Сеймея откуда-то издалека. – Пойду прогуляюсь пока.
Рицка опустился на колени и осторожно положил лилии рядом с хризантемами. Свежий ветер подул в лицо, и стало немного прохладно, а Рицку то и дело бросало в жар, и он не мог дышать. Взгляд всё впивался в ровные и словно выжженные и до сих пор горящие строчки «Агацума Соби».
- Привет, Соби, - начал Рицка, как он всегда начинал свои письма. И от волнения крошечные искрящиеся капельки слёз вдруг выступили у него на глазах. – Соби, - повторил он и улыбнулся бледными дрожащими губами. – Соби. Соби.
И он коснулся камня, как будто камень был как-то связан с ним. И камень был холодным. И Рицка вдруг почему-то заплакал ещё сильнее. Безудержно. Безутешно.
А солнце продолжало светить. И небо было голубым и чистым, высоким и холодным. И где-то пели птицы, перелетая с одного дерева на другое, так что слышен был лёгкий шелест их невесомых крыльев. И тоненькие былинки травы и полевых цветов пробивались из-под мягкой рыхлой земли. И шелестела на ветру листва.
А Рицка вдруг как-то успокоился.
Здесь было очень тихо. И природа со своей неторопливой и незаметной жизнью была словно наполнена общим дыханием вечности. И в этом вечном покое не хотелось и не нужно было плакать.
Когда Рицка шёл сюда, он думал, что наконец-то сможет почувствовать Соби. Как будто он был здесь, как будто можно было снова увидеть его. И он так ждал этого момента. В своих письмах, в своих красивых и ярких снах. И время до этой встречи казалось ему бесконечным. Бесконечной плоскостью, среди точек которой он заблудился. И теперь, когда он, наконец, оказался у его могилы, он ясно понял, что Соби здесь нет. Что его теперь вообще нет. Нигде.
========== Глава 4. Крушение ==========
Есть места, где те, кого мы любим, вечно живы. Это всегда светлые места. И когда попадаешь туда, этот свет разливается приятным теплом внутри. И там, где было холодно и пусто, распускаются снова цветы, доверчиво подставляя свои лепестки солнечным лучам. В этих местах всегда чудесным образом оказывается всё, что ты любишь. Или любил когда-то. В этих местах вечная весна.
К дому Соби вела извилистая, поросшая травой тропинка. Трава была мягкая и совсем тоненькая, сочного зелёного цвета молодости и жизни. И Рицка ступал по этой траве, но видел не её. Перед его глазами мелькали совсем иные картины. Вот он идёт по той же тропинке к дому Соби прошлой осенью. И вся расстилающаяся перед ним дорога устлана пожелтевшими листьями, отливающими в лучах заходящего солнца золотым и багряным. И Рицка, слушая их шорох, идёт и улыбается. А когда он поднимает голову, Соби стоит на крыльце своего дома и ждёт его. И он тоже улыбается.
Странно это. Тропинка осталась такой же, как и была, и дом нисколько не изменился, по крайней мере, снаружи. Вот только Соби здесь больше не было. Однако стоило только закрыть глаза и остановиться на миг, как тут же снова оживало всё, что, казалось бы, уже было утеряно. И Рицка снова видел опавшие листья, лёгкие, почти невесомые, гонимые таким же лёгким ветерком, приятно обдувающим лицо. Он даже снова чувствовал этот ветер. Тот самый ветер. А не этот. И он снова видел Соби на крыльце, видел настолько отчётливо и ясно, что мог посчитать пуговицы на его светло-сиреневой рубашке. Видел, как ветер играет с его волосами, переливающимися и блестящими в солнечном свете. Видел тлеющую в его пальцах сигарету, с которой сыпался пепел прямо на ступени. А потом Соби поднимал голову, замечал его, улыбался и сразу тушил сигарету о железные перила и выбрасывал в траву. И этот мир, который Рицка видел во всей его призрачной неуловимой красоте, стоило только закрыть глаза, жил как будто своей жизнью. И Рицке казалось, что где-то он действительно существует, этот мир. И что иногда Рицке как будто удаётся приоткрыть эту завесу и заглянуть туда. Но проникнуть и коснуться он не мог. Как будто кто-то высший установил над ним этот жестокий запрет. И нарушить его нельзя. Но Рицка был благодарен хотя бы за то, что ему было позволено смотреть. Ведь если есть где-то мир, в котором жив Соби, это уже безумное счастье. Быть может, мир этот был в его сердце.
Сколько раз он уже поднимался по этим ступеням? Почему-то сейчас Рицка жалел, что не пересчитал все эти разы, чтобы потом можно было думать: «Я был у Соби столько-то раз». Или: «Соби был у меня столько-то раз». И вспоминать каждый раз в мельчайших подробностях, перебирать их в голове, перелистывать как книгу, просматривать как фотоальбом. Здорово бы было.
Когда Рицка выходил из дома этим утром, он сказал Сеймею, что собрался в библиотеку. И почему-то при этом не испытал ни малейших угрызений совести за свою ложь. Конечно, может, Сеймей и отпустил бы его прогуляться к дому Соби. Просто Рицке не хотелось видеть, как изменилось бы выражение его лица при этом. А оно изменилось бы. Сеймей бы расстроился. А Рицке не хотелось этого.
Мальчик остановился перед дверью. Сколько раз он поворачивал эту ручку? Один поворот против часовой стрелки – и открывается мир, наполненный странными запахами краски, табачного дыма, свежих холстов и древесины. Рицка очень любил эти запахи, любил их все вместе, а не по отдельности. И часто, бывая у Соби, он делал один большой вдох, и ему казалось тогда, что от этого эти запахи сохранялись в нём. Он любил их, потому что они были связаны с Соби. Но Рицка никогда не думал, что они могут существовать отдельно от него.
Он повернул дверную ручку, и дверь оказалась не заперта, к его величайшему изумлению. И снова он окунулся в мир этих запахов. Вот только навстречу ему вышел не Соби, а Кио.
Он держал в руке тонкую кисточку, на фартуке отпечатались пятна красной и жёлтой краски, а очки съехали на нос. Кио. Ты всё тот же.
При виде Рицки глаза Кио вдруг расширились, как будто перед ним было что-то пугающее, а кисть выпала из пальцев, с неестественно громким стуком ударившись о деревянный пол.
И Рицка стоял совершенно потерянный, не зная, что ему делать и что говорить. Он боялся, что Кио не примет его. Что сочтёт его виноватым в случившемся, накричит на него и выставит вон. Он был готов ко всему. Он даже хотел искупить свою вину и свой грех, и если Кио хочет что-то сказать, пусть говорит это быстрее. Он всё вытерпит.
Но Кио вдруг подбежал к нему и обнял, низко опустив голову и уткнувшись Рицке в плечо.
- Рицка, - прошептал он. – Как же хорошо, что ты пришёл.
Рицка никогда не слышал таких интонаций в его голосе. Таких безнадёжных и усталых, как будто Рицка был последним, чего Кио ждал в этой жизни.
- Я так счастлив, что ты жив, Рицка, - снова прошептал Кио и вдруг заплакал. И Рицка моментально ощутил в горле ком солёных, еле сдерживаемых слёз. Но он почему-то знал, что плакать нельзя. Что ему не позволено плакать, когда Кио и так плохо. И он сдержался. Я сильный, только повторял он про себя.
Втайне Рицка боялся, что Кио будет ненавидеть его за то, что он выжил. Ведь могло быть наоборот. Соби мог бы остаться жив вместо него, и Кио, конечно, предпочёл бы этот вариант. И Рицке даже захотелось попросить прощения за свою жизнь, в то время как Соби больше не было. Пред Кио он тоже чувствовал себя бесконечно виноватым. Грех, который не искупить ничем. И от этих слёз грех только увеличивается, только сильнее оттягивает усталые плечи и саднит в груди.
Рицка крепко обнял Кио в ответ, потому что это было единственное, что он мог для него сделать. И Кио тоже был тёплым. И Рицка столько хотел сказать ему, но не мог произнести ни слова. Кио. Рицка не осознавал раньше, как сильно любил его, ведь он был связан с Соби. Ведь он был другом Соби, дорогим для него человеком. И сейчас он напоминал о Соби сильнее, чем кто бы то ни было. И первый раз Рицка почувствовал, что он не одинок в своей огромной нескончаемой боли.
- Рицка! Рицка! – Кио вдруг заулыбался, не переставая при этом плакать, и заглянул мальчику в лицо. – Ну, как ты? Ты просто не представляешь, как мне хотелось увидеть тебя! Как хотелось поговорить с тобой… Рицка, - он смотрел на мальчика пристально несколько долгих мгновений, как будто желая ещё раз убедиться, что Рицка действительно пришёл. – Ну что же ты стоишь на пороге? Проходи скорее, - он шмыгнул носом и поспешно вытер слёзы кулаком. Кио. Ты не из тех, кто долго и со вкусом демонстрирует свою боль. Ты не из тех, кто носится со своей болью как с редким музейным экспонатом, всем показывая её. Твои чувства настоящие. Спасибо за то, что тоже любил Соби так же сильно.
