После концерта мы с Чарли договаривались встретиться в ее гримерке. Она объяснила мне, как пройти туда, и пообещала сказать охранникам, чтобы меня пропустили. Мне не терпелось увидеть ее. Мне не терпелось сказать ей все, что я думаю об этом концерте. Все, что я почувствовала. У меня все внутри горело, и, наверное, это насторожило охранников. Через первые два поста охраны я прошла благополучно, а вот третьи охранники забеспокоились и никак не хотели пропускать меня. Я жутко испугалась и расстроилась. До гримерки Чарли оставалось совсем немного – всего один жалкий коридор, а я никак не могла пройти через него. Я боялась, что расплачусь снова, как маленькая девочка. Я уже собиралась позвонить Чарли, как вдруг увидела ее в конце коридора. Она помахала мне рукой и крикнула:

- Тэсс! Вот ты где! А я уже собралась искать тебя! А ну-ка быстро пропустите ее, идиоты!

Я с гордым видом прошествовала мимо охранников, а потом не выдержала и бросилась к Чарли. Мне казалось, что прошла целая вечность с тех пор как я видела ее в последний раз, хотя прошло всего минут пятнадцать.

И я обняла Чарли еще до того как она успела опомниться. Я обняла ее быстро и очень крепко, опасаясь, что смелость откажет мне.

- Чарли! – выдохнула я. – Это было просто крышесносно! Ты крышесносная, Чарли! Я чуть не умерла от восторга там, в зале!

Чарли начала что-то смущенно бормотать о том, чтобы я подождала со своими объятиями, о том, что ей не помешало бы помыться, но мне было все равно. Это мгновение принадлежало только мне. В тот момент Чарли принадлежала только мне. Не было больше разделяющей нас сцены, безумных фанатов, не было даже Дженни. В ту недолгую секунду Чарли была совсем моей. И мне стоило огромного труда отпустить ее и вернуть миру обратно.

- Чего ты вешаешься на меня? – ругалась Чарли. – Чего кричишь, как все эти оголтелые фанатки? Посмотри, с каким подозрением на нас зыркают охранники! Если будешь вести себя как все эти чокнутые малолетки, я не буду пускать тебя на свои концерты!

Но я смеялась, я почти не слушала ее. Да, я была оголтелой фанаткой. И чокнутой малолеткой. И я очень любила ее. Я продолжала изливать на Чарли свои впечатления, и я видела, что она пытается сдержать улыбку. Наконец она обняла меня за плечи и сказала:

- Пойдем уже. Пойдем в гримерку. Я еще дам тебе возможность высказаться, не переживай.

Так я попала в личную гримерку Шарлотты Брайтли. Господи, разве могла я мечтать о подобном год назад? Разве могла я представить, что Чарли подпустит меня к себе так близко?

- Тут у меня все вверх дном, как всегда… не обращай внимания, - снова смутившись, пробормотала Чарли.

Но я уже привыкла, что у Чарли все всегда было вверх дном. И ее гримерка выглядела как раз так, как я себе представляла гримерку рок-звезды. Там было много вешалок со сценической одеждой – преимущественно черной, кожаной и блестящей. Половина одежды валялась на полу, потому что Чарли никогда не отличалась аккуратностью. Также в комнате стояло фортепиано и две гитары – обычная и бас. На туалетном столике была разбросана косметика – просто горы косметики. Рядом с креслами валялись туфли – много пар туфель, которые Чарли перемерила, но не убрала обратно в коробки.

Чарли повернулась ко мне спиной, расчищая мне путь к креслу, и я снова увидела ее татуировку – на этот раз вблизи. Я очень долго смотрела на нее, не моргая, словно боялась, что она может исчезнуть. Эти крылья. Они были прекрасны.

- А это правда, что ты сделала ее, когда была еще несовершеннолетней? – спросила я.

- Что? Ты про тату?

- Да. Про нее, - я сделала шаг вперед, чтобы рассмотреть ее еще лучше.

- Да, мне тогда было еще семнадцать. Но Льюис не должен знать, что я тебе рассказала. Он до сих пор боится этого, как будто его могут уволить из тату-салона.

А потом Чарли повернулась ко мне лицом и улыбнулась:

- Ну вот, садись, отдыхай. У тебя наверное тоже ноги устали там стоять.

- Мои ноги сложно утомить. Я же балерина, - напомнила я.

Однако, провалившись в кресло, я действительно почувствовала себя уставшей. Но это была усталость от эмоций, выматывающих ощущений, взрыва чувств, который я пережила в эти три часа.

Чарли села за туалетный столик, чтобы смыть косметику. Я продолжила ей рассказывать о том, какая она замечательная была на этом концерте, а Чарли отдирала накладные ресницы и слушала меня. Она была смущенной, но счастливой. Я видела, что моя похвала ей очень приятна.

Избавившись от утомившей ее косметики, Чарли пошла в душ, пообещав, что скоро вернется. Уходя, она разрешила мне брать и рассматривать все что угодно. Но я не успела ничего как следует порассматривать, потому что через несколько минут в гримерку ввалились Ричард, Льюис и Саймон. В руках у них были бутылки и стаканы. И судя по их рожам, они уже успели что-то выпить до того как пришли сюда. Они были такими забавными и такими счастливыми. Для них эти концерты тоже были смыслом жизни, как и для Чарли.

Мы немного поболтали, и я посмеялась над тем, что все они были накрашены, как девочки. Со сцены это не так бросалось в глаза, но вблизи выглядело жутко весело. Я смеялась, а парни смущались, как маленькие. Льюис попытался стереть глаза, но только размазал их еще больше. Тут уж не только я, но и все мы начали покатываться со смеху. В этот момент как раз вернулась Чарли – с мокрыми торчащими волосами и усталой довольной улыбкой. Она посмеялась вместе с нами, а потом мы помогли Льюису привести себя в порядок, чтобы он снова стал похож на человека, а не на героя ужастика.

Чарли выпила с ребятами бокал вина, а мне, как всегда, налили стакан сока. Мы дружно чокнулись и еще какое-то время обсуждали прошедший концерт. Мне было невыразимо приятно находиться с ними рядом. Я словно почувствовала себя частью их команды, их великолепной пиковой четверки. Находясь с ними рядом, я понимала, почему эта группа добилась такого успеха. Конечно, талант сыграл не последнюю роль, но главное, я думаю, было все-таки в том, что эти ребята очень любили друг друга. Держались друг за друга. Они были прежде всего лучшими друзьями, и только потом уже музыкантами.

В какой-то момент Чарли ушла покурить на балкон, а изрядно набравшиеся парни начали обсуждать марки музыкальных инструментов и спорить, какая круче. Мне стало с ними скучно, и я пошла на балкон к Чарли.

Стоял теплый майский вечер, почти ночь. На небе загорались первые звезды. В воздухе пахло цветущими деревьями и далекими кострами.

Чарли стояла, опершись о бортик, смотрела вдаль и курила. Обернувшись ко мне, она улыбнулась и предупредила:

- Тут воняет дымом.

- Ну и пусть, - ответила я.

Чарли поняла, что я не уйду, и бросила вниз наполовину выкуренную сигарету.

- Тебя наверное уже достали их пьяные рожи? – спросила она. – Когда эти парни напьются, они могут быть отвратными.

- Вовсе нет. Они прикольные, - я встала рядом с Чарли и тоже оперлась на бортик, глядя вниз. От высоты тридцатого этажа у меня немного закружилась голова. Но это было приятное пьянящее головокружение.

- Твоя мама еще не начала беспокоиться? – спросила Чарли. – Может, мне уже пора возвращать тебя домой?

Я замотала головой и горячо запротестовала:

- Нет! Пожалуйста, еще рано! Я так не хочу снова домой! Моя мама сейчас наверняка уплетает пастилу с луком или еще какую-нибудь гадость и рыдает над мыльной оперой! Не хочу я снова в этот дурдом!

Чарли рассмеялась своим чуть хрипловатым заразительным смехом.

- Ну, хорошо, - сказала она. – Но только до полуночи! А потом ты, как Золушка, должна будешь вернуться домой, поняла?

И я поняла. Я согласна была стать Золушкой, жаль только, что Чарли не могла быть моим принцем. Я все смотрела на нее и не могла насмотреться. Сегодня я видела, как Чарли сменила столько лиц, что это завораживало меня. Она предстала передо мной аж в трех обличиях. Сначала она была недоступной и прекрасной на сцене. Потом смущенной и сердитой, но уже такой родной, когда я налетела на нее в коридоре. А теперь, смыв свою боевую раскраску, Чарли начала казаться мне такой милой, какой я вообще не привыкла ее видеть. Это была уже какая-то другая Чарли, все такая же прекрасная, но другая. Какая-то более близкая. Возможно, потому, что наша разница в возрасте уже не так бросалась в глаза. Без косметики Чарли нельзя было дать больше восемнадцати. Я привыкла считать, что Чарли уже очень много лет. Мне казалось, что она прожила на этом свете на целую вечность дольше меня. Но оказалось, что двенадцать лет – это вовсе не вечность. И Чарли казалась мне совсем юной в тот момент. Я вдруг подумала, что в глубине души ей по-прежнему восемнадцать, а то и меньше. И это ощущение еще больше сблизило меня с ней.