- Нет, не надо так, Ди. Она уже простила. Ведь мне она больше не снится, и уже очень давно, - солгала я. - А значит, и тебе скоро перестанет. Это пройдёт, вот увидишь.

- Правда? – она вздрогнула всем телом, прижимаясь ко мне.

- Конечно правда.

- Но я… Я так хочу, чтобы это скорее прошло! Что же делать?

Я грустно улыбнулась. Милая, ты стала такой нетерпеливой.

- Отпустить, - сказала я с уверенностью. – Когда мы наконец отпустим её, всё прекратится. Мы просто должны отпустить. А до тех пор, пока в тебе будет жить эта вина, ничего не закончится.

- Хорошо, - отозвалась она уже успокоившимся тоном. – Я постараюсь.

- Вот и правильно. Ты у меня умница.

- Спасибо, - пробормотала она и поцеловала меня в шею. – Я что-то расклеилась с утра пораньше… Извини.

- Извиняю, - я улыбнулась. – Но только при условии, что ты не будешь больше доставать те фотографии… Хотя бы какое-то время. Я сейчас соберу их, а ты не трогай. Хорошо?

- Да. Конечно.

- И ещё кое-что…

- Что?

- Пожалуйста, постарайся больше не рассыпать кофе!

Она рассмеялась, звонко, весело. И это был такой лёгкий, такой замечательный смех, что поселившаяся на сердце тяжесть сразу отпустила. Моя милая снова стала собой.

- Знаю, знаю! – смеялась она. – Ты уже сто раз мне говорила! Прости… Хочешь, я приготовлю завтрак?

- Ну, готовь, так уж и быть, - смилостивилась я. – Тогда я пока в ванную схожу. Но имей в виду, пересолишь – убью!

Она снова засмеялась.

- Да ладно тебе! Я пересолила всего пару последних раз…

- Пару?! Да ты постоянно это делаешь!

- Ну-ну, не ругайся… Знаешь, есть такая примета, если девушка пересолила еду, значит она влюблена…

- Влюблена?! Это ещё в кого?

- В тебя, в кого же ещё! – усмехнулась Диана и быстро чмокнула меня в щёку.

- Не подлизывайся!

- Но это правда.

Я больше не могла изображать строгость и улыбнулась ей.

Иногда я была так счастлива, будто мне снова было пятнадцать. Иногда я снова была так же горячо и безумно влюблена. Так, словно с того весеннего дня, когда мы впервые поцеловались в пустынном парке, ничего не изменилось.

Я, наверное, совсем не романтичный человек, потому что всегда думала, что вся эта вечная любовь – сказки для дураков и маленьких девочек. И бывают иногда моменты, когда мне до безумия хочется стукнуть Диану чем-нибудь потяжелее, и иногда она раздражает меня до такой степени, что хочется куда-нибудь исчезнуть и не видеть её, не слышать.

Но иногда, в такие моменты, как этот, я люблю её так сильно, что на глаза наворачиваются слёзы. Так сильно, что радостно сжимается сердце, и я ощущаю лёгкость неимоверной, неизбывной чистоты своего чувства. Именно сейчас, в этот самый момент, я люблю.

Люблю.

========== Глава 12. Крест ==========

1

Диана всегда говорила, что человек – это неиссякаемый источник красоты. Может быть и так, ей виднее. Но я бы сравнила человека с кристаллом. Кристалл с бессчётным количеством граней. Когда держишь его в руке – видишь только одну сторону, а если перевернёшь – обнаружишь совсем другую, о существовании которой даже не подозревал, с таким же бесконечным числом граней.

С человеком то же самое. Когда тебе кажется, что ты уже немного узнал его, он вдруг поворачивается другой стороной. И можно бесконечно вертеть кристалл в руке, всех граней всё равно не пересмотришь. И, тем не менее, я всегда думала, что процесс познания другого – это самое увлекательное (пусть и не всегда приятное) занятие.

Той весной Диана вдруг повернулась ко мне другой стороной. Она как будто вдруг раскрылась. Насколько замкнутой, вечно держащейся в сторонке на безопасном расстоянии, она была раньше, настолько открытой стала сейчас. Такое ощущение, что она вдруг решила жить по принципу: «А, будь, что будет! Терять мне нечего!». Она не жила, а горела. И я горела вместе с ней.

Теперь она уже могла не сдерживать себя. Наконец она дала себе волю и окружила меня безумной, неудержимой нежностью, любовью, заботой. Конечно, я смутно догадывалась об этой её стороне, но всей её полноты и представить себе не могла, даже надеяться не смела, что когда-нибудь всё это будет направлено на меня.

Были и цветы, и просто подарки без повода, шоколад в красивых обёртках и разные причудливые сладости в форме фигурок, сердечек, бабочек. Диана проявляла просто чудеса изобретательности, её творческая фантазия нашла себе применение и в любви. И даже если она дарила мне простую плитку моего любимого молочного шоколада, это становилось настоящим сюрпризом и шедевром оформительского искусства. Коробочки с атласными ленточками, блестящие мешочки, золотая и серебряная бумага – пока доберёшься до шоколадного лакомства, умрёшь от любопытства. А потом – сладкие губы, поцелуи и снова поцелуи среди разбросанной сверкающей мишуры.

- Я откусила ему ухо, - смеялась я, глядя на шоколадного медвежонка.

- Я тоже сейчас тебе откушу, - шептала Диана мне в ухо, прихватив мочку губами. И было так щекотно, и приятно, и весело. И Диана тянулась ко мне целоваться, но я не могла целоваться, я всё смеялась и не могла остановиться.

Когда мы валялись на полу, в моих волосах запуталась розовая ленточка от шоколада, и Диана с улыбкой вытащила её. А я откусила медведю второе ухо и снова засмеялась.

Я всё ещё очень смущалась, и Диана мягко улыбалась моей неловкости. Никогда она не позволяла мне почувствовать себя в чём-то неумелой, неопытной, и это тоже стало приятным открытием одной из граней её характера. В пятнадцать лет я смутно догадывалась, как люди целуются, но на деле это оказалось чуть сложнее, чем я думала. И я дико стеснялась того, что не умею, но Диана только улыбалась, а я всё не могла понять, чему она так улыбается, в то время как я еле живая от стыда?!

Но Диана умела. И, конечно, я не совсем уверена, но, по-моему, у меня тоже вскоре начало получаться.

Кстати сказать, она так и не дала тогда мне доесть спокойно своего медведя, постоянно отвлекала прикосновениями, горячим шёпотом, и, в конце концов, шоколад совсем растаял в моих пальцах, и я вся перепачкалась. Но Диана нашла, как решить и эту проблему, к моему великому стыду.

Она постоянно писала мне сообщения на телефон, которые были столь красивыми, оригинальными, нежными и тёплыми, что у меня тут же бежали мурашки по коже, и я начинала краснеть. Хорошо, если родителей в этот момент не было рядом…

А однажды она прислала мне настоящее письмо. Велела сходить проверить почтовый ящик уже поздно вечером, где я и обнаружила красивый большой белый конверт с настоящей печатью сургуча и перевязанный алой лентой. Дрожа от нетерпения, я аккуратно распечатала его в своей комнате, и на постель вместе с письмом выпали такие же алые, как и лента, лепестки роз.

Это письмо вместе с конвертом до сих пор лежит где-то в моих бумагах. Иногда я достаю его, и Диана смущается, ворча, что была ещё слишком зелёной для красивых признаний в любви, и что сейчас бы написала намного лучше. Но я всё равно очень люблю то письмо. Это были безыскусные слова о самом важном, столь невинные и романтичные, что сейчас у меня слёзы наворачиваются, когда я перечитываю их.

Господи, какими же мы были юными. Наивными.

А потом наступило лето, жаркое, наполненное солнечным светом и улыбками. И всё было таким ярким, зелёным и голубым, светлым и близким. Сладкое мороженое, прохладная трава в тени деревьев, и можно пройтись босиком, можно лечь и смотреть, как плывут облака и держаться за руки.

И казалось, что Диана делает для меня всё. Живёт и дышит только для меня. Это было пьянящее чувство, омрачённое лишь тем, что я никак не могла придумать, что бы такого сделать для неё. Я была уверена, что такую искушённую особу уже ничем не удивишь. А она всё говорила, что ей достаточно лишь того, что я рядом. Оставалось только проклинать свою бедную нетворческую фантазию, а точнее её полное отсутствие.