Она хотела стабильности, материально обеспеченного и зрелого человека. Разумеется, всего этого я пока не могла ей дать. Но когда она заводила разговоры о нашем будущем и как бы невзначай упоминала, что вряд ли мы пойдём по одной дороге, я предпочитала отмахиваться от этих мыслей.

Мне казалось, что если мы и расстанемся, то это будет ещё очень нескоро, когда мы состаримся. И уж никак я не думала, что она захочет выйти замуж, да ещё и так рано. Но она почему-то захотела.

Знаешь, так очень часто в жизни случается. Ты знаешь, что такое может быть, и тебе кажется, что ты готов к этому, потому что предупреждён. Но когда это на самом деле происходит, мир твой рушится. Потому что вещи, которые представлялись тебе отдалённым будущим, вдруг становятся твоим сегодняшним днём.

Вика вышла замуж. Я навсегда её потеряла. Поэтому, когда я сказала, что у нас всё кончено, я не лгала. Быть может, ты скажешь, что замужество ещё никому не мешало заводить любовников, или в данном случае, любовниц. А Вика была бы на это способна. Но они переезжают с мужем в Петербург.

Сегодня я видела её в последний раз. Действительно в последний.

Но тебе, наверное, не это интересно. Ты ведь хочешь знать, что случилось между мной и Машей, в чём я так провинилась. Сейчас. Сейчас я расскажу тебе.

4

Диана снова замолчала. Как будто опять набирала сил для следующего рассказа, и мне хотелось, чтобы она молчала подольше. Потому что слишком много было всего, слишком много для меня. Слишком много боли, её боли, которую я не вмещала в себе.

Всё верно. Когда я видела Диану счастливой и беспечной, мне самой хотелось петь от радости, кружиться в бесконечном танце света и любви. Мне всё было радостно. Но если ей было плохо, я принимала в себя её боль, не потому что пыталась разделить её с ней, а потому, что иначе просто не могла. Если ей больно, больно будет и мне. Всё верно. По-другому и не может быть.

- Это неприятная история, - сказала она наконец, потирая веки большим и указательным пальцами. – Грязная история. Если честно, мне не очень хотелось бы рассказывать её именно тебе.

- Ты можешь не рассказывать! – воскликнула я почти с надеждой. Одного глубокого погружения в её мир мне было больше чем достаточно, и начало казаться, что я в самом деле могу захлебнуться этой горечью, тьмой, неизбывной тоской человека, которого предал тот, кому он больше всего верил.

- Нет уж. Я всегда довожу начатое до конца, - сказала она с суровой решимостью. – Но, если ты не хочешь слушать, если тебе этого уже достаточно, чтобы всё обо мне понять, то…

- Не надо так. Продолжай, я слушаю, - вздохнула я.

- Хорошо. Спасибо. Тогда я расскажу, как всё было. Это случилось в январе, два года назад. Мне было восемнадцать, Маше – тринадцать. Был канун Рождества, а это ведь её любимый праздник, как ты знаешь. Чистый, светлый день, которым моя маленькая сестра больше всего дорожила. Мне действительно жаль, что я всё испортила.

В тот день Маша отправилась на вечернюю службу, но, конечно, всю ночь стоять в церкви ей не разрешили родители. Они тогда были очень заняты на работе и попросили меня встретить её вечером. Я была с Викой, она приехала ко мне на новой машине своего брата и мечтала, чтобы мы с ней прокатились по ночному городу. Я сказала, что момент она выбрала не самый удачный, потому что мне надо возиться с сестрой, а у самой глаза так и горели, когда я смотрела на тот автомобиль, так и хотелось остаться в его салоне с ней вдвоём. Вика сказала, что брат одолжил машину только на один день, и если завтра утром она не вернёт её в целости и сохранности, то лучше ей сразу застрелиться и не ждать расправы.

Мы решили встретить Машу у церкви, отвезти домой, а потом умотать куда-нибудь на всю ночь. И нам так не терпелось, что руки дрожали, и Вика всё время роняла свои сигареты – они выпадали у неё прямо изо рта, а я хохотала над ней как безумная. Мы обе слегка сдвинулись в тот вечер.

На ней были чёрные чулки в сеточку, которые, как я тогда говорила, выносили мне мозг. Стоило ей надеть эти свои чулки - и всё. Я пожирала её голодными глазами, и мы неслись на огромной скорости, а где-то на заднем фоне мелькали огни высоток. А Вика всё роняла свои сигареты и тоже хохотала как пьяная. Я говорила, что мы разобьёмся, а она без конца повторяла, что это же круто – умереть в один день. А я называла её дурой.

Мы припарковались у маленькой церквушки, которую так любила Маша, и стали ждать, а Маша всё не выходила, а нам так не терпелось. А потом Вика вдруг уронила уже раскуренную сигарету себе на ноги, и я в ужасе потянулась, чтобы её поймать. Тогда я больше боялась не того, что она может обжечься, а что испортятся чулки, на которые я молилась. Наверное, я и впрямь жуткая извращенка. Маша молилась Богу, а я - женским чулкам.

Сигарета упала куда-то на пол, где и потухла, а мы уже не помнили о ней. Мои руки лежали чуть повыше её коленок, и через чулки я ощущала её тёплую кожу.

- Хочу секс в машине, - сказала Вика и притянула меня к себе, поймав за галстук, который я тогда почти не снимала.

- Дура, о чём ты думаешь? – возмутилась я, но руки почему-то не убрала.

- О чём? О, это очень неприличные вещи. Наклонись поближе, и я расскажу тебе на ушко, - прошептала она.

И понеслось. Я уже ничего не соображала, да и она тоже. Мы вообще забыли про Машу, которую нужно встретить. Обо всём на свете забыли. Мы были так влюблены и безрассудны, так хотели друг друга, что всё плыло перед глазами. А когда мы вдруг отвлеклись, то обнаружили, что Маша стоит перед машиной и смотрит на нас в окно круглыми, полными ужаса глазами. Я даже не знаю, как долго она там стояла. На ней была голубенькая косыночка в белый цветочек, которую она всегда повязывала, когда ходила в церковь, и она что-то сжимала в своих маленьких пальчиках. А мне казалось, что на меня вылили ведро холодной воды, внутри сразу что-то оборвалось.

Иногда мне кажется, что если бы Маша застукала нас с Викой в постели, но в любой другой день и в другом месте, она бы только смутилась и забыла. Но нет же, надо было этому случиться в канун Рождества и прямо у церкви, когда сердце тринадцатилетнего ребёнка было наполнено самыми радостными и светлыми чувствами! Этого она мне никогда не простит. Я точно знаю.

С тех пор мы больше ни разу нормально не поговорили. Она больше не опускалась до разговоров со мной, и пожалуй, правильно делала. Да мне и нечего было объяснять, свои грехи я и сама прекрасно знала. Наверное, поэтому я никогда и не пыталась оправдаться, а только ещё больше злила её.

Ну, вот и всё. Пожалуй, к этой истории мне добавить больше нечего. Надеюсь, я ответила на все твои вопросы и прояснила твоё представление обо мне как о человеке. Конечно, полной картины у тебя всё равно не будет, потому что я сама уже не уверена, какой я на самом деле человек.

Всё, что ты видишь сейчас перед собой, не принадлежит мне. Это принадлежит Вике, весь мой образ, внутри и снаружи – её безупречная работа. И теперь, когда она ушла, я не знаю… просто не знаю, что от меня осталось.

5

Диана поднялась и села на кровати. Какое-то время она молчала, а я поднялась вслед за ней и молчала тоже.

- Ну, я пойду всё-таки, - сказала она. – Мне что-то совсем нехорошо, и я устала. Тем более, что теперь тебе вряд ли хочется меня видеть.

В какой-то степени она была права. Мне хотелось обдумать её историю, а сделать это лучше было в одиночестве, но я, как Скарлетт, решила, что подумаю об этом завтра. А сейчас есть дела поважнее.

Диана попыталась встать, не поднимая глаза и избегая смотреть на меня. И я знала, что сейчас, после всего, что она только что наговорила, мне ни за что не удастся поймать её взгляд.

И тогда я сделала единственное, что могла, на что решилась, что подсказывало мне сердце. Я просто обняла её. Крепко-крепко и сказала:

- Я никогда тебя не брошу.

Она вздрогнула. Я чувствовала её напряжение, как будто мои объятия причиняли ей боль, но всё равно не разжимала рук.