Стало полегче, и я слабо улыбнулась.

- Ты вчера говорила с ней?

- В основном с ней говорила мама. Мне она уделила не больше внимания, чем обычно, то есть, предпочла сделать вид, что меня не существует.

- Я рада, что она осталась прежней, - мне хотелось подбодрить Диану, потому что улыбка её стала печальной.

- Я тоже. Она даже ныла, как плохо ей без очков, и маме пришлось ехать забирать их из ремонта.

Я тихонько засмеялась.

- Узнаю Машу!

Какое-то время мы молчали, а потом я решилась спросить первой:

- Ну что, зайдём к ней?

Диана вздохнула. Её пальцы теребили манжет рубашки.

- Вместе?

- Ну да. А почему бы и нет?

- Не знаю. Ну ладно.

Я подумала, что она что-то знает, но как будто стесняется сказать. Сейчас я понимаю, что она просто хотела уберечь меня. В конце концов, Диана знала свою сестру куда лучше меня, даже несмотря на то, что мы много лет просидели за одной партой.

- Я принесла ей апельсины, - сказала я.

- Я тоже.

И мы снова засмеялись. У Дианы тогда был последний шанс предупредить меня о чём-то, но она не стала. Потому что в глубине души она всегда верила. Верила во всё хорошее, в то, что всё обойдётся.

Она всегда старалась уберечь меня. От дурных слов и косых взглядов, от боли и обид. Люди ведь очень любят высказывать своё мнение, даже если их об этом не просят. Люди считают, что они вправе уколоть, клюнуть или даже просто шептаться за спиной. Почему-то это доставляет им какое-то извращённое удовольствие. И Диана знала обо всем этом, она не хотела этого для меня и старалась уберечь всеми силами.

Но у неё не всегда получалось.

4

Маша полусидела на постели и поправляла сползающие из-за бинтов очки. Какую-то часть бинтов уже сняли с её лица и головы, но оставшееся повязки всё равно мешали очкам нормально держаться. А я вдруг заметила, что у неё больше нет волос. И, если честно, немного испугалась.

- Привет, - сказала я, подходя ближе.

Она ничего не ответила, и в лице её ничего не изменилось.

- А я апельсины принесла…

Что ещё сказать, я не знала, поэтому поставила пакет с апельсинами на прикроватную тумбочку рядом с вазой, в которой стояли белые розы в блестящей обёрточной бумаге. Помню, я ещё подумала, что без всего этого украшательства розы смотрелись бы куда лучше.

- Как ты себя чувствуешь? – спросила я, отчаявшись дождаться хоть слова от Дианы. В горле пересохло.

Маша не отвечала, и я совсем потерялась, испугалась. Стала говорить какую-то ерунду, беспорядочно и быстро.

- На днях обещала зайти Лена, она сейчас у бабушки, но сказала, что скоро вырвется… Каникулы ведь длинные. Ты как раз успеешь поправиться…

Я замолчала, и в палате повисла тяжёлая тишина. Что-то происходило, но я не хотела этого замечать.

- Бабушка связала тебе зелёный свитер, - сказала вдруг Диана, остановившись за моей спиной. – Он пока у меня, но я не трогала его. Просто знаю, что он зелёный. Ты сможешь забрать его, когда тебя выпишут.

Маша долго смотрела на сестру, а потом слегка опустила голову, отчего её очки сползли на нос. Её стекла всегда были слишком толстыми и тяжёлыми. И она пыталась снова вернуть их на место, но руки были слишком слабыми и не слушались. И Маша была такой хрупкой и жалкой с этим сползшими на кончик носа очками, что мне было и больно и страшно смотреть на неё.

- Давай я помогу! – я протянула руку, совершенно инстинктивно. Я просто хотела помочь. Только помочь…

Но Маша вдруг с неожиданной силой ударила меня по руке, и на её мертвенно-белые щеки наполз болезненный румянец гнева и обиды.

- Не смей! Не прикасайся ко мне!

Я отступила назад и упёрлась в Диану. Рука горела огнём, я и прижала её к груди.

- Маша…

- Ты ведь спуталась с ней, да? – шипела Маша, и в её глазах не было жалости.

А я сначала даже не поняла, о чём она говорит.

- Прекрати. Ты бредишь, - услышала я над собой ледяной голос Дианы.

- Да я-то как раз в здравом уме. Не думай, что если я ударилась головой, то вышибла себе последние мозги. И я не слепая.

- Да откуда ты только берешь всю эту чушь? – голос Дианы дрогнул. От еле сдерживаемой злости.

И я смотрела на них и боялась. Потому что это была не Маша. И это была не Диана. Этих людей я не знала.

- Мать проболталась, что на Новый год вы были вместе, - сказала Маша, и губы её искривила змеевидная улыбка. На белом лице, при обескровленных губах, она выглядела по-настоящему жутко. – Одни, в пустой квартире. А я смотрю, вы хорошо спелись, пока я валялась здесь. Вам было хорошо и свободно там, пока меня не было, да?

- Маша… - у меня в горле уже стоял комок слёз, а рука снова инстинктивно поднялась, будто хотела коснуться её, убедиться, что эта та самая девочка, которую я знала с первого класса, к которой я приходила каждый день в больницу. Что это действительно моя Маша.

- Не смей! – снова закричала она. – Ты такая же грязная, как и моя сестра. Она ведь трогала тебе везде, да?

Я снова попятилась. На этот раз в ужасе.

- Да ты просто больная! – закричала Диана. – Ты чокнутая!

Диана побледнела, и губы её дрожали, когда она выплевывала эти слова. Мне показалось, что она тоже напугана. И я снова начала узнавать хоть одного человека в этой комнате. Это снова была Диана. Моя Диана.

- Грязные, вы обе грязные! – повторила Маша, и в тот момент она действительно казалась безумной. Но она говорила всё это сознательно. – Я вас ненавижу!

- С меня хватит, - Диана схватила меня за рукав и потянула за собой. – Уйдем отсюда. Ноги моей больше здесь не будет!

Я шла за ней, и ноги мои заплетались, а губы всё дрожали, и сама я вся дрожала, как будто меня колотил сильнейший и безжалостный озноб. Мне не хватало воздуха, и в коридоре я начала громко всхлипывать и остановилась, потому что мне казалось, что сейчас, вот сейчас я просто упаду.

Эти слова, её слова грохотали в моей голове снова и снова, как непрекращающееся эхо, которое сводит с ума. В глазах всё плыло от застилающих их слёз, и всё для меня стало белым. Белый снег, белая рубашка Дианы и белые бинты на белом Машином лице, белые и как будто искусственные розы.

- Она… она, - шептала я, но рыдания сдавливали грудь и не давали вырваться словам. – Она ведь не со зла? Она…

- Аня… Аня, послушай, - Диана что-то шептала мне, но я ничего не понимала и продолжала плакать.

Наверное, до этого, за всю мою недолгую жизнь, ещё никто не говорил мне столь обидных слов, никто так не унижал меня. И я не понимала всех этих «за что» и «почему», но эти вопросы в пустоту прожигали чёрные дыры в моём больном сознании.

- Я только хотела помочь! – выдохнула я в отчаянии.

- Аня… Аня! – она вдруг схватила меня за запястья и крепко сжала их. – Послушай. Ты ни в чем не виновата! Понимаешь? Здесь нет твоей вины!

И всхлипы прекратились, и я как будто застыла и смотрела в её глаза. Её спокойный и решительный взгляд меня гипнотизировал.

- Ты не сделала ничего плохого! Понимаешь меня? – её голос срывался, и мне казалось, что она сейчас тоже заплачет.

- Да… - прошептала я. – Да.

Она судорожно вздохнула и немного ослабила хватку на запястьях. Но не отпускала. Мы молча смотрели друг на друга.

Меня в первый раз так несправедливо обвинили. Обвинили. Но в чём? Я не понимала, в чём, потому что те чувства, которые я испытывала к Диане… То, что я чувствовала к ней. Самое ужасное, что мне показалось, будто Маша в чём-то права.

- Я…

Выдох. Вдох. Я смотрела на неё и думала, что если сейчас не обниму её, умру. Глупо, но я была в этом абсолютно уверена. Мне просто хотелось её обнять. И я точно знала, что в этом ничего плохого нет.

И она как будто что-то поняла по моему взгляду, потому что отпустила мои запястья, и я обняла её, обхватывая дрожащими руками её тоненькую талию, сминая её прекрасную белую рубашку, прижимая её к себе так крепко, как только была способна.

От неожиданности она покачнулась и коротко выдохнула. Но мне было всё равно. Всё равно, что она будет думать, всё равно на её недоумение, всё равно, что я, быть может, пугала её.