- Почему не можем?

- Потому что есть еще Марина и Владимир Николаевич, и они будут волноваться за нас. Я не хочу, чтобы они испытали то же, что и я сегодня в парке… – тихо договорила Юля и смутилась от этого воспоминания.

Саше самое время было посмеяться над ней, но он не смеялся. Он смотрел на нее со смесью нежности и удивления.

- Мне странно, Юля, что ты вдруг забеспокоилась о других. Ты нарушаешь наше правило поведения эгоистов.

- Ты тоже все время его нарушаешь, - возразила Юля. – Кто уговорил меня ради Марины приехать сюда?

Саша усмехнулся:

- Каюсь, виноват. Выходит, мы с тобой оба уже не такие эгоисты.

- Выходит, что так.

И они вновь замолчали, задумавшись об этом. Они оба хотели забыть о своих обязательствах перед кем-либо и просто плыть. Не задумываться о географии, не задумываться о мире и плыть, плыть и плыть. Согреваться пледом, смотреть на звезды или говорить всю ночь напролет. Или молчать.

- Но мы ведь всегда сможем сделать это потом, правда? – тихо спросил Саша, и Юле не нужно было объяснять, что он имел в виду. – Когда все закончится, когда мы сделаем все, что зависит от нас, и если мы останемся после этого живы, мы можем так и сделать. Уплыть, уехать, не важно, но…

- Мы сделаем это, - перебила его Юля, чувствуя страх и неуверенность, поселившиеся в его голосе. – Мы обязательно так и сделаем.

«И мы больше никогда не расстанемся», - хотелось добавить ей, но она не могла сказать таких слов. Эти слова рвались из ее сердца, но натыкались на непробиваемую стену дневного света. Это были слова, которые позволено говорить только ночью, ибо только ночью они имеют силу, только ночью их можно сказать искренне и не выглядеть при этом глупо.

Поэтому Юля молчала. И поэтому Саша молчал.

Согревающего действия кофе хватило всего на полчаса, и они снова почувствовали, как пронизывающий ветер с воды вымораживает все внутренности даже через плед.

- Нужно поворачивать обратно, - медленно произнес Саша. – А то пока вернемся, совсем окоченеем.

- Да, - согласилась Юля.

В конце концов, все когда-нибудь заканчивается. И хорошее, и плохое. Подошла к концу и их речная прогулка. Смутное ощущение дежа-вю буравило Юлину душу, но она ничего не могла вспомнить, она не улавливала связи между тем, что чувствовала сейчас и тем, что чувствовала когда-то давно, восемь лет назад. Только ощущение бесконечных потерь было вечным, всегда было вечным.

Но Юле внезапно стало легче, когда она подумала о том, что она не вернется одна в свою пустую квартиру. Она придет домой вместе с Сашей, и они зажгут в квартире свет, отчего сразу станет уютно и тепло. А потом она приготовит ужин и позовет в гости Марину и Владимира Николаевича. А вечером они с Сашей будут валяться в кровати и ломать голову над примерами из учебника по высшей математике. И от этого в груди снова становилось тепло, как будто она только что опять выпила горячий кофе.

Она больше не будет одна.

========== 45. Мертвые годы ==========

Саша стоял на пустом перроне и тупо смотрел на исчезающую точку удаляющегося поезда вдалеке. Его руки безвольно повисли, сумка валялась рядом.

«Какой же я идиот, идиот, идиот, - стучало в мозгу. – Как мог я даже не спросить ее имени? Как я теперь найду ее, ведь она уехала неизвестно куда!».

Он не знал, сколько так простоял, пока не пришел в себя. Он с трудом вспомнил, что нужно идти на автовокзал и пересаживаться на автобус. Катюша говорила, что если он не успеет на семичасовой автобус, ему придется торчать на вокзале аж до двенадцати.

Но, Господи, кого это волнует теперь? Кого это волнует?

А потом Саша поднял свою сумку, водрузил ее на плечо и как пьяный поплелся на вокзал. Позднее он обнаружил, что простоял на перроне, глядя в никуда, около двадцати минут.

Уже в автобусе Саша очнулся окончательно. Восходящее солнце освещало своими длинными желтыми лучами пейзажи, которые они проезжали. Солнечные лучи отрезвляли его, рассеивая дурман ночи. И Саша наконец-то начал соображать, куда он едет и зачем. Он пытался воскресить перед глазами образ девушки, которую не видел пять лет и по которой безумно, отчаянно соскучился, но вместо лица Катюши видел лицо незнакомки из поезда. Он даже боялся, что увидев Катюшу, забудет лицо этой девушки. А если он забудет ее лицо – единственное что у него было, это значит, что он действительно никогда уже ее не найдет.

«Ты едешь туда, чтобы увезти Катюшу у ее мужа», - напомнил чей-то незнакомый голос в голове.

Но теперь, при свете дня, теперь, после этой встречи в поезде, мысль о том, чтобы забрать Катюшу, казалась Саше такой дикой, что он усмехался, а на глазах выступали бессильные слезы.

«Что же я наделал, кретин?».

Однако, что собственно, он должен был сделать, Саша и сам не знал. Он смутно ощущал, что поступил неправильно, что совершил ошибку, но верного пути не видел. Как он должен был себя повести? Возможно, ему нужно было поехать с этой девушкой дальше и бросить все, чего он достиг и к чему стремился? Но если он не бросил этого ради Катюши, как мог бросить ради человека, которого знал всего шесть часов?

«Ты должен был хотя бы спросить ее имя и адрес, раз уж телефона у нее не было», - подсказал все тот же голос, который возможно принадлежал его здравому смыслу.

- Хотя бы имя… – прошептал Саша.

«Господи, какой же я никчемный трус».

Всю дорогу до поселка Саша думал не о предстоящей встрече с Катюшей, а о том, какой он идиот, и как ему теперь найти ту девушку.

Когда автобус остановился, и все начали двигаться по проходу, Саша сообразил, что ему тоже пора выходить. После бессонной ночи и пережитого потрясения он соображал совсем плохо и злился на себя за это.

Но вот он вышел из автобуса и не успел даже осмотреться, как услышал голос, радостно выкрикивающий его имя. Голос Катюши. Он уже успел забыть, каким звонким и чистым может быть этот голос без вечных телефонных помех, искажающих его неповторимый тембр и интонации.

- Саша! Саша!

Медленно Саша повернул голову и разглядел Катюшу в толпе. Она спешила ему навстречу. Только тогда он забыл наконец про девушку из поезда и перестал видеть ее лицо перед глазами. Он смотрел на Катюшу, и сердце как будто перестало биться. Он смотрел, и в его груди медленно ворочалось узнавание. Образ Катюши, которую он помнил, медленно накладывался на образ Катюши, которую он видел сейчас, словно два изображения на просвет. Однако, чем дольше он вглядывался в эти изображения, тем отчетливее замечал несходство многих деталей. Та Катюша, которую он любил и помнил, все-таки сильно отличалась от той, что он видел сейчас перед собой. И дело было даже не в том, что она набрала вес и уже не казалась такой хрупкой и невесомой, маленькой и нежной. Дело было даже не в том, что она покрасила волосы в более темный цвет и подстриглась, отчего сразу стала казаться старше. Дело было в выражении ее лица. В ее глазах. Это не было видно на просвет, но Саша уловил эту разницу сердцем. Он видел нечто, затаившееся в глубине ее глаз, что-то темное, незнакомое.