Итак. В эту минуту какой-то мужчина, который, вероятно, провел на Ямайке не больше недели, говорит мне, что у меня все будет хорошо. Я снимаю наушники.

– Где именно вы были? – спрашиваю.

– В Негриле, – отвечает он. – Там очень мило.

– Вы выезжали из отеля?

– Я хотел, но моя…

– Но ваша жена не поддержала вас, потому что ей было страшно, верно? В путеводителе сказано, что лучше оставаться в пределах курортной зоны.

Я снова сажусь. Он кладет подбородок на руки, сложенные в замок, и молчит.

– Она беспокоилась о своей «безопасности»? – Я рисую в воздухе кавычки. – Или, может, ей просто не хотелось портить себе отпуск печальной картиной нищеты? – Подавленный гнев поднимается откуда-то из живота и клокочет у меня в горле. – Вы слушали Боба Марли, затем бармен принес вам какой-нибудь травы, а потом кто-то рассказал, что значит irie, и теперь вы думаете, будто все знаете о Ямайке. Вы видели тики-бар, пляж и гостиничный номер. Это не государство. Это курорт.

Он выставляет вперед ладони так, словно хочет защититься, словно пытается отодвинуть от себя мои слова. Да, я отвратительно себя веду. И мне плевать.

– Не говорите мне, что у меня все будет хорошо. Это место для меня чужое. Я жила в Америке с восьми лет. Я ни с кем не знакома на Ямайке. У меня нет акцента. Я не знаю никого из родственников, по крайней мере так, как полагается знать. Я сейчас в старшем классе. Как же выпускной, окончание школы, мои друзья?

Мне тоже хочется суетиться, как они, и волноваться обо всяких глупостях. Я даже недавно начала готовить заявление на поступление в Бруклинский колледж. Мама два года копила деньги, чтобы поехать во Флориду и купить мне «нормальную» карточку социального страхования. «Нормальной» карточке присвоен реально существующий украденный, а не поддельный номер. Человек, который продал ее маме, сказал, что менее дорогостоящие карты с фальшивыми номерами не пройдут проверку и мое заявление в университет не пропустят. А с этой картой я могу рассчитывать на финансовую поддержку. Если мне удастся получить не только ее, но и стипендию, я, возможно, даже смогу учиться в Бингемтонском университете и других учебных заведениях штата Нью-Йорк.

– А как же колледж? – заливаясь слезами, спрашиваю я. Теперь я не могу сдержаться. Я слишком долго терпела.

Мистер Барнс пододвигает коробочку с платками еще ближе ко мне. Я беру шесть или семь, а потом еще столько же.

– Вы вообще представляете, каково это – везде быть чужой? – Я вновь говорю слишком тихо, чтобы быть услышанной, и он снова меня слышит.

Я успеваю дойти до самой двери и положить ладонь на ручку, когда он произносит:

– Мисс Кингсли. Постойте.

ВОЗМОЖНО, ВЫ УЖЕ БЫВАЛИ на Ямайке и слышали слово irie. Тогда вы, наверное, знаете, что это слово из ямайского диалекта патуа. Оно также распространено среди растаманов. Знаменитый исполнитель регги Боб Марли сам был растаманом, и благодаря его песнями слово irie стало известно далеко за пределами ямайских берегов. Может быть, слыша это слово, вы проникаетесь историей религии растаманов.

Может быть, вы знаете, что растафарианство – небольшое ответвление трех основных авраамических религий – христианства, ислама и иудаизма. Для авраамических религий характерен монотеизм, а в основе их лежат различные воплощения Авраама. В слове irie – отголоски тридцатых годов, когда на Ямайке возникло растафарианство. В нем же заключена память о духовном лидере этой религии, Хайле Селассие I, который был императором Эфиопии с 1930 по 1974 год.

Изначальный и сакральный смысл этого слова – полный порядок. Все в порядке между тобой и твоим богом, а значит, между тобой и этим миром. Ты в священном месте, где царит гармония.

Но, может быть, вы не знаете историю этого слова. Не знаете о Боге, духе или языке. Тогда вам, конечно же, будет известно только современное обиходное и до крайности упрощенное определение irie – все окей.

Иногда, отыскав какое-нибудь слово в словаре, вы замечаете, что некоторые из его значений помечены как устаревшие. Наташа часто размышляет о том, какой изменчивый все-таки язык. Изначально слово несет в себе одно значение, а по прошествии времени приобретает совершенно другие. Возможно, так происходит из-за того, что его часто употребляют или упрощают смысл, который оно несет, как поступают туристы на ямайских курортах со словом irie. Или используют не по назначению, как в последнее время с ним же обращается отец Наташи.

До приказа о депортации он никогда не говорил на ямайском диалекте и старался убрать ямайский акцент. Теперь, когда нас вынуждают вернуться, папа постоянно использует ямайские словечки, словно турист, который учит иностранные фразы перед путешествием за границу. «Irie», – отвечает он кассирам в продуктовых магазинах на их обычный вопрос «Как ваши дела?». Он говорит irie почтальону, который разносит газеты. Он широко улыбается. Он засовывает руки в карманы, отводит плечи назад и ведет себя так, словно мир щедро осыпает его всевозможными благами. Его поведение чересчур неестественно, и Наташа уверена: люди видят отца насквозь, однако это не так. Наоборот, у них поднимается настроение, словно они верят, что он непременно поделится с ними частичкой своего везения.

Использовать слова, по мнению Наташи, нужно так, как мы используем единицы меры: метр всегда остается метром. Нельзя искажать значение слова. Кто решает, что оно поменялось, и когда? Бывает ли какой-то промежуток времени, на протяжении которого слово имеет сразу оба значения? Или когда не значит совсем ничего?

Если Наташе придется покинуть Америку, то все ее друзья, даже Бев, перестанут с ней общаться. Разумеется, вначале они будут звонить и писать, но это не то же самое, что видеть друг друга каждый день. У них не будет двойного свидания на выпускном. Они не будут вместе праздновать зачисление в университет или плакать над отказами. Рассматривать глупые фотки с выпускного. Расстояние между ними с каждым днем будет только расти. Бев останется в Америке и продолжит жить американской жизнью. Наташа окажется на Ямайке, в той стране, где родилась и при этом ощущает себя чужой.

Сколько времени пройдет до тех пор, как друзья о ней окончательно забудут? Сколько ей понадобится месяцев, чтобы научиться говорить на патуа? Сколько минует лет, прежде чем ее прошлая, американская жизнь окончательно забудется?

Однажды значение irie снова поменяется, и оно станет очередным словом с длинным списком архаичных или устаревших значений. Irie? – спросит тебя кто-нибудь с идеальным американским акцентом. Irie, – ответишь ты, давая понять, что все окей, но на самом деле ты не хочешь ничего рассказывать о своих делах. Никто из людей и не вспомнит об авраамических религиях, растафари или о ямайском диалекте. Это слово будет совершенно лишено какой-либо истории.

В ТОМ, ЧТО ТВОЙ СТАРШИЙ БРАТ – сверхуспешный козел, все-таки есть один плюс: это снимает груз ответственности с твоих плеч. Чарли всегда в полной мере оправдывал ожидания родителей за нас обоих. Теперь, когда он уже не кажется идеальным, ответственность переложили на меня.

Диалог, который происходил уже 1 миллиард 300 тысяч раз (плюс-минус) с тех пор, как Чарли вернулся домой из Гарварда, выглядит примерно вот так:

Мама. У тебя нормальные оценки?

Я. Ага.

Мама. Биология?

Я. Ага.

Мама. А математика? Ты не любишь математику.

Я. Я в курсе, что я не люблю математику.

Мама. Но оценки нормальные?

Я. По-прежнему «хорошо».

Мама. А почему не «отлично»? Тебе пора взяться за ум. Ты уже не маленький мальчик.