Я смирно лежал в ящике и думал, что дешево свою жизнь не отдам. Вдруг ящик распался, и я очутился на свободе, на глазах у тысячной толпы людей и нескольких свор рвущихся ко мне с бешенством злобных собак, которых верховые придерживали ремнем за ошейники.

Сначала я огляделся кругом, затем выбрал одно направление и побежал. Тогда спустили с ремней собак, и они со всех ног бросились на меня. Я подпустил их к себе и, помяв их зубами, пустился вперед. Собаки оправились и стали догонять меня. Я бросился в толпу народа, которая расступилась передо мной. Борзые растерялись от неожиданности, а я, пробежав мимо толпы, вырвался в чистое поле и, сколько было силы, замахал к лесу. О, у меня тогда были здоровые, быстрые, молодые ноги! Я добежал до леса и скрылся в нем, оставив собак позади. В лесу они ловить меня не стали.

Так удалось мне убежать из неволи. Родных мест я не нашел: слишком далеко меня увезли от них.

Край, где я поселился, был голодный для меня, так как в нём было много охотников, выбивших почти всю дичь. Но все-таки я кое-как кормился. Здесь я нашел себе подругу. У меня была семья. И что за славные волчата были мои дети! Нам трудно было их выкормить, но всё-таки мы вырастили их сильными, ловкими, здоровыми зверями.

Однажды мы всей семьей бродили в поисках добычи. В одном лесном овраге мы нашли лошадиную падаль. Мы, старики, осторожно обошли эту падаль, обнюхали ее, и мне показалось, что в мясе есть что-то подозрительное. Я зарычал на детей, даже кусал их и не подпускал к падали. Но глупые молодые волки не послушались меня; они были голодны и с жадностью набросились на лошадиный труп, стали разрывать его на куски. Наконец, нам с матерью удалось их отогнать.

Но было уже поздно.

Бедные мои дети стали визжать от боли, метаться, корчились в судорогах и затем умирали один за одним на наших глазах.

Падаль была отравлена людьми и нарочно положена для нас. Горе охватило нас, и мы, забыв осторожность, всю ночь выли около трупов наших бедных детей. Утром явились люди и, увидав отравленных ими волков, радовались и смеялись от восторга.

Я ушел, но мать медлила уходить от детей: ей все казалось, что они ещё живы. И за свою материнскую любовь она поплатилась жизнью. Её убили из ружья.

Я опять остался один. Скучно мне было. Несколько дней я ничего не ел. Голод выгнал меня из моего убежища. Но люди, вероятно, знали это убежище. В порыве горя я иногда выл и этим выдавал свое местонахождение.

Едва я вышел на лесную тропу, чтобы по ней подойти к стаду, пасшемуся на лугу, и поймать какого-нибудь ягненка, как услыхал под собой лязг железа и почувствовал страшную боль в правой задней ноге.

Я попал в капкан.

Хотя капкан и был привязан цепочкой к сосновому дереву, но я был настолько силен тогда, что оборвал цепь и потащил за собой железо.

Если бы это было зимой, то люди легко нашли бы меня по следу. Но стояла осень, деревья обнажались, и листья засыпали след, который я чертил железом по земле. Я шел в глубь леса и волочил за собой капкан, задевавший часто за корни и кусты, отчего боль в ноге делалась нестерпимой.

Долго я так шел, и, наконец, выбился из сил. Отдохнуть я решил посреди огромного мохового болота. Я пытался освободить ногу от этого проклятого капкана и ничего не мог сделать. Пружины были стальные, крепкие; а зубья дуг плотно впились в мою раздробленную ногу. Ко мне подошли другие волки. Я думал, что они помогут мне, но они, едва я приподнялся и загремел железом, испугались и убежали от меня.

Люди не имеют чутья и таких быстрых ног, как имеем мы. Но у них есть великолепные помощники – собаки. Эти проклятые предатели нашли меня в болоте и подняли лай, на который стали приближаться люди. Я чувствовал, что конец мой близок. Все-таки, я старался уйти. Но вот, капкан завяз в корнях кустарника, и я не мог двинуться с места.

Шесть гончих собак окружили меня. Двух я загрыз до смерти, двух ранил, а остальные две не смели ко мне подступиться. Зато люди с своими страшными ружьями подходили ко мне все ближе и ближе. Тут я собрал все свои силы и так рванул больной ногой, что вырвал ее из капкана, оставив в нем кожу и мясо пальцев. На трех ногах я убежал от людей. О, какие у них слабые ноги! Они не могли догнать хромого волка. О, слабые, ничтожные создания!

Да, я ушел от них. Две гончие не могли меня остановить.

Нога моя долго болела, хотя я и зализывал ее беспрестанно. Пальцы у меня отвалились, а культяпка заросла кожей и шерстью.

Мои мытарства среди людей этим не закончились.

Зимой мы собирались в стаи и тогда делались смелее. Сообща нам легче было добывать корм. Когда скотину ставили на дворах на зимний корм, а нам негде было взять более крупной добычи, мы устраивали охоту за зайцами. Найдя по следу заячью лежку, мы окружали ее и, когда дичь выбегала, кто-нибудь из нас ловил ее. Догнать зайца нам было трудно, и потому мы употребляли для его поимки разные хитрости.

Один раз я шел по заячьей тропе и вдруг провалился в снег очень глубоко. Я попал в волчью яму, вырываемую людьми для ловли зверей.

Стены этой ямы были совершенно гладкие, и я никак не мог вылезти из неё, как ни старался высоко прыгнуть. Долго сидел я в этой ужасной яме и ел снег от голода и жажды. Но вот около ямы появился человек с топором и веревкой. Он сделал из веревки петлю и накинул мне ее на шею. Потом принялся тащить меня из ямы. Когда он вытащил меня, другой человек, с ружьем, подбежал к нему и закричал:

– Это мой волк! Не ты рыл яму! Как ты смеешь трогать чужую добычу?

Человек с топором испугался и побежал от человека с ружьем. Я воспользовался этой минутой и, с веревкой на шее, замахал в чащу леса. И на этот раз я спасся от людских козней.

Веревка меня долго беспокоила. Наконец, один умелый и добрый волк мне ее перегрыз.

Да, не легко мне жилось на свете! Всю жизнь меня преследовали и мучили люди. Трудно с ними бороться! У них помощники – собаки, у них ружья и всякие страшные орудия ловли, а у меня только зубы да ноги.

– Вы, медведь и волк, хвастаетесь, что до глубокой старости сохранили свою шкуру, – сказал заяц. – Между тем, вы сильные, большие звери, и у вас врагов немного. А вот каково нам, зайцам, жить на свете, когда у нас только и защиты, что наши ноги? Кто не обижает зайца? Все хищные звери и птицы преследуют нас. Если же кто из нас ослабеет, то его заклюют даже сороки и вороны. А человек? Разве он оставляет нас в покое? Он одевается в наши меха и ест наше мясо. Он бьет нас из ружья, ставить для нас капканы и разные ловушки, ловит в тенета и травит собаками.

Люди тоже считают нас вредными животными за то, что мы зимой, когда под снегом скрывается трава, гложем кору деревьев и объедаем молодые побеги, а сами-то люди что делают? Они для леса вреднее нас в тысячу раз. Мы обгложем за зиму несколько липок и обстрижём макушки с нескольких кустов орешника, а они сразу вырубают огромные леса, оголяют целые неизмеримые пространства. Они клевещут на нас. Это они погубили леса, а не мы.

Особенно нас не любят садоводы, так как мы в их садах обгладываем клёны, яблони и другие деревья с вкусной корой. Но что же делать! Вредить садам нас заставили сами же люди. Они уничтожили кусты и деревья, которыми мы могли бы кормиться зимой; они запахали те степи, где была такая высокая трава, что мы ее доставали и в снегу. И вот голод заставил нас подходить к их жилищам и воровать у них растения, на выращивание которых они положили свой труд. Но и тут не очень-то поживёшься от них. Они огораживают сады и огороды высокими заборами, окутывают на зиму деревья колючим лапником и можжевельником, так что к дереву и не подберёшься.

Нас так сильно преследуют наши враги, мы так беззащитны, что нас совсем бы уничтожили, если бы мы не были очень плодовиты. Наши самки приносят несколько раз в год по несколько штук зайчат, которые очень быстро становятся взрослыми и сами скоро начинают давать потомство.