Пункт шестой. Абзац – пока единственный на весь документ, – посвященный кино. «Основное направление государственной поддержки – это зрительский кинематограф, что позволяет увеличивать объем отечественной кинопродукции на экранах страны. Но поддержки требует и развитие кинематографа как искусства».
Данная цитата явно принадлежит авторам с короткой памятью. Лучшие отечественные фильмы, фильмы, которыми мы все до сих пор аукаемся и которые до недавнего времени оставались чуть ли не единственным связующим звеном между поколениями, были одновременно и кассовыми, и высокохудожественными. Они собирали неслыханные нынче десятки миллионов зрителей, будучи при этом – как мы теперь точно понимаем – шедеврами. Косное и вредное заблуждение – будто киноискусством у нас занимался один Тарковский. Назовите любую дорогую вам с детства картину – это настоящее искусство, не сомневайтесь. Вспомните практически любого из известных советских кинорежиссеров – это художник, будьте уверены. Скажу еще: художников гораздо больше, чем фамилий, которые вы в состоянии воспроизвести. Кто снял «Простую историю»? Юрий Егоров. Много ли вы о нем знаете? Кто-то – больше, кто-то – совсем ничего. А ведь если бы у мирового киноискусства был свой Лувр, «Простая история» висела бы в отдельном зале под стеклом, а вокруг с благоговением толпилась бы разноязыкая публика…
Разделение кинематографа на «зрительский» и относящийся к «искусству» произошло недавно. С появлением понятия «формат» – вроде бы полезного и практичного, однако на деле ставшего основой новой диктатуры. Форматы активно взяты на вооружение бездарями и симулякрами. Теми, у кого вместо души калькулятор. Но государственная культурная политика тут при чем?
Более того: подобным подходом к кинематографу поощряется дальнейшее размножение и выползание на экран всевозможных «левиафанов». Фильм, получивший в Канне приз за лучший сценарий (хотя сценария там нет вовсе, а есть набор неправдоподобных, плохо монтирующихся друг с другом ситуаций), снят при поддержке Фонда кино и Минкульта. Очень надеюсь, что общественные разбирательства по этому поводу еще впереди. Нельзя плевать в лицо соотечественникам за их же – соотечественников-налогоплательщиков – деньги. Да вдобавок выдавать плевок за «искусство». К искусству – то есть сделанному искусственно – там, на мой взгляд, относится только ненормативная лексика, аккуратно вмонтированная в речь мэра – Мадянова. Впрочем, прокатное удостоверение получено, пусть зритель 18+ ознакомится с «Левиафаном», тогда и вернемся к этому разговору.
Тот же пункт того же раздела. «В процессе формирования и реализации государственной культурной политики должны быть выработаны необходимые и достаточные формы государственного регулирования сферы массовой культуры как преобладающего фактора культурного воздействия на граждан и взаимодействия профессиональной и массовой культуры».
Абзац, появившийся в проекте после моего выступления на одном из заседаний рабочей группы под руководством главы Администрации президента Сергея Иванова. Однако что здесь написано – не понимаю. Донт андэстенд. Нон компрене. Нихт ферштейн. Не розумпо. Ни в зуб ногой. «Необходимые и достаточные» – это как? «Сфера массовой культуры» – это что? Филипп Киркоров? Необходимое и достаточное регулирование Киркорова? Ну ты, барин, задачи ставишь! Такое еще никому не удавалось. «Взаимодействие профессиональной и массовой…» – просто дичь. То есть массовая – по определению непрофессиональна?
А ведь важнее массовой культуры ничего нет. Именно она растит человека, формирует его на протяжении всей жизни. Фильмы для широкого зрителя, о которых мы говорили выше, – создающие образ героя. Какие герои – такой и зритель, каков зритель – такова страна. Песни – чтобы оказались кстати и в горе, и в радости, чтобы захотелось слова выучить, – этой проблеме была посвящена колонка «Клавдия Шульженко против Кончиты Вурст». Наконец, извините за прозу жизни, юмор. Может быть, самое главное в сфере культуры – над чем страна смеется. Есть ли у нее общие, в разных регионах и социальных слоях понятные шутки, и какого они качества.
В современной России на месте юмора – зияющая воронка. Высокие традиции жанра уничтожены, будто взрывом. Выбирать приходится между различными видами нишевого стебалова – ведь нельзя же, помилуй Бог, смотреть «Смехопанораму». Впрочем, значительный процент населения полагает, что можно. Аркадий Исаакович Райкин или Мария Миронова с Александром Менакером объединяли страну: дворник знал, что смеется вместе с академиком. Нынешний «массовый» юмор фактически и является водоразделом между «элитой» и «быдлом». Вторых все успешнее отупляют, чтобы первые все брезгливее воротили нос.
При этом ни в песенном, ни в юмористическом жанре не существует нормально функционирующих социальных лифтов. Нет системы отбора, просеивания, воспитания талантливой молодежи. Монополия – у телевидения, а там фильтр один – пресловутый формат, о котором мы уже говорили.
Кстати, пункт четвертый «Стратегических задач…» – «Поддержка и развитие благоприятной для становления личности информационной среды» – я сейчас не обсуждаю сознательно. Здесь слабость текста оправданна и понятна. Выходить против нашего ТВ с одними Основами ГКП наперевес – все равно что пытаться сбить самолет украинской нацгвардии из рогатки.
Пункт седьмой. «Поддержка существующих и вновь создаваемых институтов и общественных инициатив…» «Культура по своей природе развивается путем создания новых художественных форм, нового содержания. В момент создания их общественная оценка, как правило, противоречива, но сам факт художественного новаторства, поиска и эксперимента должен быть доступен вниманию общества».
В десятый раз перечитываю – не понимаю: где у этого абзаца тормоз? Где гарантии от распространения «гоголь-центров» или «домов новой культуры» по всей России? Такая формулировка сделала бы честь альтернативному проекту культурной политики, доходчиво изложенному в картинках Маратом Гельманом.
И вот здесь, как мне кажется, мы нащупали главную слабость документа. Нынешний проект – это собрание прав творца, без малейшего упоминания про обязанности. Государство в каждом абзаце что-то должно, деятель культуры – народу, обществу, государству – не должен ровным счетом ничего. Но художник, который снимает с себя ответственность за что бы то ни было, кроме собственного благополучия, становится жлобом. Заслуженным жлобом республики. И на иные звания претендовать не имеет права. Потакая жлобству, узаконивая его, мы собственными руками портим человеческий материал в сфере культуры.
Худрук провинциального театра просто обязан интересоваться криминогенной обстановкой в городе, где работает. Не потому, что усилиями одного лишь театра можно покончить с преступностью. Но потому, что театр способен внести немалую лепту в улучшение психологического микроклимата. Снимаешь ли ты кино, готовишь выставку, выпускаешь очередной номер газеты, необходимо задуматься хоть на минуту: твой продукт сделает человека лучше или хуже? Врезалось в память, как 12 июня в Георгиевском зале, принимая Государственную премию за «Легенду № 17», продюсер Леонид Верещагин сказал: «Фильм вышел – и сразу нашел отклик в сердцах миллионов наших зрителей, потому что он делался с большой любовью всеми, кто прикоснулся к этому проекту. Эта любовь была считана зрителями. А кино является ведь мощнейшим инструментом формирования идеалов. После удачного проката фильм был показан по каналу «Россия 1» перед самой церемонией открытия зимних Олимпийских игр… И если кому-то из наших спортсменов наш фильм хоть чуть-чуть помог дотянуться до медали – наша миссия выполнена. А если те, кому не повезло, кто проиграл, но нашел в себе силы перебороть себя, встать и снова продолжить борьбу, и в этом тоже помог наш фильм, то наша миссия выполнена вдвойне…»
Так говорил Верещагин – человек вполне прагматичный. Почему-то пафос его никому не показался странным, а слово «миссия» – напыщенным. Прислушайтесь к самым серьезным людям страны, перечитайте речи главы государства. Противоборство между лириками и циниками (отнюдь не надуманное, как когда-то между физиками и лириками) достигло максимального обострения. Погнали наши городских – в жизнь России, наконец-то, возвращается поэзия. Не в узком смысле – как один из компонентов грядущего Года литературы, но как великая движущая сила. Мы не жлобы, жлобы не мы.
