Но ради нее я готов терпеть эту боль.

— Я была заперта, Кролик, — сказала Куколка, снова становясь центром моего внимания. Ей всегда удавалось управлять каждой клеткой моего тела, просто своим голосом, прикосновением…дыханием.

На ее глаза навернулись слёзы, чтобы их сдержать, она похлопала длинными темными ресницами. Это не сработало.

— Я была заперта, Кролик. В комнате, полной дверей, и никак не могла выйти, — у нее сбилось дыхание. Она покачала головой и закрыла глаза. — В той комнате было так много дверей, и так темно. Я дёргала за все ручки, но ничего не открывалось.

Пауза.

— А потом та дверь, через которую мне пришлось выбираться, оказалась слишком маленькой, а я — слишком большой, — она открыла глаза и устремила на меня свой взгляд. — Я застряла, Кролик. Надолго.

У нее задрожала нижняя губа, выворачивая на хрен мне всё сердце и вытягивая из моей души черноту.

Свет. Она всегда была единственным светом, который туда когда-либо проникал.

— Я ждала тебя, Кролик. Очень-очень долго, — она задрожала, по ее испещренной шрамами коже пробежали мурашки. — Мне было так холодно и темно… но я ждала, как ты и велел, забившись в угол комнаты. Было холодно и сыро, и меня очень пугали доносящиеся снаружи звуки, но я старалась оставаться сильной. Сильной ради тебя.

Она икнула.

— Тик-так, Кролик. Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так. Пока ты за мной не вернулся, я слышала только это нескончаемое тиканье часов. Из-за этого мне с каждым днём становилось без тебя все грустнее и грустнее.

По ее щеке пробежала слеза. Протянув руку, я поймал слезу пальцем. А потом, как в детстве, слизнул ее языком.

У нее был тот же самый вкус.

Куколка оглядела комнату и, широко распахнув глаза, замерла у меня в руках, сообразив, что она по-прежнему в том же самом гребаном адском доме, из которого никуда не убегала.

— Мы всё ещё здесь, — в тоне ее голоса засквозили нотки полнейшего ужаса. — Мы все ещё в этой комнате, Кролик. Здесь так много дверей. И я слишком высокая.

Ее грудь вздымалась и опадала в такт неровному дыханию.

Ее книга. Ее любимая история. Алиса стала слишком большой и не смогла выйти из дверей комнаты. Куколка думала, что с ней то же самое. Она слишком высокая, чтобы выбраться из этого проклятого дома.

— Если ты обнаружишь, что твоя Куколка ушла в себя, чтобы спрятаться от этого мира, ты можешь попытаться выманить ее оттуда хорошо знакомыми, но, самое главное, безопасными вещами. Вещами, которые она любила, обожала, которые ей нравились. Вещами для нее исключительно безопасными. Прежде всего, вещами, которые, с ее точки зрения, являются частью ее мира.

У меня в голове снова пронеслись слова Генри. Я поставил Куколку перед собой. Она была слишком худенькой, но все равно чертовски красивой. Не отрывая глаз от моего лица, она сделала отчаянный, но все же маленький шаг назад. Наклонилась ко мне, но не дотронулась… как будто ей тоже было невыносимо ко мне прикасаться.

Они с ней это сделали.

С нами.

Сунув руку в карман жилета, я вытащил оттуда маленький стеклянный пузырёк... такой же, как и в ее любимой книге. На пузырьке с голубой жидкостью была этикетка с надписью «Выпей меня». Я привязал к его горлышку черную ленту, сделав тем самым своеобразное ожерелье.

— Кролик? Это… это то, о чем я думаю? — она широко раскрыла голубые глаза, они были такого же поразительного цвета, что и налитая во флакон жидкость.

Сахарная вода, окрашенная в синий цвет.

— От этого ты станешь меньше, милая. Так ты сможешь выйти отсюда и, наконец, последовать за мной… в Страну Чудес. Превозмогая себя, я дотронулся до ее волос. Они были похожи на золотой шелк. — У нас впереди удивительное приключение, и я должен вытащить тебя из этой полной дверей комнаты.

— Да, — сказала она и рассмеялась тем смехом, который уже одиннадцать лет нескончаемым эхом повторялся у меня в голове. На губах заиграла ослепительная улыбка.

Она потянулась к пузырьку.

— Всего один глоток. Это может снова нам понадобится во время нашего приключения, — произнёс я.

— Хорошо, — на одном дыхании прошептала она и взяла пузырек в ладонь. Глядя на мое импровизированное ожерелье, как на самую драгоценную в мире вещь, она аккуратно вынула пробку и поднесла к губам волшебное снадобье. Сделав крошечный глоток, она снова заткнула пузырек пробкой и надела ленту себе на шею.

Неожиданно она раскинула руки в стороны, и в затхлой, пустой комнате раздался потрясённый вздох.

— Это сработало, Кролик! — она уставилась на свои ноги. — Я уменьшаюсь! Ты видишь? Я, и правда, уменьшаюсь!

Я улыбнулся, глядя на свою девочку и на ее счастливое выражение лица. Я скрестил на груди руки и позволил звукам ее смеха заполнить мой слух, моё сознание и мои вены.

— Вижу, милая. Я только тебя и вижу.

Через несколько секунд Куколка подняла голову, и ее глаза возбужденно вспыхнули.

— Дверь! — она резко повернулась в сторону главного входа.

Она бросилась вперед, ее длинные стройные ноги застучали по деревянным половицам. Протянув руку, она дернула за ручку. Дверь открылась, и Куколка резко отшатнулась, когда в мрачную прихожую проник солнечный свет. Я отошел назад и увидел, как ее руки взметнулись ко рту. От хлынувшего в комнату яркого света я вздрогнул, но, не обратив внимания на режущую боль в глазах, наблюдал за тем, как она несмело перешагивает за порог дома.

Затем она обернулась и взглянула на мою руку. Она посмотрела на карманные часы у меня в ладони и, черт возьми, улыбнулась. Я медленно шагнул вперед и остановился позади нее, в сантиметре от ее спины. Я жадно вдохнул ее запах и поднес к уху часы. С раскрасневшимися от волнения щеками и затаив дыхание, она ждала.... и ждала…и ждала… Затем… я постучал по часам.

— Мы опоздаем, милая, — произнёс я и тяжело задышал, когда ее глаза стали огромными, словно две большие Луны. — Тик-так.

Я проскользнул мимо нее, выбежал из дома и спустился к своему Мустангу. Позади я услышал взволнованный, заливистый смех и отчётливый стук каблуков сбегающей по лестнице Куколки. Распахнув перед ней пассажирскую дверь, я усадил ее в машину и сел на свое место со стороны водителя.

Я надел солнцезащитные очки и завёл двигатель.

Услышав, как захлопнулась пассажирская дверь, я взглянул на сидящую рядом со мной девушку.

— Готова отправиться в Страну Чудес, дорогая?

— Страна Чудес, — с благоговением прошептала Куколка. — Мне кажется, я ещё никогда не выходила за пределы этих ворот, так ведь, Кролик? Последний барьер на пути в Страну Чудес.

— Да.

— И сразу за ними начнётся Страна Чудес?

— Страна Чудес и наше приключение, дорогая. Наше большое приключение, которое мы так отчаянно ждали все эти годы.

Куколка прижала к коленям свои тонкие руки и сделала глубокий вдох.

— Я готова, — она одарила меня такой лучезарной улыбкой, которую не могли бы омрачить даже одиннадцать лет ада. — Готова к тому, что нас ждёт в Стране Чудес.

Когда ее слова коснулись моих ушей, кровь стремительным потоком побежала по моим венам. Отъезжая от дома, который стал для нас обоих олицетворением зла и темноты, я подумал о предстоящем путешествии. Подумал о крови, которую мы прольем, сердцах, которые остановим, и жизнях, которые отнимем. И все это время, пока я представлял себе, как моя Куколка перерезает горла, как вместе со мной рассекает плоть, как ее отравленная кровь, взывает к нашему возмездию, у меня с губ не сходила зыбкая тень улыбки.

Куколка убивает, смех срывается с ее розовых губ, а ее хрупкие руки окрашивает малиновая кровь...

… Ни в одном из миров я не мог бы представить себе ничего более прекрасного.

Зажмурившись от яркого солнца, я откинула назад голову и уставилась в небо. Оно было таким голубым. Таким ярким — я никогда раньше не видела таких насыщенных цветов. Запертая в полной дверей комнате, я обитала в мире полумрака. Длинные тени угрожающе танцевали на стенах, протягивая свои щупальца к углу комнаты, в который я забилась от страха, что они ко мне прикоснутся. Я интуитивно знала, что если они до меня дотянутся, то все потеряно. Кролик никогда меня не найдет. Поэтому, чтобы как-то от них защититься, я закрыла глаза и жила в темноте.