После чего и сам сел, закурил.

– Ну, полагаю, церемонии завершены – к делу! Хотелось бы узнать, зачем я вам понадобился. Да и вообще обо всем, что там произошло.

Успокоившаяся в тиши кабинета Ирма не спеша, довольно подробно рассказала обо всем, что случилось, а Скорняков слушал, кивал и время от времени уточнял некоторые обстоятельства произошедшего.

Длилось это около часа, но по окончании Скорняков поднял плечи:

– Все равно не могу понять, я зачем вам понадобился.

Он смотрел на Ирму, но ответил Воронов:

– Вы должны понять и простить Ирму. Она, конечно, восприняла все, что случилось, близко к сердцу, до сих пор не может прийти в себя. Я это знаю точно, потому что мы всю ночь добирались сюда, и поведение Ирмы… Сами понимаете…

Скорняков кивнул и хотел что-то сказать, но Воронов продолжал:

– Конечно, она кое-что упустила, поэтому мне, как человеку постороннему, будет проще. Дело в том, что за несколько минут до смерти, точнее до убийства Ивана Герасимовича, мы его видели. Он спешил – как оказалось, навстречу своей смерти, – но подошел к нам и предупредил об опасности. Могу сказать, что в тот момент он это опасностью не считал.

– Почему вы так думаете? – живо перебил Скорняков.

– Если бы он думал об опасности, он рассказал бы нам больше. Это, во-первых. Во-вторых, он бы, не исключено, попросил помощи. Например, у меня, потому что я ему попался на пути. Во всяком случае, это было бы естественно. А он ни слова не сказал и ничем не показал свою тревогу.

– Да, пожалуй, – согласился Скорняков.

– Поскольку он ничего не сказал, мы с Ирмой подумали, что дело, которое обернулось смертью, было для Овсянникова довольно рядовым, привычным. Значит, с этим как-то связаны люди, ему известные.

Воронов смотрел на хозяина дома, и тот согласился:

– Да, вполне логичное соображение. А дальше? Я-то тут при чем?

– А дальше все просто: мы с ним разговаривали только один раз, если иметь в виду долгую беседу, и я услышал от него лишь две фамилии. Вашу – в том числе. Теперь понятно? – снова спросил Воронов Скорнякова.

– Да-да. Но логично и мое предположение, что вы сейчас назовете и второе имя, не так ли?

Воронов, пока говорил, настолько увлекся, что почти согнулся, сильно подав плечи вперед. Теперь же он с облегчением выпрямился:

– Именно так, если вы не против.

– Отнюдь. Отнюдь.

– Вы могли бы хоть что-то вспомнить, в связи с Иваном Герасимовичем, конечно, о человеке по имени Клевцов.

Повисло молчание, которое после долгой паузы прервал Скорняков:

– Во всяком случае, теперь я точно знаю, что вы – приезжие.

Он улыбнулся.

– Борис Борисович Клевцов – человек в нашем Городе весьма и весьма известный. Да что там Город, он – личность больших масштабов. Хотя должность его довольно невелика. Он проректор местного университета. А карьеру свою он начал как раз на археологических раскопках возле Балясной. Так что на ваш вопрос я ответил, друзья мои.

Он посмотрел на часы, но, вместо ожидаемой фразы «да, и мое время ограничено», он сказал:

– У нас в это время пьют чай, присоединитесь?

И, направившись к двери, пояснил:

– Предупрежу Эмму, чтобы к чаю сделала бутерброды. Судя по всему, вы не завтракали.

Вскоре он вернулся и сказал:

– Ну, судя по тому, как вы осторожны в словах своих, вы тоже ищете «чертово городище».

– Странное свойство человеческой личности – верить в сказки, – улыбнулся Михаил Иванович Скорняков, возвращаясь в свое кресло после чаепития.

Между прочим, «чай» в данном случае подан был с учетом того, что Ирма и Воронов голодны, и они так набросились на еду, что разговор пришлось прервать. Казалось, сейчас они осовеют, но поданный кофе был так крепок, что мог бы поднять и больного.

В общем, все были вполне готовы продолжать разговор, а продолжил Скорняков.

– Мы ведь с Ваней на этом и сошлись, собственно говоря, совсем случайно. Лет двенадцать назад устроил местный университет такие, знаете ли, научно-практические чтения. Ну, вроде сухарика, брошенного ученым сообществом нашей любительской братии краеведов: дескать, допускаем до светлого лика своего.

– А вы ученое сообщество не весьма жалуете? – почти утвердительно сказал Воронов.

– Упрощаете, Алексей, упрощаете. У нас ведь с ними разные инструменты исследования, разные методики, – с улыбкой возразил Скорняков. – Как бы вам объяснить. Вы помните историю открытия Шлиманом Трои?

– Ну… в самых общих чертах, – признался Воронов.

– Так я вам в общих чертах и обрисую, – улыбнулся Скорняков. – Генрих Шлиман отыскал легендарную Трою, где греки сражались с троянцами из-за Елены Прекрасной. Он якобы тщательно изучил все тексты древнегреческих авторов и, собрав там все указания о местонахождении Трои, отыскал ее. Раскопки там были, предметы, в том числе и драгоценности, найдены, помещены в музеи. Казалось бы, торжество науки, ан нет!

Получается полный раскол. Для любителей ювелирных изделий да разного рода редкостей и древностей – невиданная радость и вообще победа над прошлым, которое пыталось скрываться в глубине веков!

А истинные ученые, настоящие археологи переживают! Переживают потому, что беспорядочные раскапывания – это не раскопки, которые обогатят науку! Сегодня, после этих изысканий Шлимана, говорят они, невозможно сколько-нибудь точно воссоздать хотя бы план Трои в том виде, в каком она была в те времена. Понимаете?

– Ну… в самом общем виде, – признался Воронов. – Но о Трое и Шлимане потом. Так что со знакомством?

Скорняков улыбнулся, будто прощая отсутствие научного любопытства у Воронова.

– Хорошо. Перехожу к сути. Решили на эту конференцию собрать всех, кто где-то когда-то рассказывал или писал о прошлом нашего города и области. Ну, а Клевцов в ту пору уже был каким-то важным человеком в университете и хотел выдвинуться еще дальше, еще выше. В том числе и за счет конференции этой. Почему я так говорю? Да потому, что мою встречу с ним устроила одна моя знакомая, которая постоянно мне заказчиков приводила. Времена такие, что посредники из всех щелей лезут, – усмехнулся Скорняков.

– Ой, вы меня извините, но раз уж сами начали… – вмешалась Ирма. – Неужели у вас еще есть заказчики?

– Да что вы, голубушка, – почти высокомерно вскинул брови Скорняков. – Заказов сейчас столько, сколько раньше и не бывало. Богатых людей в стране все больше и больше. Это я точно знаю.

– Так ведь и везут отовсюду, – почти растерянно и с недоверием сказала Ирма. – И шубы, и дубленки.

– Женщина всегда остается женщиной, для нее внешнее важнее, и за это мы вас любим.

Скорняков улыбнулся:

– Вот, представим себе такую очаровательную женщину, как вы, Ирма, живущую, например, в Париже или в Мадриде. Достаточно вам, то есть ей, набросить на свое тело два лоскутка ткани и шубку, и она уже может идти куда угодно. Потому что для нее шубка – это статус, показатель возможностей и реальностей. Шубка ее если и греет, то лишь в переносном смысле, и она может ее скинуть в любой момент и в любом месте. А теперь представьте точно такую же женщину, например, в нашем городе или еще дальше на север. Да она и в норке-то там мигом застынет. Так что все эти Греции и Италии тут хороши, если она может скакать из дома в свой внедорожник и обратно. А если у нее есть необходимость по улице ходить, хоть недолго – закоченеет! Поэтому и шьют шубы из соболя, лисы. Мужчины, те предпочитают волчью шкуру. Дескать, мужественно. Ну, и потом, имейте в виду, что если шьют не по индивидуальному заказу, то это всегда заметно. Особенно у нас, где многие женщины, извините, меры в еде не знают и продолжают расти не ввысь, а вширь. А я всегда стараюсь любую особенность или подчеркнуть или скрыть. В общем, если по сути вашего вопроса, милая Ирма, то идет ко мне заказчица, идет. А в сутках 24 часа, и времени мне не хватает на всех. Вот и стараются, так сказать, протежировать своих подруг. Кому-то удается, кому-то отказываю. Время, знаете ли, не продается.