Проснувшись в воскресенье после пятнадцатичасового сна и поняв, что ничего не изменилось, день сурка* продолжается, и чёртова голова по прежнему болит, я понял что от похода к доктору не отвертеться. Но добрый доктор сможет принять меня, само собой, только завтра, а сегодня — сдохни, Кинни, только не ной! Полдня я работал, ел, пил кофе, снова работал, а потом не выдержал, схватил ключи от машины и решил прокатиться. Купить продуктов, заехать на мойку, снять кого-нибудь, просто поездить по кругу, как цирковая лошадь, только бы отвлечься от этого гула в башке.
Я заехал в супермаркет, набрал два пакета с полезной жратвой, пару упаковок пива и, вспомнив, что дал Гасу ключ от квартиры, добавил ещё немного всякой сладкой и жирной херни, которой травятся все тинейджеры. Придавив это всё парой пакетов апельсинового сока (уж явно не для себя), расплатился, загрузил всё в машину и поехал в центр.
Я не сразу понял, зачем я сюда еду, но мой организм вёл меня сам. Подъехав к парку, где я прошлый раз дрых на скамейке, я оглянулся в надежде снова увидеть тут того блондинистого художника и наконец-то узнать, какими, блядь, колёсами он тогда меня накормил. Слава яйцам, он был здесь!
На этот раз он рисовал девчонку с букетом. Каждый раз, отрываясь от холста, чтобы взглянуть на неё, пацан резко вскидывал голову, убирая с глаз длинную, давно не стриженую чёлку. Пока я сидел и смотрел, как он писал, ему пару раз приходилось откладывать работу, чтобы зачем-то размять кисть правой руки. Он неловко тряс ею, болезненно морщил лицо и снова начинал рисовать.
Я довольно долго просидел в машине, наблюдая за мальчишкой, и, кажется, даже задремал. Блядь! Очнувшись, я даже слегка психанул. Что за хуйня? Этот мелкий пиздёныш действует на меня, как снотворное! Я вышел, хлопнул дверцей Корвета, и он обернулся Чёрт! Такой улыбкой можно подъезды по ночам освещать. По-моему, он мне обрадовался.
Девчонка с цветами уже откланялась, и он, бросив кисть, пошёл мне навстречу.
— Привет, — он хотел протянуть мне руку, но, увидев, что она вся в краске, передумал и, виновато улыбнувшись, спрятал её в карман необъятных карго-штанов песочного оттенка с дыркой на колене.
— Привет, — ответил я ему и уселся на лавку, — хорошо что ты сегодня здесь. И, надеюсь, не один, а в компании тех охуенных таблеток, которыми ты меня прошлый раз усыпил. — Он широко распахнул на меня свои пиздец нереально какие голубые глаза и выдал:
— Я не усыплял! Это всего лишь обезболивающее! Я от него никогда не засыпаю, хоть полпачки сожри!
Похоже не врёт. Разве можно врать и смотреть на тебя ТАКИМИ глазами… Пока я его разглядывал, он выудил со дна своей здоровенной тряпичной сумки тот самый блистер и протянул мне.
— Возьми. Они мне всё равно больше не помогают…
*Американская фантастическая комедия «День сурка» режиссера Гарольда Рэмиса, где каждый день героя повторялся точь-в-точь как предыдущий. Выражение «день сурка» теперь употребляется довольно часто, чтобы описать жизнь, в которой один день почти в точности напоминает другой.
POV Джастин
Оказалось, что этого классного парня, что я встретил в пятницу, зовут Брайан. Брайан Кинни. Ему тридцать три. Он занимается рекламой, и у него собственное рекламное агенство. «Киннетик», кажется. С несколькими филиалами в других городах. Он выглядит так, что дух захватывает. Как будто только что сошёл со страницы глянцевого журнала. Его лицо… Боже, его лицо!!! Я не могу его описать. Я рисовал его дома и плакал навзрыд от того, что даже имени его не спросил. Это лицо — лицо бога, с него можно писать портреты, лепить скульптуры. Да, я не ошибся. Скульптуры тоже, потому что его тело хочется трогать, трогать везде — глазами, руками, губами. Он сложен идеально.Одет в брендовые шмотки. А от запаха его парфюма у меня сносит крышу.
Когда я увидел, что он идёт в мою сторону, я так разволновался, что начал улыбаться, как идиот, и чуть не кинулся ему навстречу вприпрыжку. В последнюю минуту остатки здравого смысла возобладали над моим либидо, и я поздоровался вполне прилично, на мой взгляд.
Мы долго просидели с ним на скамейке, уходить он, по-моему, не спешил. Выпил пару таблеток, запил водой из бутылки, за которой сходил к своему Корвету. Угостил меня пачкой «Лейсов», которые тоже прихватил из машины. Я был чертовски голоден, поэтому чипсам обрадовался и сгрыз их тут же, запивая водой из его бутылки. Брайан стянул у меня пару чипсин, а потом долго плевался, говоря что это «жирная, калорийная хуйня, нашпигованная натрием».
Какое-то время мы сидели молча и наблюдали за парочками, гуляющими по парковым дорожкам. А я думал только об одном: как узнать у него, не выглядя при этом дураком, натурал он или гей?
Потом он спросил меня, на хрена мне таблетки, и почему я всё время тереблю кисть правой руки. Вспоминать об этом не хотелось, но он так внимательно слушал, что я вывалил на него всё: и про то, что я гей, и про выпускной, и про биту ёбаного Хоббса, и про суд, и про то, что мои родители выкинули меня из своей жизни, как ненужную вещь, и про руку, которая, блядь, отказывается работать.
— Почему ты не учился этот год? — спросил Брайан. — Если из-за денег, так ведь есть стипендии, разве не так?
— Да, стипендии, конечно есть, — ответил я, — и меня с моими полутора тысячами на едином экзамене брали куда угодно, и даже в ПИФА, куда я и мечтал попасть, только мой отец слишком богат, поэтому конкретно мне не полагается ни стипендия, ни общежитие, — пока я болтал, я ковырял носком старого кроссовка дорожку под ногами, а Брайан разглядывал мою обувь. По видимому, с явным отвращением. Или с жалостью… Не знаю, не понял.
— А на что ты живёшь сейчас?
— Несколько часов в день работаю в закусочной возле дома, где снимаю квартиру. Полный день не могу — рука начинает дрожать и её сводит судорогой. Перебил много посуды в кафе. Но несколько часов — ничего. А ещё живопись. На этих заказах много не заработаешь, но на аренду жилья мне хватает. Вот только последнее время с рукой полный пиздец. Болит постоянно, таблетки совсем не помогают. Поэтому прошлую работу задержал, дописывал дома, и завтра придётся приезжать сюда к шести, подойдёт заказчица с деньгами, — я вздохнул.
Тащиться через весь город не хотелось. Писать завтра вряд ли придётся. Я ни с кем не договаривался, а праздно шатающихся по будням очень мало. Но мне не хватало немного наличных на аренду. По времени сейчас должна была подойти женщина, заказавшая у меня чёрно-белый портрет карандашом. Это будет, конечно, сложно из-за руки и долго. Но я прихватил свой фотоаппарат-«мыльницу». Выкручусь. А вот и она.
Я усадил её на скамейку напротив той, на которой с удобством развалился Брайан, достал альбом для эскизов и занялся своим делом. Время от времени я посматривал на Брайана, а он, похоже, следил за мной, улыбался и, кажется, получал удовольствие от жизни.
— Чего ты тащишься? — спросил я, в очередной раз взглянув на него через полчаса работы.
— У меня не болит голова!
— Это так странно?
— Это пиздец как странно! Это так странно, что я боюсь сдвинуться с места, — заржал он, — потому что, сука, она не болит, похоже, только на этой ёбаной скамейке.
Моя заказчица строила Брайану глазки и поэтому совсем не обращала внимания на его грязный язык.
А он, видимо, снова задремал, как в прошлый раз. В следующий миг от рисунка меня отвлёк вопль со стороны Корвета.
— Брайан чёртов Кинни! Ты что здесь разлёгся? — это кричал невысокий темноволосый парень в красной футболке с логотипом Супермена и пачкой комиксов в руках. Не разобравшись после сна, что произошло, Брайан подскочил и озирался по сторонам, ища источник шума.
— Блядь, Майки! Что тебе в жопу впилось? Чего ты так орёшь? — проворчал он. Подошедший к нему Майки наклонился, и они поцеловались в губы, улыбаясь друг другу. Ну, вот и ответ, Джастин! Кинни всё-таки гей, но не про твою честь. Яснее ясного, что он не свободен. Ох, как же обидно! Моя чёртова рука снова затряслась. Так, соберись, тряпка! Смотри на работу, а не на них!
