— А за что его так? — Родион внимательно разглядывал Софью, сидящую перед ним с опущенными плечами и обхватившую чашку длинными тонкими пальцами, давно не знающими маникюра. У неё было уставшее лицо замученной жизнью женщины и еле заметная, раньше времени проявившаяся сеточка мелких морщинок в уголках глаз…

— Я не знаю. Он молчит. Совсем. Полгода уже. Недавно первый раз со мной заговорил, когда я Олега, ну, мальчика с работы, ночевать оставила. Макс не хочет помощи, не хочет ни с кем общаться, не хочет, чтобы его кто-нибудь видел таким. Мой мальчик, он… он гей, — ложка в чашке Михайлова неожиданно звякнула, и Соня подняла на него глаза.

— Да, так уж случилось. Он никогда мне не говорил, но я знала. Просто знала и всё. Видела, как он смотрел на парней, как смущался, когда я задавала вдруг какой-нибудь наводящий вопрос. Он с самого детства был нежным и ласковым ребёнком. Не дрался с мальчишками, любил рисовать, читать, сам пробовал писáть. Знаешь, для него всегда очень много значила внешность. Он занимался спортом, увлекался модой. Макс закончил колледж по профессии модельер-конструктор с красным дипломом, его взяли работать на испытательный срок в известный дом моды. Он собирался поступать в институт. Потом планировал открыть маленькую фешн-студию. У него было столько планов. Макс был таким счастливым некоторое время перед нападением, мне даже казалось, что он влюбился. А потом случилось это. Полиция никого не нашла по горячим следам. Давать показания и писать заявление Макс отказался. Я порой думаю… Это так страшно, но мне кажется, что он больше не хочет жить. И что он знает тех, кто сделал это с ним.

Слёзы всё-таки потекли из глаз Софьи. Крупные капли падали в её чашку с чаем, но она не замечала этого.

— А лечение? Он ведь должен заниматься постоянно, да?

— Должен. Но не хочет. Я заставляла его, нанимала приходящего специалиста, но врачи говорят, что всё зависит только от пациента. Они не могут сделать всё за него, они могут только научить, как. А Макс не хочет. Ничего не хочет.

— Н-да… Что тут скажешь. А ты сама, Сонь? Как ты жила? Где отец Макса?

— Мы расстались давным давно, Родион… И женаты мы не были. Всё? Вопросы закончились? Тебе домой не пора?

— Последний вопрос, Евсеева. Почему ты бросила меня?

Сонечка нервно засмеялась, отведя в сторону глаза и встала, убирая со стола пустую чашку Родиона и свою, с так и не выпитым чаем.

— Ты правильно догадался, Михайлов. Я просто пошла в новую жизнь налегке. Ничего не взяв с собой. Да мы вроде и не обещали ничего друг другу, разве нет?

— Да, наверное ты права. Но всё же это был больной удар по самолюбию, — пришлось и Михайлову подниматься, раз его так мягко, но настойчиво выпроваживали.

— Ну ничего.Ты же пережил, не так ли? И всё у тебя сложилось хорошо, правда? — в голосе Софьи проскользнула лёгкая тень надежды, что это действительно так, и она не нанесла своим поступком Родику слишком большого разочарования.

— Ну конечно сложилось, Сонечка. Только вот матушка уж больно внуков хочет, а я невесту себе никак не найду. У тебя нет на примете подходящей, а?

— Ну, это дело наживное. Думаю, ты справишься сам. А сейчас, Родь, шёл бы ты уже к себе. Очень спать хочется, и я даже поесть мальчикам не приготовила, с тобой проболтала. Придётся рано утром вставать.

— Да я ещё не переехал, Сонь, на днях собираюсь. Моя квартира этажом ниже, как раз под вами. Увидимся. Спасибо за бутерброды с чаем.

— Да пожалуйста. Спокойной ночи, Михайлов.

— Спокойной ночи, Мармеладова.

— Тьфу на тебя, засранец. Просила же!

***

Максим лежал в темноте спальни укрывшись прохладной льняной простынёй и прислушивался. Мать разбудила его не нарочно, когда заходила несколько минут назад. И теперь он слышал лёгкий звон посуды и тихо бубнящие голоса, доносящиеся с кухни.

Это было так дико, что к матери пришёл мужчина. На его памяти такого не было никогда. Нет, он знал, конечно, что у неё иногда были встречи или свидания, но никогда дома. Макс не ревновал, нет, но в такие моменты материнской влюблённости его всегда одолевал некий иррациональный страх, как маленького, что вдруг она перестанет любить его, если встретит кого-то другого. А уж теперь-то, когда у него кроме неё вообще никого нет и уже, скорее всего, не будет, этот страх приобретал вполне конкретные очертания. Мать ведь ещё молода и даже красива. И ей, вполне возможно, захочется иметь рядом крепкое плечо. Что ему делать со своей грёбаной жизнью, если у матушки появится кто-то значимый для неё, близкий и нужный? Останется ли место для него? И зачем ему вообще жить, в очередной раз пришла в голову отчаянная мысль. Если даже здоровым и сильным он оказался не нужен любимому человеку, то теперь, недвижимый инвалид, он не имел даже малейшего шанса даже на мимолётную встречу, даже на случайное слово… Это было больно. Даже больнее, чем тогда, полгода назад.

***

Дом моды, в который Макса после защиты диплома в колледже взяли стажёром, был один из ведущих в стране. Его владелец, Андрей Покровский, очень умный мужик, подбирал себе кадры лично. Постоянно заставлял сотрудников повышать свою квалификацию, переманивал уже опытных специалистов у конкурентов и не гнушался брать в штат креативный молодняк сразу после выпуска. Его, Макса, Покровский присмотрел на показе мод, где выпускники творческих городских учебных заведений и просто талантливая молодёжь соревновались в конкурсе коллекций верхней одежды.

Работа Макса впечатлила Покровского, и он предложил ему место после первого же этапа конкурса, с условием обязательного дальнейшего обучения в ВУЗе по своей специальности.

Макс был счастлив и горд этим, буквально взорваться был готов от переполняющих его чувств. И в тот же день, полный надежд и планов, с горящими от радости глазами он столкнулся лицом к лицу с НИМ. За кулисами, помогая переодеваться своим девочкам-моделькам, расправляя складки в нужных местах, проверяя причёски и грим перед финальным выходом на сцену уже в качестве победителей, обернулся повинуясь неясному внутреннему позыву и влип глазами в ЕГО взгляд. Влип и пропал.

***

Стефан Розен был спонсором данного конкурса. Он часто помогал устраивать различные мероприятия для молодых талантов, делая и доброе дело, и рекламу своего имени одновременно.

Имея собственный дом моды и несколько швейных предприятий в Болгарии и модельное агенство и несколько бутиков в Питере, Розен постоянно жил на две страны. Мать его была москвичкой, и навсегда уезжать с мужем из страны категорически не захотела. Они промаялись десяток лет, живя наездами то там, то тут, и в итоге Розен-старший решил осесть в Болгарии окончательно. Маленькому Стефану пришлось с детства кочевать от одного родителя к другому, которые, к счастью, сына обожали, и не старались очернить друг друга в его глазах.

Сейчас Стефану было тридцать четыре. Он был успешным бизнесменом и любимым мужем и отцом. Женат Розен был давно и довольно выгодно — на дочери партнёра отца по бизнесу.

С Ингой он познакомился ещё учась в институте по настойчивому совету Розена-старшего. Отец давно догадался, что его сын играет не за ту команду, и внуков им с матерью Стефана не видать, как своих ушей. Поэтому и решил поспособствовать женитьбе сына. Тем более, приличия, бизнес, партнёры, известность. Надо было держать лицо.

Отношения между Ингой и Стефаном, слава Богу, сложились хорошие, и свадьба ни для кого не стала новостью, как и родившаяся у них вскорости дочь, любимица всей родни — Мелисса.

Инга мужа боготворила и охраняла от многочисленных поклонниц как тигрица своего детёныша.

А охранять было что. Стефан был красив, как бог. Высок, строен, наделён от рождения выразительными чертами лица, чёрными вьющимися волосами и такими глазами, что, казалось, они подведены умышленно. От его тихого, грудного голоса женщины на посещаемых Розенами приёмах обмирали, теряли дар речи и всякое соображение.

Никогда в жизни Инга и подумать не могла, что её тщательно хранимое ото всех любыми доступными средствами семейное счастье сможет кто-то украсть. И кто? Не какая-то светская львица, не красотка-модель с длинными ногами и упругой, молодой грудью, а какой-то пацан, мелкий блондинистый нищеброд без роду и племени. Конечно, в начале семейной жизни Инга слышала слухи о том, что Стефан — гей, но он ни разу за эти годы не дал ей повода усомниться в его мужественности.