— Ну? — хором с мамой произнесли они, но смеха не последовало.

— И что это? — мама села рядом с развалившейся на кровати Викой и строго посмотрела на неё.

— Ты о чём?

— О нём.

— Мам… — голос Вики стал настороженным: маме не понравился Стас? Конечно, Вика такую возможность не исключала, но как-то не особо желала её. — В смысле?

Мама поднялась, прошлась по комнате, постояла перед зеркалом, изучая свой макияж, чем выводила Вику из терпения. Потом обернулась, вздохнула.

— Ну, что ты подобрала себе… — мама как можно более мягко улыбнулась, а потом выдохнула: — Иванушку-дурачка какого-то!

Вика аж на кровати подпрыгнула от неожиданности. Всю усталость как рукой сняло, зато затаилась обида, и дало о себе знать любопытство. Поправив платье, Вика спустила ноги на пол и, сосредоточенно разглядывая пальцы ног, глухо переспросила:

— Почему?

То есть, она хотела, чтоб голос звучал глухо. На деле же он звучал звонко и по-детски обиженно. И мама это почувствовала. Села рядом.

— Нет, человек, я ничего не говорю, может, он и хороший… Но внешность…

Вика закатила глаза: маме никогда не нравились те, кто нравились Вике. А ведь она делала вывод не только из внешности, но и из внутренних качеств человека. А Стас… Стас стал для неё идеалом.

— Тебе никогда не нравились те, кто нравились мне! — Вика заявила об этом, глядя прямо в мамины глаза. — Ну и что с того? Ты обещала мне, помнишь? Помнишь, обещала, что даже если он тебе не понравится, ты не будешь его ненавидеть. Помнишь?

Мама усмехнулась и обняла Вику. Вика ответила на мамин жест, зажмурилась, уткнувшись в её плечо. И готова была разрыдаться, понимая, что если б она выставила Стаса за дверь, то ничего этого не было бы. «Не было ничего!» — Вика улыбнулась, а потом услышала тихий мамин шёпот.

— Ты ж не для нас так вырядилась, верно?

Вика промолчала. Потому что мама была не права, поэтому и промолчала. Ведь наряжалась Вика как раз для мамы, потому Стас видел её такой, какая она есть. Зарёванной, испуганной, простой, по-детски наивной. И по-прежнему любил. Это же любовь, правда?

За дверью послышалось копошение и повышенные мужские голоса.

— Да заходи ты! — кажется, это голосил отец.

— Да не могу! Там Вика и Юлия Георгиевна!

— Интеллигент, блин! — фыркнул папа, распахивая дверь.

Мама с дочерью мгновенно отпрянули друг от друга, прерывая свой шёпот.

— Поехали! — скупо бросил папа.

Когда Стас спустился вниз — прогревать машину (удивительно, но после выпитого коньяка он выглядел достаточно трезвым, да и действовал вполне сознательно). Мама молча одевалась, неодобрительно качая головой из-за согласия супруга. А папа в это время втирал стоящей у раковины Вике истины жизни. Потом подошёл, обнял её со спины, а в глазах стояли слёзы.

— Викуля, — Вика обернулась, удивлённая таким голосом отца, — моя любимая дочка. Ты это знаешь?

Вика не знала, потому что всю жизнь была уверена, что у отца любимой является Ксюша, ну, или Валя. Но никак не она, потому что всегда ей приходилось выслушивать претензии от родителей.

— Нет, — потупила взгляд, — ты никогда этого не говорил.

Папа сжал дочку в объятиях. Викины руки легли на спину отца и сами собой сжали его рубашку. Голос дрогнул:

— Пап, ты… Ты к чему это?

— Он мужик хороший, — не разжимая объятий, говорил папа, — не бросит тебя. Как надо.

«Я ж говорила, — про себя улыбнулась Вика, вспоминая детство, — говорила, что полюблю либо бандита, как папа. Либо мента…». Уткнулась носом в отцовское плечо. Мама стояла тут же, прислонившись к косяку и, видно, с трудом сдерживала слёзы.

— А самое главное, не обидит. Но я до тридцати лет вообще не пил… А он пьёт. Но тебя бить не будет. Победил меня, зараза!

Вика не выдержала. Рыдания сами собой вырвались из горла. Слёзы сами заструились по лицу. «Папа… Папа!» — она шептала в ухо отцу, целуя его в колючую щёку.

— Не реви! — шмыгнула мама носом. — Не реви! Ты ж не замуж и не в тюрьму…

Подошла к мужу и дочери, обняла их. Тоже заплакала. Отец не плакал. Но в глазах стояли слёзы. Слёзы от того, что его дочь так повзрослела. Ведь, казалось, совсем недавно он прятал беременную жену по дачам друзей, чтобы только дочка родилась, чтобы только у него была семья, чтобы только их не тронули. А сейчас его дочка. Любимая, чёрт подери, дочка. Уже нашла себе жениха. Да и, на этот раз, она явно научилась разбираться в людях.

— Так, стоп, — шмыгая заложенным носом, вынырнула из объятий Вика. — Хватит. Мама. Прекрати. Я ж рядом с вами! Послезавтра на Новый год к вам придём, хорошо?

Мама обрадованно улыбнулась, скрылась в ванной. Вышла, когда уже поднялся Стас. И на глазах её не осталось следов недавних слёз. Едва захлопнулась за родителями и Стасом дверь, как Вика поспешила переодеться и с наслаждением залезть под одеяло. Она слышала, как через полчаса вернулся Стас, случайно скрипнув замком. Слышала, как он снял ботинки и куртку. Слышала, как он терпеливо вздохнул, очевидно, задев недавно наложенный шов. Слышала, как он подкрался к постели, как наклонился, внимательно следя за тем, как она спит. Чувствовала, как он мягко поцеловал её в щёку, заботливо убрав с лица волосы. А когда захлопнулась дверь в конце квартиры, Вика уснула.

***

Суетились все. Ведь известно: как Новый год встретишь, так его и проведёшь. А хотелось провести этот год замечательно: без лишней суеты и мороки. Ради этого Стас даже отключил телефон (как он говорил: «Опять позвонят с работы. Им — больничный не больничный — по барабану. Вызовут ведь на работу!»). Мужчины готовили преимущественно мясо. Женщины же носились от украшения комнаты и маленькой искусственной ёлочки, найденной в закромах балкона, к плите. И обратно. Когда же салатов и блюд было наготовлено ровно столько, чтоб хватило накормить весь Петербург, они угомонились. Мама и дочка упали на диван, смотря фильм, который знали наизусть.

Вика искоса поглядывала на Стаса и папу, заносивших стол с балкона. Как быстро они сдружились. Наконец все собрались за столом в ожидании традиционного поздравления. Стас, извинившись, вышел из комнаты, попутно набирая чей-то номер. Через пару минут из гостиной выскочила и Вика, поспешившая в кухню за бокалами. Возвращаясь из кухни, она уловила голос Стаса, исходивший из-за двери детской.

— Здорово, психолог… — за этим следовал смех. — Ты думал, я не узнаю? Да всем известно, что из тебя отличный психолог! — снова молчание, но Вика почему-то была уверена, что Стас говорит с Ромой. — Записал меня на старости лет в зайцы, да? Ладно, Ром, я тебе это ещё припомню.

Вика прижалась к стене, закусив губу и с интересом слушая. Как бы ей хотелось узнать, что отвечает Стасу Ромка.

— Лекарство? Какое лекарство… — голос Стаса был наигранно наивным. — А… Ты про это… Ром, лекарство помогло, так что, если что вдруг, возражений и отказа от приглашения на мою свадьбу я не приму. Я изверг? Рома, я тебя умоляю… Сам виноват.

Вика стояла, вплотную прижавшись к стене и с трудом сдерживая истерический смех, распиравший её. Не выдержав, скользнул в гостиную, где расставила бокалы с тихим смехом, вызванным, якобы, комедией. Но родители переглядывались как-то подозрительно и качали головами. Вике показалось, что вся Вселенная сговорилась против неё.

Вернулся Стас. Сел рядом с ней, прижимая к себе за плечи. Когда погасили свет и зажгли свечи. Когда комната стала освещаться лишь желтоватым сиянием свечей и пёстрым светом телеэкрана. Когда Вика совершенно расслабилась, закинула ногу на ногу, расплела волосы, ниспускавшиеся теперь на плечи мягкими волнами. Тогда Стас наклонился к ней и, щекотя своими кудрями её щёки, заговорщицки прошептал:

— Ты ребёнка хочешь?

Вика дёрнулась. Поменяла позу. Спина напряглась. Посмотрела на Стаса строгим взглядом, одними губами произнесла: «Это шутка?». Стас пожал плечами, словно бы и не он это говорил, а Вика задумалась. Весь вечер, до самого боя курантов, рука Стаса, лежавшая на плечах, казалась горячей. Обжигающей. Весь вечер Вике казалось, что на её лице написан тот самый Скрябиновский вопрос. За его умение вгонять в краску Вике временами хотелось Стаса убить. Но без него она уже не могла представить жизнь.