Нобару бывало рычала порой, скалилась на него, гордо вскидывала подбородок. А у Акуры сердце ликовало глядя на нее такую. Ее любило солнце, касалось ее волос так невзначай. И иногда она улыбалась. Робко и осторожно. В такие моменты Нобару казалась ему очаровательной, а в грудной клетке тлело тепло. И наверное, именно тогда он понял, что хочет всецело обладать этим существом. Это как ветер заковать в цепи, загнать в фиал и закупорить крышкой. Но стекло ведь обязательно треснет, покроется ветвистой сеткой, раздавит изнутри и безудержный поток хлынет на свободу потопив с головой. И если бы у него только был шанс все исправить, он бы это сделал. Акура физически не может не задумываться об этом даже сейчас. Он бы схватил её в охапку опередив Томоэ, унеся девушку еще в первую встречу. Забрал себе укрыв от всех глаз. Он бы сделал все так, как следует. Не пугал, не хамил, не проливал её соленые слезы. Он был бы рядом с ней мужчиной и занял свое место в ее сердце. Нобару казалось была предназначена его душе, но осталась чужой. Никогда он не сможет носить ее на руках, заставлять хохотать, дурачиться, а потом заваливать на постель, чтобы чувствовать ее обнаженное тело под собой. Никогда.
Латунный диск медленно бредет к горизонту, позволяя тому откусить от себя бок. Акура открыто приходит к дому Лиса, лишь около полуночи, когда всем уже давно положено спать и весь свет в окнах кажется уже давно погасшим, но ведь ему дозволины такие вольности? Он верно и сам не ведает, что именно подталкивает его именно к этому решению придти именно в столь поздний час. Может, знание натуры его Брата, может, само провидение, или его нежелание вновь напугать её, а может, что-то иное. Он выскальзывает на просторный двор тихой тенью, оставляя за своей спиной стену высокого забора и некоторые домовые постройки, даже Юко, навязавшуюся за ним еще утром и упрямо не отходящая ни на шаг. Старается быть тихим и незаметным.
Но Томоэ ведь так просто не обманешь. Он словно чувствует, знает все всегда перед. И едва подошва тяжелых, кованных сапог Огненного демона, наконец оставляет на земле свой первый след, внимательные глаза Лиса уже встречают незваного, но ожидаемого гостья. Томоэ смотрит на Акуру мгновение, а потом почти сразу отводит взгляд. На нем все та же неизменного цвета одежда, катана за поясом, он появляется из-за угла, и всего в нескольких шагах останавливается.
— Я думал ты еще утром заявишься. — Звучит знакомый голос Брата, и к Акуре снова приходят эти уже знакомые чувства недосказанности меж ними, недопонимая, даже обреченности. — Ходил все кругами. Заставил себя ждать. — В руке Томоэ появляется тонкая киссеру, его бледные губы обхватывают фитиль трубки и выпускают серый дым в темное небо.
И если бы только в их отношениях все было чуть проще, чуть надежнее, то Акура готов был бы спорить, что руки их сразу скрестились бы в крепком рукопожатии. Они бы перекинулись своим привычным приветствием шутливо, весело, со смехом звонким и колкими фразочками в адрес друг друга. Но вместо всего этого они стоят, не смотрят друг на друга и едва пытаются говорить.
— Это Нингё, — поясняет Акура короткой фразой, в один бросок отправляя в руки Брату сверток, принесенный с собой. И специфичный запах морской дичи, сразу бьет Лиса по носу, заставляя еда кривить черты лица. — Отдай Нобару. Я хочу чтобы она выжила, пусть даже если и вечность её пройдет не со мной.
Томоэ отмалчивается сначала, но все же едва кивает. Внимательным взглядом вкрадчивых глаз изучая профиль Огненного демона, общую измятость его фигуры.
— Это было лишнее, но, я передам.
И снова повисает удушающая тишина, в которой каждый думает о своем. Такая, что ее можно пощупать пальцами. Плотная. Неприятная. Вязкая. Чувство неловкости душит Акуру изнутри, обхватывает горло, давит и давит. Все, не о чем им говорить. И это то, к чему они оба приходят. Растаяла их близость многих лет. Акура кидает косой взгляд на Брата. Не так ему конечно хотелось поговорить, не только эти пару слов высказать. И разве легче ему станет от того, что он был здесь? Пусть давление с сердца за её жизнь уходит, но рождается новый неприятный зуд. Друг в лице Серебристого Лиса теперь для него потерян навсегда. Его друг остается там, за поворотом судьбы, где не было еще не было меж ними человеческой девушки, где глаза их смеялись, где жизнь била ключом. Мой друг. И Акура снова уходит, разворачиваясь на пятках, этим своим привычным, размашистым шагом.
— Акура!
Мужчина удивленно застывает, оборачивается, глядит на Томоэ. Тот смотрит на него в пол-оборота, глазами, в которых бьются самые разнообразные чувства: от такой знакомой тоски до стали, налезают друг на друга, топчутся, давят.
— Останешься до утра? — Говорит он, и мир Акуры снова взрывается. Одна фраза меняет полюса, ориентировку, расстановки. Неужели он все же не убил, не уничтожил окончательно, лишь сильно надломил все то, что они имели и каждый продолжает хранить? — Она будет рада тебя увидеть, — говорит Томоэ, и тут же о Нобару. Акура знает. Почти готов слышать о ней из его уст. Хотя все равно бьет, холодом отдает прямо по сердцу.
— Нет, ваша жизнь не мое дело…
— Верно, это не твое дело, — и взгляд жжет. — Но дослушай, — просит Томоэ, и, впервые за долгое время они говорят спокойно, настолько спокойно, насколько могут говорить соперники за сердце любимой женщины. — Акура, она много раз спрашивала о тебе, даже беспокоилась и переживала. И, я думаю, нам тоже найдется о чем поговорить.
— Это что, жалость, Томоэ?
— Нет, это мое уважение.
Акура вдруг хмыкает, растягивает губы на косой манер, снова скалится.
— Да катись ты в пекло.
Ему ведь всю жизнь только и остается смотреть на ее лицо, расцветающее лучами радости, при взгляде на другого. Мир отвратителен, он отвратителен, искупался в грязи. Предал, едва не убил, даже получил прощение, а теперь еще что-то хочет? Ее хочет. Хочет быть на месте Лиса, ловить взгляд её счастливых глаз, чувствовать тепло её тела, вдыхать аромат её кожи. Акура артачится. Ведет себя малодушно и глупо. Но рот ему вдруг затыкает Юко, появляющаяся из-за его спины в одно мгновение. Просто берет и прикладывает ладонь к его темным губам, давит второй рукой на плечо.
— Мы придем, Томоэ, но позже.
И Лис соглашается, кивает — слабое движение подбородком под взглядом её раскосых зеленоватых глаз, оставляет их. Акура одергивает руку Юко резко и грубо, поправляет воротник на своем плаще.
— Ты на кой-влезла, а?
— Акура… — И сказано это с таким легким вздохом, идущим из груди, глядя в след уже удаляющемуся от нее мужчине. И никаких её оправданий. Ведь если он действительно хотел наладить контакт с теми, кто все еще дорог, то шанс на это у него был лишь сегодня.
После они конечно еще встречаются порой время от времени, когда она вновь и вновь вторгается в его мир совершенно по свойски и без приглашения. Отбирает у него из рук токкури, нюхает содержимое, морщит нос и по хозяйски уносит куда подальше. Распахивает окна шире впуская солнце в комнату, заставляя мужчину раньше проснуться, совершенно не обращая внимания на колючесть его взгляда в такие минуты. Она закидывает ноги на стол в подражании ему, усаживаясь напротив, крутит прядь волос на палец и закусывает игриво губу. Иногда Акура ловит себя на том, что наблюдает за тем, как Юко ест принесенные служками сладости. Женщина поднимает глаза, отвечает взглядом на взгляд, а потом манерно и тщательно облизывает свои пальцы. Заставляя того усмехается, качать головой. Во баба. Во чертовка. Она улыбается в ответ, кокетливо, едва заигрывая, но, скорее, по старой привычке, по доброй памяти. Она ведь знает, что было и чем все кончилось, знает, что неразделенные чувства его тяготят, придавливают к земле дебелым весом.
— Скажи, почему ты вяжешься ко мне? — вдруг говорит мужчина, бросая выразительный, давящий взгляд на гейшу.
— А оно тебе надо, Акура? Эгоистичным мудаком ты нравился мне больше, — изрекает спокойным голосом Юко, собирая волосы в высокий конский хвост. И мужчина криво ухмыляется, на свой почти привычный, почти знакомый манер.
