Это напоминает Анне о каком-то другом разговоре. О каком именно? В ту секунду, когда она вспоминает, что примерно то же самое говорила Элизабет, когда Джулия Робертс и Кифер Сазерленд отменили свадьбу, в ту секунду, когда Анна представляет, как она сидела рядом со своей тетей на пороге ее дома в Питсбурге двенадцать лет назад, раздается взволнованный голос Эллисон:

— Господи, Анна, из-под капота дым идет! Сворачивай!

Когда Анна тормозит и сворачивает на правую обочину, Эллисон наклоняется к рулю.

— Посмотри на датчик температуры! — кричит она. — Я же предупреждала, чтобы ты следила за ним!

Стрелка указателя находится в самой верхней точке ярко-красной зоны. Из-под капота уже клубами валит дым, и Анна даже чувствует его запах, напоминающий запах подгоревших морепродуктов. Когда они останавливаются, Эллисон выскакивает из машины, а Анна перебирается на ее место, чтобы выйти с той же стороны. Они стоят в нескольких футах от капота, полуденный влажный воздух давит, не давая дышать, а мимо проносятся машины.

— Может, открыть? — спрашивает Анна.

Эллисон, не отрывая взгляда от машины, задумчиво произносит:

— Наверное, мотор перегрелся. Надо вызвать кого-то на помощь.

После звонка в ААА — слава богу, что хоть Эллисон состоит в Автомобильной Ассоциации Америки, — сестра спрашивает:

— Ты на ручной тормоз тоже не поставила?

На верхней губе Анны выступает несколько капель пота.

— Конечно нет. Почему ты считаешь, что я виновата?

— Я не говорю, что ты виновата. Просто оба происшествия случились именно тогда, когда за рулем была ты.

— Эллисон, ты же сама из кожи вон лезла, чтобы убедить меня, что на дорогах постоянно гибнут животные.

Помолчав, Эллисон говорит:

— Это просто смешно. Мы в часе езды от Чикаго.

— Ты что, спешишь? Может, ты сегодня собиралась сходить в музей?

— Я не собиралась застревать где-то у черта на куличках.

— Разве такое не могло случиться, если бы за рулем была ты?

Эллисон не отвечает.

— Какая же ты стерва! — восклицает Анна. Она на несколько шагов спускается вниз по обочине, заросшей травой. Ей не хочется, чтобы ее видели водители проезжающих машин, не хочется быть тем, с кем другие водители сейчас не хотели бы поменяться местами. Она складывает на груди руки, потом поворачивается, смотрит наверх и говорит сестре:

— Кстати, это была Элеонора Рузвельт.

Итак, придется еще одну ночь провести в мотеле. На часах нет и пяти, когда они подходят к регистратору. До мотеля их подбросил водитель буксира, который увез их машину. В мастерской сказали, что грузовик будет готов на следующий день к двенадцати, и это означает, что завтра им придется ехать прямиком в аэропорт, чтобы у Эллисон был хоть какой-то шанс успеть на самолет. Потом Анне предстоит самой поехать в город по ужасным чикагским дорогам, встретиться с Генри, выгрузить вещи и возвратить грузовик в агентство проката. Анна понимает, что на самом деле ей хотелось, чтобы в тот момент, когда она скажет Генри «привет», Эллисон была рядом, чтобы на глазах сестры она официально въехала в его город и стала частью его мира. Насчет Фиг таких мыслей никогда не возникало, потому что Фиг на Анну совершенно не похожа. Иногда, когда Эллисон и Анна бывают вместе, Анне кажется, будто она сама становится немного красивее. Пока они дожидались ААА, рядом с ними пару раз останавливались машины, предлагая помощь. В обоих случаях за рулем были мужчины, и Анна подумала, стали бы они останавливаться, если бы она была одна, без сестры?

Сейчас они в городке под названием Карлтон, в одноэтажном мотеле, владельцем которого является местная семья; стоянка машин находится прямо перед окнами номеров. С одной стороны мотеля расположены скромные домики, а с другой — лес, причем такого ярко-зеленого цвета, что Анна решила, что здесь недавно были сильные дожди. Чтобы добраться до ближайших магазинов и ресторанов, нужно пройти через лес и примерно милю идти вдоль проселочной дороги. Об этом им рассказала женщина, которая выдала ключи от номера.

Как только Анна и Эллисон заходят в свой номер и ставят на пол сумки, Эллисон сообщает, что отправляется бегать трусцой. Она отсутствует примерно час и возвращается взмыленная, с красным лицом. Когда она появляется в номере, Анна уже досматривает по телевизору второе ток-шоу. Приняв душ, Эллисон снова уходит и возвращается через несколько минут с пачкой картофельных чипсов из автомата; Анне она их не предлагает. Она ложится на другую кровать и начинает читать книгу о том, как воспитывать детей, не теряя при этом чувства самоуважения.

Если бы они с сестрой не поссорились, думает Анна, то их злоключения могли бы показаться забавными. Но сейчас общество Эллисон ей настолько неприятно, что она даже готова предложить ей прямо сейчас сесть в автобус и поехать в аэропорт. (Давай, давай, увидишь, что Анне тоже не все равно!) Но вслух она ничего не говорит. Около шести часов начинается несильная гроза, и, когда дождь прекращается, Анна спрашивает:

— Что будем есть на ужин?

— Я уже наелась. Мне хватило чипсов.

Неужели она говорит серьезно? Ужин — это как раз то, что, по мнению Анны, должно было вернуть вечеру осмысленность и успокоить нервы.

— Не хочешь сходить со мной что-нибудь поискать?

— Нет, спасибо.

И тогда Анна решает (это будет вдвойне приятно, потому что, во-первых, разозлит Эллисон, а во-вторых, доставит удовольствие самой Анне) заказать по телефону китайскую еду. Поискав телефонный справочник и найдя его в выдвижном ящике письменного стола, Анна заказывает три основных блюда (креветки кунг-пао, тонкую стручковую фасоль по-сычуаньски и баклажаны в остром чесночном соусе), а также традиционный суп с вермишелью и еще два яичных ролла. Когда она положила трубку, Эллисон говорит:

— Я надеюсь, ты собираешься съесть все это сама, потому что я ничего не хочу.

— Я оставляю себе выбор, — отвечает Анна. — Я пока не знаю, чего мне захочется.

— Тут такая вонь будет стоять!

— А мне нравится запах китайской еды.

— Очевидно, и вкус тоже.

— Ой, мне так неловко, что я питаюсь три раза в день. Вот я и попалась. Как же мне стыдно!

— Анна, — ровным голосом произносит Эллисон, — а тебе не кажется, что ты могла бы быть повежливее со мной? Хотя бы в благодарность за то, что я оставила маленького ребенка и согласилась перегнать твой грузовик через всю страну?

Еду пришлось ждать долго, почти час. Когда наконец раздается стук в дверь и средних лет азиат в светлой рубашке на пуговицах и с короткими рукавами передает Анне пакеты, она тут же расставляет их содержимое на письменном столе. Если снять крышки, еда остынет быстрее, но это не слишком большая цена за то удовольствие, которое Анна получит, когда запахи распространятся по комнате и проникнут в ноздри Эллисон. В ресторане, очевидно, решили, что заказ был сделан на семью, и положили три набора палочек для еды и пластиковых приборов, но тарелок не было ни одной, поэтому Анна придвигает к столу единственный в номере стул (ее колени упираются в средний выдвижной ящик) и начинает есть прямо из упаковок. Над столом висит зеркало, в котором она видит собственное отражение — не самое привлекательное зрелище. За ее спиной, на одной из кроватей, растянулась Эллисон; она переключает каналы телевизора, пока, наконец, не останавливается на реалити-шоу, посвященном свиданиям молодых. Ее выбор настораживает. Если бы Анна смотрела такую передачу, это было бы нормально, но для Эллисон это похоже на признание поражения, почти отчаяние. Куда подевалась книга о воспитании? Анна каждые несколько минут бросает взгляд на отражение сестры в зеркале. Один раз их глаза встречаются, и Эллисон поспешно отворачивается.

Съев один яичный ролл, две ложки супа, примерно десятую часть креветок и баклажанов, а также половину фасоли, Анна чувствует, что в нее уже больше не влезет, и встает. Еда начинает вызывать отвращение. Она моет руки (рукомойник находится не в ванной, а на улице), потом возвращается к столу и принимается одну за другой вытирать и закрывать все коробочки.