- И давно? – Целтин уже понял, что юлить нет смысла – ими воспользовались, остаётся лишь принять данность и надеяться, что все тонкости федералам всё же не известны.

- С самого начала, – быстро ответил Панфилов, вмиг разрушив надежды. – Или думаете только вам удалось проследить так называемый «след»?

- Да, конечно... – Целтину хотелось выть от осознания собственной никчёмности. Ну, действительно, как можно было быть такими легкомысленными?! «Большой брат» следит за нами даже на стульчаке унитаза – это когда вы живёте жизнью простого обывателя, который и думать не думает, что-то предпринимать. Если же вы приняли инородный сигнал, слежка распространится не только на вашу жизнь, но и на то, что сокрыто внутри неё на уровне подсознания. Чтобы утаить факты нужно перестать мыслить. Нужно превратиться в апаллический овощ или умереть – только так появится шанс утаить информацию, да и то не факт.

Целтин чувствовал себя использованным. Именно такое чувство, наверняка, все эти годы испытывала Соня – бедная малышка, которой тоже воспользовались для достижения каких-то возвышенных целей. Да, они все хотели помочь, но за неимением основополагающих знаний, топтались на месте, чиня лишнюю суету. Каково при этом было Соне? Вопрос. Думается, паршиво. Только представьте себя, доведённого до отчаяния и сбитого с толку, в толпе мельтешащих людей. У них свои проблемы, они замечают вас только когда это нужно им самим. Да, они вам сочувствуют, но ровно настолько, насколько пугало может сочувствовать белой вороне. Потом, возможно, кто-нибудь всё же осознает свою ошибку, однако к тому времени становится уже слишком поздно. Так, как поздно сейчас. Первопричина проблемы остаётся на другом уровне, до неё не дотянуться просто так. Отмотать время назад тоже не получится – палочки, как в рекламе, не пересекаются, – событийность идёт своим чередом, множа обиженных и обидчиков. И что самое гадкое, каждый считает, что воспользовались именно им.

Пока Целтин боролся с противоречиями, Громов отпер дверь.

- Сейчас вы увидите такое, что может перевернуть ваше мировоззрение с ног на голову, – полковник переступил порог, оглянулся. – Тут правда ступенька, осторожнее.

- И не нужно ничего подписывать? – с дуру ляпнул запутавшийся Целтин.

- Поверьте, это ни к чему, – Панфилов по-дружески приобнял за поясницу, но ровно настолько, чтобы придать дополнительного ускорения, иначе Целтин мог простоять на ступеньках вечность.

Наперекор ожиданиям подвальное помещение оказалось ярко освещено. В потолке холодно мерцали люминесцентные лампы. Вдоль стен висели на вкрученных кронштейнах светильники с лампами накаливания. Облицовочный гипсокартон потрескался, несколько кронштейнов не выдержали нагрузки – светильники валялись на полу, источая едкий, ослепляющий свет. Пахло непонятно... Каким-то тальком, скорее даже детской присыпкой. У Целтина не было обычных детей – Соня, естественно, не в счёт, – потому он не был сведущ в вопросах детской гигиены, а из всех запахов только этот и знал... Ещё с детства.

Запах присыпки.

Ну конечно же! Ведь тварь вселилась в девочку – так все твердят наперебой. Потому Громов и интересовался на счёт нейросетей. Возможно, ему даже нет дела до Сони. Ему нужно выковырнуть из головы ребёнка пришельца. Чтобы изучить, выведать секреты перемещения сквозь пространство-время, познать послесмертие. Если всё пройдёт гладко, заслать на тот свет научную экспедицию, разнеся из дробовика поочерёдно головы команде добровольцев, ведь как-то иначе разрушить барьер между явью и навью вряд ли возможно.

Под ногами похрустывал кафель. По правую руку сгрудились автоматы для стирки грязного постельного белья. Лавочки вдоль прохода заставлены измерительным оборудованием. Целтин, силясь не споткнуться, разглядел осциллограф, спектрометр, переносную радиостанцию Р-148 «Малыш»... Откуда здесь взялась такая редкость – большой вопрос.

Целтин огляделся и понял: в подвале вообще нет современного цифрового оборудования, только советские аналоговые прототипы, давно выработавшие ресурс и годные лишь для показа публике, как редкостные музейные экспонаты. Разница лишь в том, что весь этот раритет исправно работал: шипела гарнитура «Малыша», подмигивал диаграммой осциллограф, поблескивал кристаллами-анализаторами спектрометр... Приборы трудились, что-то вычисляли, регистрировали неведомые Целтину параметры. Зачем в прачечной нужно измерительное оборудование и радиостанция – ещё больший вопрос, но сосредоточится на нём Целтину не позволили.

- Так нужно для чистоты эксперимента, – Громов словно прочитал мысли. – Взгляните.

Целтин уставился на указующий перст полковника ФСБ, будто перед ним возник сам Святой Лука!

Аналогия возникла в голове не просто так. За скамейками с оборудованием возвышался крест в два человеческих роста, укрытый целлофановой накидкой. Целтин отчётливо разглядел широкую поперечину на высоте полтора метра от пола, ещё одну, чуть уже, у верхнего основания. Дальше, точнее ниже, начались проблемы – мозг перестал соображать, мысли путались, сознание оказалось перегруженным, как оперативка давшего сбой компьютера, столкнувшегося с непосильной задачей, которую просто невозможно решить при помощи алгоритма стандартных команд.

Вот и в реальности стандартная модель дала трещину. Логика куда-то подевалась, а без неё Целтин никак не мог. Он-то привык всё взвешивать, анализировать, разбирать вплоть до субатомных уровней. Только после скрупулёзного изучения всех сопутствующих процессов делать тот или иной вывод. И не важно сколько времени займёт вся процедура – процесс познания он таков: длителен и тернист. Спешка же только собьёт с верного пути. Ступать нужно аккуратно, дабы не упустить мелочей, от которых зачастую зависит конечный результат. Ведь так просто пройти мимо очевидного, что на первый взгляд незаметно, а на деле является основополагающим.

Здесь же его просто поставили перед фактом: так есть!

И так было.

На кресте был распят человек, и Целтин не знал, что с этим делать. Все недавние разговоры отошли на второй план. Разбираться ни в чём не хотелось. Над сознанием властвовал всего один наиглупейший вопрос: каким образом его втянули в эту треклятую секту? Лучше пожать руку свидетелям иеговым, сесть за один стол с лжепророком, закопаться в могиле, дабы преодолеть пространство... Лишь бы оказать подальше отсюда! Забыть и не вспоминать. А если воспоминать, то как сон. Как страшный сон. Как те кошмары, что видит по ночам Женя.

- С вами всё в порядке? – осведомился откуда-то издалека ангельским голоском Панфилов. – Сергей Сергеевич, вы пугаете нас...

Целтин вздрогнул. Отогнал прочь непутёвые мысли. Постарался взять себя в руки.

- Что это такое?

- Это... – Громов только сейчас опустил руку. – Знать бы мне, что это.

- Ступайте за мной, – позвал Панфилов, быстро обходя скамейки. – Собственно, мы и хотели спросить это у вас. Интересует, знаете ли, мнение сведущего в данном вопросе специалиста.

Пока Целтин протирал глаза и, спотыкаясь, пробирался за Панфиловым, Громов дёрнул какой-то рычаг, и занавес пал...

Целтин так и замер на полпути, с отвисшей челюстью, – он-то ожидал увидеть распятую девочку, а увидел голого мужика, сидящим в кресле и пускающим от переизбытка эмоций пузыри. Естественно, никакого креста не было и в помине, за спиной сапиенса раскорячились штативы капельниц, всевозможные кронштейны и столики с оборудованием. Проводов было мало, из вены торчал катетер, голова брита наголо, одет в бумажный подгузник – по всему беспомощный аут.

Но только вот зачем он тут? И где обещанная апаллическая девочка?..

Снова поворот, да такой, что только глаза держи.

Целтин медленно поднёс ладони к лицу. Уставился на линии на руках. Понял, что не помнит, где оставил чемодан с вещами.

Глава 9. ДЕЖАВЮ.

Она застыла у входа в огромный туннель – в точке, которую доселе преодолевала в едином порыве души, толком не запомнив действия. Хотя, возможно, действие принадлежало вовсе не ей. Кому-то свыше. Некоей посторонней сущности, истиной цели которой она так и не познала, в силу убогости своего мышления. Ей были уготованы знаки, событийность оставляла синяки и ссадины, последний раз она чуть было не умерла... Но всего этого оказалось недостаточно. Хлебая мелкими глотками из чаши судьбы, дабы познать истинную суть момента, она так увлеклась процессом, что сама не заметила, как сосредоточилась на рутине – глотках, – позабыв о главном: что ничто не настанет просто так, в угоду примитивной упёртости. Подсказки во сне должны были сподвигнуть к реальным действиям, к шагам, которые так и не были предприняты, ввиду несостоятельности мысли. Ещё она боялась, до дрожи в коленях. Не за себя, за Соню. Ведь помочь малышке и впрямь могло лишь чудо.