Екатерина Владимировна не проронила ни слова; а Ратникова всего лишь заглянула в глаза заместителя по СУВР и трогательно улыбнулась. Она всё поняла. На каком-то запредельном энергетическом уровне их мысли всё же столкнулись, породив реальные эмоции, от которых сделалось тепло в груди.

В медицинском блоке их встретила Татьяна Владимировна. Рассказала о методах лечения пациентов, привела статистику детей, состояние которых неизменно улучшается благодаря процедурам. Конечно, процент не ахти какой, но нужно быть реалистом: в условиях современной медицины излечить всех – невозможно. Да и заболевания у некоторых детей такие, что трудно вдаваться в подробности. Потому что в сознании неподготовленного, или чересчур впечатлительного человека, может запросто нарисоваться мрачная картина безысходности.

Ратникова кивнула: да, так всё на сегодняшний день и обстоит; жаль, на горизонте не предвидится изменений, но нужно не отчаиваться, выполнять свою работу и тогда, рано или поздно, надежды обретут истинный вес. А это цель, к достижению которой нужно стремиться, как бы тяжело ни было!

- Галина Петровна рассказала мне про девочку с апаллический синдромом...

Сазонова кивнула.

- Светлана Фёдорова. От девочки отказались родители.

- Да-да, конечно, – сказала Ситникова. – Это просто какой-то кошмар – в голове не укладывается! Родители девочки не плохие люди, просто это бесконечное ожидание... Ожидание непонятно чего – оно может запросто подкосить кого угодно.

- Но не настолько же! – заметил Скороходов. – У всех поступков есть определённый предел, выходить за который цивилизованный, здравомыслящий человек попросту не имеет права. А тут взять и так просто отказаться от родной дочери. Уму непостижимо.

- Анатолий Иванович, – вздохнула Ситникова. – Да, поступок скверный. Но... поймите меня правильно: любому здравомыслящему индивиду свойственно абстрагироваться от реальных проблем. Просто так устроено сознание человека. А как именно оно устроено – доподлинно неизвестно. Это миллиарды нейронов, одновременно обменивающиеся друг с другом информацией. И если хотя бы один из синапсов замедляется, отставая от общего информативного потока, как правило, происходит необдуманный поступок, который стороннему наблюдателю, кажется нелогичным и, зачастую, бесчеловечным.

- Спасибо за познавательную лекцию, Татьяна Владимировна, но я всё равно не понимаю, как можно решиться на подобный шаг, – Скороходов остался непреклонен.

- А вы просто представьте себя на месте родителей девочки, – тихо сказала Зотова. – Никаких обнадёживающих слов, ничего конкретного, только страх неопределённости, ведь, скорее всего, девочка так и не очнётся.

- Я бы хотела взглянуть на Светлану, – решительно заявила Ратникова. – Это ведь возможно?

- Да-да, конечно, – Ситникова поднялась из-за стола. – Ступайте за мной.

Они вышли в ярко-освещённый коридор, в конце которого были расположены боксы для тяжело больных.

«Этакие камеры смертников, где в стены навечно въелись боль и страдания. Там даже воздух пахнет как-то иначе... Там пахнет смертью», – Зотова испугалась таких мыслей; они были совершенно несвойственны ей. Несвойственны месту, где проживает много детей.

- А что это за синдром? – спросила Ратникова, между делом. – Хотя бы в двух словах.

- Апаллический синдром, или как его ещё называют, «бодрствующая кома», – комплекс психоневрологических расстройств, проявляющийся как полная утрата познавательных, при сохранности основных вегетативных функций головного мозга, – Ситникова обернулась на ходу. – При нём происходит утрата функций коры обеих полушарий, при этом, преимущественно, поражаются медиобазальные отделы лобных и височных областей. Получается человек-растение.

- Боже мой... – Ратникова была поражена столь детальным ответом. – А что является первопричиной? Откуда эта дрянь берётся?

Зотову поразила интонация Тамары Владимировны.

«Откуда эта дрянь берётся? А ведь старушка имеет в виду отнюдь не болезнь. Что-то другое. Но что именно?..»

- Этот синдром, – продолжала рассказывать Ситникова, – может возникнуть в результате черепно-мозговых травм, реанимационных мероприятий, после вирусных энцефалитов. Он может также развиваться медленно (в течение нескольким месяцев или лет) на заключительной стадии медленных инфекций, таких как корь, краснуха, герпес.

- И как же выглядят такие пациенты? – тихо спросил Скороходов.

«Вот это номер! – подумала Зотова. – Да вы, молодой человек, даже понятия не имеете, в каком состоянии находится девочка, и, при этом, какие возвышенные спичи выдаёте на-гора, рассуждая о человеческой морали!»

- Клиническая картина апаллического синдрома часто развивается после выхода больного из коматозного состояния, когда восстанавливается бодрствование. При этом глаза пациента открыты, он вращает ими в глазницах, но взор не фиксирует, речь и эмоциональные реакции отсутствуют, словесные команды больным не воспринимаются и контакт с ним попросту невозможен.

- Не хотите поменять свою точку зрения? – с лёгкой иронией, какая только была позволительна при таком разговоре, спросила Ратникова, обращаясь к Скороходову; тот поскорее отвёл взор.

- В тяжёлых случаях больной прикован к постели, производит хаотические движения конечностями, напоминающие гиперкинезы. Могут обнаруживаться ответные реакции на болевые раздражители в виде общих или местных двигательных реакций, нередко с выкрикиванием нечленораздельных звуков. При этом основные вегетативные функции (дыхание, деятельности сердечно-сосудистой системы, сосание, глотание, выделение мочи и кала) у больного сохраняются.

- Но вегетативное состояние, насколько мне не изменяет память, – это отдельное заболевание.

- Скорее состояние, – поправила Ситникова, останавливаясь у нужной двери. – Да, вы правы. При вегетативном состоянии происходит поражение подкорковых структур, при апаллическом синдроме – лишь частичная утрата функций.

- То есть, надежда на выздоровление есть, – заметил Скороходов, однако без былого оптимизма.

- Да, но... – Ситникова осеклась.

- Что-то не так? – спросила Ратникова.

- Видите ли, синдром Светланы – непонятен. У девочки не было травм, она не болела ничем, относящимся к зоне риска, как здоровы и её биологические родители. Анализы ничего не выявили. Стационарные наблюдения тоже... Возможно, неэффективны методы нашего лечения. Или же мы столкнулись с чем-то новым, что до сих пор неизвестно современной науке.

- Но как такое может быть? – поразился Скороходов.

- Если честно, у меня нет ответа на ваш вопрос, – Ситникова отвернулась, нажала ручку, отошла в сторону, пропуская членов общественного совета в палату. – Знакомьтесь. Светлана Фёдорова. Предварительный диагноз на протяжении двенадцати лет жизни: бодрствующая кома. Причины неизвестны, состояние стабильное, курс лечения не назначен.

Зотова пропустила всех и вошла в палату последней. Она смотрела на мерно поднимающиеся и оседающие простыни. На бледные запястья. На раскачивающиеся спины попутчиков... Куда угодно, но только не на лицо девочки. В груди ныло так, словно Зотова была виновата, что со Светланой всё так. Виновата в лице всего человечества. Но только непонятно, в чём именно заключалась их вина...

- Она слышит нас? – почему-то шёпотом спросила Ратникова.

- Да, но вряд ли понимает, – так же шёпотом отозвалась Татьяна Владимировна.

Ратникова приблизилась к кровати, наклонилась над недвижимой пациенткой, погладила по прозрачной ладони.

«Бог мой, ведь этой кожи никогда не касались солнечные лучи!» – Зотова с трудом стряхнула с плеч оцепенение.

- Вы хотите сказать, что с момента рождения девочка прикована к постели? – спросил Скороходов. – Совершенно не двигается и ни на что не реагирует?

Ситникова кивнула.

- Да. И мы не в силах что-либо поделать. Только наблюдать.

- А в остальном девочка совершенно здорова, – медленно проговорила Ратникова. – Как же нелепо.