Исследования в области когнитивной нейронауки убедительно доказали, что, вопреки популярному убеждению, самые важные вехи в усвоении языка (например, момент понимания первых слов, выстраивание предложений) очень сходны у моноязычных людей и билингвов. Одно из немногих различий состоит в том, что во младенчестве у носителей одного языка словарный запас больше. Но этот эффект исчезает и даже меняется на обратный, когда к этому словарю добавляются слова, которыми билингвы могут пользоваться в обоих языках.
Второй популярный миф заключается в том, что не следует смешивать языки и что каждый родственник должен говорить с ребенком на одном языке. Это не так. Некоторые исследования билингвизма проводились с участием родителей, каждый из которых говорил со своими детьми только на одном языке, что характерно для пограничных регионов, например Словении и Италии. В других исследованиях, проводившихся в двуязычных регионах, таких как Квебек или Каталония, родители говорили на обоих языках. Этапы когнитивного развития детей в этих двух регионах оказались идентичными. Когда один человек говорит на двух языках, ребенок не путается, так как произнесение фонем сопровождается мимическими указаниями (движением лицевых мышц), характерными для того или иного языка. Можно сказать, что говорящий делает французское или итальянское выражение лица. Это служит легкой подсказкой для маленьких детей.
С другой стороны, есть еще одна большая группа доказательств того, что у билингвов быстрее и лучше развиваются исполнительные функции мозга, а именно способность тормозить и контролировать внимание. Поскольку эти качества очень важны для развития обучаемости и социального развития ребенка, преимущество билингвизма вполне очевидно.
В Каталонии дети растут в социолингвистическом контексте, где испанские и каталонские слова вместе используются в речи. В результате у каталонских детей развивается способность быстро переключаться с одного языка на другой. Распространяется ли это качество на переключение между задачами за пределами языка?
Для ответа Сезар Авила и его коллеги сравнили активность мозга носителей одного языка и каталонских билингвов, которые переключались между неязыковыми задачами. Участники видели последовательность объектов, быстро мелькавших в центре экрана. Сначала их просили нажать одну кнопку, если объект был красным, и другую – если он был синим. Потом участникам внезапно предлагали забыть о цвете и с помощью тех же кнопок реагировать на форму объекта (правая кнопка для квадрата, левая – для круга).
Хотя это звучит просто, но когда инструкции к заданию переключаются с цвета на форму, большинство людей отвечает медленнее и совершает больше ошибок. Этот эффект был гораздо слабее выражен у каталонских билингвов. Авила также обнаружил, что носители одного языка и билингвы пользуются разными нейронными сетями для решения этой задачи. Дело не в том, что у них увеличена активность в одном регионе мозга, а в том, что проблема решается совершенно иным способом.
Для переключения между задачами носители одного языка пользуются такими отделами исполнительной системы, как передняя поясная кора и некоторые участки лобной коры. Билингвы же применяли отделы мозга, отвечающие за языковые сети, которые они используют для переключения между испанским и каталонским языком в непринужденном разговоре.
Это означает, что для переключения задач, даже если они не имеют отношения к языку (в данном случае – переключение между цветом и формой), билингвы пользуются языковыми сетями мозга. Они могут задействовать мозговые структуры, которые у монолингвов специализируются исключительно на языке, для решения задач когнитивного контроля, не имеющих отношения к языку.
Владение двумя или более языками также изменяет анатомию мозга. Передняя поясная кора билингвов обладает большей плотностью белого вещества – пучков нейронных волокон, – чем у носителей одного языка. Этот эффект наблюдается не только у тех, кто выучил больше одного языка в детском возрасте. Он возникает и у тех, кто овладел вторым языком позже, и может быть особенно полезен для пожилых людей, так как целостность нейронных связей – главный элемент когнитивного резерва прочности. Билингвы, даже с учетом возраста, общественно-экономического положения и других факторов, менее подвержены старческому слабоумию.
Таким образом, исследование билингвизма позволяет нам опровергнуть два мифа: языковое развитие у двуязычных детей не замедленно и один человек может без проблем смешивать два языка. Более того, эффекты билингвизма выходят за рамки языковых навыков и способствуют развитию когнитивного контроля. Билингвизм помогает детям быть капитанами собственных мыслей и пилотами своего бытия. Эта способность очень важна для их социальной адаптации, здоровья и будущего в целом. Так что, пожалуй, нужно пропагандировать билингвизм. Среди множества менее эффективных и более дорогостоящих методов стимуляции когнитивного развития этот способ – гораздо более простой, изящный и надежный.
Машина догадок
У детей с очень раннего возраста есть изощренный механизм поиска и накопления знаний. В детстве мы все – ученые[13], но не только из-за желания исследовать и ломать вещи, чтобы посмотреть, как они устроены, или осаждать взрослых бесконечными вопросами «Почему?». Мы были маленькими учеными, потому что пользовались особым методом для изучения окружающего мира.
Преимущество науки в том, что она может строить теории на основании скудных и неоднозначных данных. Анализируя ничтожные остатки света мертвых звезд, космологи создали эффективную теорию происхождения Вселенной. Научные методики особенно действенны, когда мы точно знаем, какой эксперимент отдает одной теории предпочтение перед другой.
Игра с кнопками (нажимание кнопок, клавиш или выключателей) и функциями (светом, шумом, движением) похожа на маленькую вселенную. Во время игры дети совершают операции, позволяющие им разгадывать загадки и открывать этиологические правила этой вселенной. Игра – это открытие. Ее напряженность зависит от неопределенности, которую ребенок обнаруживает в ее правилах. Когда дети не знают, как работает простой механизм, они (чаще всего) непроизвольно выбирают игру, наиболее эффективно раскрывающую принцип его действия. Это очень похоже на научный метод: исследование и методичные изыскания с целью выявить и прояснить причинно-следственные отношения во Вселенной.
Но природная склонность детей к научным исследованиям заходит еще дальше: они строят теории и модели в соответствии с наиболее правдоподобным объяснением наблюдаемых данных.
Есть много примеров таких исследований, но самое изящное началось в 1988 году с эксперимента того же Эндрю Мельцова, который придумал следующую сцену. Актер входит в комнату и садится перед коробкой с большой пластиковой кнопкой. Он нажимает кнопку головой, и тогда, словно при выигрыше в игровом автомате, раздаются звуки фанфар и мигают яркие огоньки. После этого годовалого ребенка, наблюдавшего эту сцену, усаживают на колени к матери на то же место перед коробкой. Ребенок наклоняется вперед и нажимает кнопку головой.
Как узнать, было ли это обычным подражанием или же годовалый ребенок обнаружил причинную связь между кнопкой и огоньками? Для ответа на этот вопрос требовался новый эксперимент, как тот, который четырнадцать лет спустя был предложен венгерским психологом Георгием Гергели. Мельцов считал, что младенцы подражают действиям актера, когда нажимают головой на кнопку. У Гергели зародилась другая, более смелая и интересная идея. Ребенок понимает, что взрослый разумен, а значит, если он не нажимает кнопку рукой, что было бы более естественно, то лишь потому, что нажатие головой необходимо для достижения результата.
Эта смелая теория предполагает, что у младенцев гораздо более изощренное мышление, чем принято считать, и что оно включает представление о взаимодействии людей и вещей. Но как определить уровень мышления у младенца, который еще не умеет говорить? Решение Гергели было простым и элегантным. Представьте аналогичную ситуацию в повседневной жизни. Человек входит в дом с кучей сумок в руках и открывает дверь, нажимая локтем на дверную ручку. Мы прекрасно знаем, что дверные ручки не предназначены для открывания локтями и человек поступает так лишь потому, что у него нет выбора. Что, если воспроизвести эту идею в эксперименте Мельцова? В комнату входит тот же актер, нагруженный сумками, и нажимает кнопку головой. Если младенец лишь подражает актеру, то он сделает то же самое. С другой стороны, если он способен мыслить логически, то поймет, что актер нажал кнопку головой, потому что его руки были заняты. Следовательно, чтобы получить звук фанфар и красочные огоньки, ребенку достаточно нажать на кнопку любой частью своего тела.
Они провели эксперимент. Младенцу показали, как актер, нагруженный пакетами из магазинов, нажимает кнопку головой. Потом ребенок уселся на коленях матери и нажал кнопку руками. Это был тот самый младенец, который нажимал кнопку головой, когда увидел, как это делает актер со свободными руками.
