Мертвая хватка бронзовых пальцев сомкнулась вокруг груди девушки.

- Ты не можешь! Не смиешь! - отчаянно кричала Янка. Она бессильно билась в кольце медных пальцев, окрашивая металл кровью из разбитых кулачков.

Роман поднырнул императрице под локоть, и одним быстрым движением выдернул причину всех несчастий - старый желтый конверт - из руки Янки. И прыгнул в сторону.

- Эй, бабка бронзовая, стихотворение у меня!

Но императрице уже было не до стихотворения, теперь у нее с Янкой были личные счеты. Бронзовый кулак продолжал сжиматься, Янка страшно закричала.

И тогда Роман сделал единственное, что оставалось. Он выхватил из кармана зажигалку. Язычок синего пламени лизнул угол старого пожелтевшего конверта и тот занялся враз, весело, как вспыхивают свечи на именинном торте. Роман изо всех сил старался не думать о корчащихся в огне бесценных строчках. Он лишь смотрел как черное кружево горелой бумаги бессильно опадает на мокрый асфальт.

Послышался долгий протяжный вздох, так вздыхает при первом толчке раскачиваемый медный колокол, и наступила тишина. Статуя стояла абсолютно неподвижно, как и положено любой уважающей себя медной статуе. От своих собратьев она сейчас отличалась одним - в крепко сжатом кулаке ее вытянутой руки, бессильно свесив голову, болталась пепельноволосая девушка.

- Ignis locutum, causa finita*. - пробормотал Рико и сел прямо на асфальт, устало привалившись к еще теплому боку медной бабушки.

Тело Янки пронзила длинная дрожь... и она судорожно закашлялась. Обтерла рот, а потом горестно оглядела оставшуюся на ладони полоску крови:

- Здаеться, у мэнэ ребро сломано. А може и два. - Янка взбрыкнула ногами, пытаясь вывинтиться из императорского кулака, подергала статую за намертво застывшие пальцы. - Да помогите ж выбраться, панове!

- Извини, mon cherie, ничего не получится! - злорадно сообщил Рико, - Монаршая длань - это серьезно. Сидеть тебе у ее величества в кулаке, пока полковник чистильщиков не пришлет. Тогда, может, выпилят. Или так увезут. - Рико принялся набивать номер на мобилке, - Все кончено, надо прибрать. - бросил он в трубку и уже пряча мобилку в карман куртки, назидательно заметил, - Я бы тебе как при Конвенте: «Point de grace, point de quartile»*. Сто лет уже твержу, укроти свой язычок, Янка! Оскорблять наших э-э ...клиентов - смерти подобно! Из-за тебя нашему молодому другу пришлось пушкинский раритет жечь!

- Что? - будто раненый бизон взревел у Романа над ухом. Его рванули за локоть и пухлые пальцы принялись бесцеремонно ощупывать его карманы, - Этого не может быть! Нет! Только не это! Вы не могли..! Где стихотворение? Где конверт?

Глядя в налитое кровью лицо шефа Роман виновато развел руками и посмотрел на асфальт, где у его ног валялись обгоревшие клочки. Отчаянно взвыв, шеф рухнул на колени и принялся лихорадочно перебирать жалкие останки своего блистательного будущего, но они лишь рассыпались в его руках черным пеплом.

- Вы его сожгли!

- Но вы же сами сказали, что он вам не нужен! - пробормотал Роман. Сегодня старая площадь слыхала много страшных криков, но вопль, исторгнутый из шефовой груди, пожалуй, превосходил все.

- Сожгли! Вы! - прянув с колен, шеф подскочил к Роману и вцепился ему в горло.

- Так что же, пусть бы эта нечисть раздавила девушку? - с трудом оторвав от своего горла неожиданно цепкие пальцы, Роман отбросил шефа прочь.

- Да хоть десять, хоть сто девушек! - брызгая слюной, шеф надвигался на Романа, - Я доверил вам творение гения! - похоже, шеф уже успел напрочь позабыть как лихорадочно спешил отвязаться от этого самого творения, - Вы должны, вы обязаны были сберечь его! Из-за вас все мои надежды - в пыль! В черный пепел! Вы-ы! - шеф потряс кулаками перед лицом Романа. - Я вас... уничтожу! Из университета - вон! Грант ваш американский - другому! Найдем как! Диссертация вам? Вот вам диссертация! - и под нос Роману ткнулась пухлая фига, - Сортиры мыть будете! Вы-ы! -шеф еще раз потряс у Романа перед носом кулаками и пошатываясь, побрел по бульвару, - Вся жизнь, вся жизнь - пепел! Уничтожу! - рыдающе донеслось до них и стихло.

- Что, может? - сочувственно поинтересовался Рико.

- Обязательно! - с полной уверенностью кивнул Роман и вот тут ноги перестали его держать. Они просто предательски подломились в коленях, Роман плюхнулся рядом с Рико и уткнулся лицом в ладони.

- Кстати, хотел поинтересоваться, юноша: как вы догадались, что за памятником этого вашего Яворницкого можно отсидеться? - Рико говорил фальшиво-бодрым тоном, каким обычно говорят с безнадежно больными.

- Когда в 24-м году ее, - Роман похлопал статую по медному бедру, - сбросили с пьедестала, настоящий, живой Яворницкий ее спрятал.

- Как мило! А если бы бронзовая мадам оказалась неблагодарной - меня бы уже давно расплющило?

- Но ведь не оказалась же. В конце концов, Яворницкий из-за нее жизнью рисковал. Лучше бы он ее своими руками в печку затолкал! И откуда она взялась на наши головы?

- Откуда все они берутся, - небрежно пожал плечами Рико, - Феномен оживления статуй давно известен, вспомните хотя бы Галатею.

- Галатея людей в лепешку не давила!

- Да что вы, юноша, эта барышня половину Афин разнесла, пока ее пращами не раздробили. Скульптора потом родственники убитых на части разорвали, и воля ваша, я не могу их слишком осуждать. Думать все же надо, когда третий элемент добавляешь.

- Третий элемент?

- Ну посудите сами. Элемент первый - личность того, кто позирует, особенно если это мощная, значимая личность. Добавьте талант скульптора - и вот два элемента сошлись. Публика восхищается - ах, гениальное творение! А в нем просто уже тлеет огонек псевдо-жизни. Достаточно ввести третье, равное по силе воздействие - и все, пошагал голем. Для Галатеи третьим элементом было плотское вожделение ее создателя, а для вашей красотки, - Рико тоже похлопал статую по бедру, - посвященное ей стихотворение Пушкина.

- Нет, погодите, не сходится, - Роман помотал головой, - Если все так, то Пушкин же «Медного всадника» написал, а памятник Петру как стоял...

Дружное «о-о-о!», выданное Рико и Янкой, заставило Романа оборвать свою речь.

- «Медный всадник» и памятник Петру! - почти простонал Рико, - Так это же хрестоматийный пример, юноша! Знаете ли вы, что натворила в Петербурге изысканная фантазия гения? Описал он погоню монумента за человеком, и что же? Каждое наводнение, да что там - каждый паводок растерзанные, растоптанные тела молодых мужчин! И всех, строго по Пушкину, звали Евгениями! Имя Евгений стало смертным приговором! Группа Якова Брюса почти вся полегла, пока они этот шедевр Фальконе скрутили!

- Наша статуя ще не самая страшная, - Янка повозилась, удобнее устраиваясь в медном кулаке, - У нее хоть коня нема.

- У мсье Пушкин... - делая ударение на французский манер на последний слог, продолжал Рико, - ...сложные отношения с монументальной скульптурой. То у него «Каменный гость» заглядывает на огонек по приглашению, то бронзовые гости - без оного. Монархи, им все позволительно... - он звучно щелкнул ногтем по еще теплому боку статуи, - Хотя должен заметить, мадам и месье, что в целом с Александром Сергеевичем нам еще весьма повезло.

- Чем же это?

- А тем, что когда он написал «Я памятник себе воздвиг...», то на наше счастье, не забыл добавить - «нерукотворный». Не будь этого единственного, столь нужного слова, сейчас бы за нами гонялись все бюсты и памятники Пушкину. Не исключено, что вместе с вот этим самым танком!

Роман поднял глаза к пьедесталу, на котором возвышался старый грозный танк. В неверном свете фонарей четко просматривались табличка: «Памятник Пушкину».

А когда Роман, наконец, оторвал взгляд от завораживающей надписи, рядом с ним никого не было: ни Рико, ни Янки, ни медной бабушки. Он сидел один, на асфальте, у памятника генерал-лейтенанту Ефиму Григорьевичу Пушкину, чей танк в 43-ом году первым ворвался в освобожденный город.