В Белостоке мне торжественнно сообщили, что к составу прицеплен новый вагон – рижский. Мое путешествие, однако, едва не закончилось в Бресте, где потребовалась белорусская транзитная виза и возник серьезный риск отстать от поезда. По счастью все обошлось, я благополучно добрался до Литвы, откуда «петербургский экспресс» проследовал дальше, а вагон наш плавно вписался в обычный литовский состав на Ригу. Наверное, моему приезду могли бы позавидовать сразу несколько легендарных персонажей: и Максимов – герой Акадия Райкина из фильма «Мы с вами где-то встречались», и неудачник-пассажир из известной юморески Задорнова про два девятых вагона, и любой шпион, реальный или мнимый, включая Ленина в девятьсот семнадцатом.
Гораздо плачевнее завершилась моя автобусная поездка из Эрфурта в Киев в 2003 году, познакомившая меня со шпаной и беспризорниками Центрального железнодорожного вокзала столицы Украины. В результате в разных украинских городах – от Львова до Днепропетровска мне пришлось жить с временным немецким паспортом, в котором отсутствовала украинская виза. Местные инстанции не понимали, что же им вклеить в мой заграндокумент, выданный посольством Германии взамен украденного юными гопниками. В такой же тупик их ставила неизбежная необходимость однажды выпустить меня из страны. Воистину вопрос на засыпку: как пересечь границу и убраться восвояси человеку, который не может доказать, что он не десантник-парашютист, и документально засвидетельствовать, на каком основании здесь околачивался. В связи с этой историей и языком, который до Киева доведет, вспоминаю фразу из письма члена Общегерманского координационного совета российских соотечественников: «Уважаемые коллеги, по не зависящим от меня причинам нахожусь в Украине».
Однажды пригласили меня выступить с рассказом о танго и Оскаре Строке в берлинском клубе киевлян.
– Здравствуйте, это Мария, – говорит женщина с таким прононсом, будто только вчера приехала из Одессы. – Вы выступите у нас в клубе «Киев»?
– В клубе геев? – пошутил я.
Дама или не расслышала, или не поняла юмора и невозмутимо продолжила:
– Вышла книжка об Оскаре Гиммерверт. Вы, думаю, в курсе.
– Знаю. И могу принести еще одну книжку, свою.
– А зачем еще одна книжка? Одна уже есть…
Киев-не-Киев, да только расклад почти по Жванецкому. Выступления на общественных началах, клубы по интересам. На самом деле, работа такого свойства имеет давние традиции в «пространстве немецкого языка». Вспомним, что в ответ на прошение Вольфганга Амадея Моцарта, Венский магистрат смог ему предложить лишь «место без жалования». Сегодня подобные «места службы» стали обычной формой трудовой деятельности. Что уж говорить о свободных профессиях.
В конце прошлого века немецкий устроитель концерта «Русская ночь» зазвал меня и музыкантов моего ансамбля к себе домой. Еще недавно он обещал подрядиться на роль импресарио эмигрантского джаз-оркестра. Теперь же рассказал об убытках, которые понес, о том, что музыка – дело неприбыльное. Уклонившись от выплаты обещанной суммы вознаграждения (договор заключен не был), Строке, автор Анисим намекнул на идею бизнеса с Украиной как перспективу нового сотрудничества. О щетине и ее поставках. Тогда один из участников беседы распахнул ворот и обнажил волосатую грудь, а другой вспомнил фильм «Подвиг разведчика». Там тоже речь велась о щетине, только закупки предлагал делать советский агент. Интересно, что задолго до «Подвига разведчика» тема таких поставок прозвучала в рассказе Саши Черного «Письмо из Берлина»: главный герой планировал организовать сбыт щетины из берлинских парикмахерских в Эстонию.
После объединения Германии из Берлина было выгоднее и удобнее поставлять зайцев. Причем вовсе не трамвайных. Впервые я наблюдал их на пахотных землях по окраинам тюрингских деревень: огромных зайцев, сидящих в траншее, чем-то похожих на кенгуру. Позже меня поразило постоянное «военное» присутствие этого зверя в столичных парках и жилмассивах. Впрочем, речь, скорее, о кроликах. Именно они, те самые, которые «не только ценный мех», свободно передвигались по германской столице. Будто Берлин – и не город вовсе, а так, слегка застроенные сельхозугодья. Но берлинский кролик – порода особая. Бывает зверек карликовый, бывает королевский, а тутошний кролик – застенный. Точнее говоря – пристенный. Ибо жил он долгие десятилетия при берлинской стене. На пограничной разделительной полосе, полосе отчуждения, нейтральной полосе и как там еще все эти полосы юридически называются. Однако стену разрушили, и сорок тысяч любопытных носителей ценного меха устремились в Тиргартен. Никто не объявлял ни охоту на них, ни отлов, никто не кричал «ну, погоди!», но желающие поживиться ждать себя не заставили. Затосковали звери по былой резервации, да поздно. Возвращаться некуда. Пришлось спешно рассредоточиться по разным районам города.
За четверть века немецкого единства зайцы в Берлине стали почти дефицитом, скажу больше: с некоторых пор их вытесняют непуганые лисы. О моих собственных дневных и вечерних встречах с этим новым отрядом городской живности нужно рассказывать отдельно. В Латвии подобные факты освещались в прессе. Осенью 1938 года рижская газета «Сегодня вечером» сообщала: «На Тербатской улице прохожий поймал серебристую лисицу. После непродолжительной погони лисица была поймана за хвост Альбертом Лусте, проживающим на ул. Кр. Барона. Он заметил ее, направляясь на работу. В полиции Лусте предъявил свои права на находку и по закону должен получить третью часть ее стоимости. Лисица, за неимением другого помещения, была посажена в одну из камер, приспособленных для вытрезвления пьяниц».
Что к сказанному добавить? Лусте – фамилия бывшего директора музыкальной школы, в которой я учился, позже проректора Латвийской академии музыки. А вытрезвителей в Берлине нет. Бродяги в окружении не лисиц, но личных собак безмятежно опорожняют и свои бутылки, и себя самих на каждой десятой лавочке, в скверах, парках и прочих укромных местах. Иметь четвероногого друга в позднем СССР всегда было признаком относительного материального благополучия и даже социального статуса. Почему же в крупных городах Германии с породистыми псами разгуливают в основном бомжи и гопники? По принципу всё тех же клубов? Или их соединила собачья жизнь?
«Сделайте что-нибудь!». Этот вопль отчаяния можно услышать отнюдь не от бомжей, но – по-русски —от «безъязыких» эмигрантов, пытающихся беседовать с представителем социального ведомства. Интересно другое: что подразумевает горланящий. Безработицу, квартирные проблемы? Увы, все гораздо проще. Так выражен призыв о помощи в ситуации необходимости и невозможности собственными силами объясниться на незнакомом наречии здесь и сейчас.
Наверное, неспроста журналист из Баден-Бадена Яков Бердич предложил учредить газету «Новости дна».
Мужик, играющий на аккордеоне у входа в один из берлинских рыночных павильонов —настоящая находка для музыковеда. Никогда бы не подумал, что «Голубка» Ирадьера настолько перекликается с «Санта Лючией». А слыша вдохновенное творение, которое он наяривает изо дня в день, понимаешь, мимо какого открытия прошла наука.
Выгнать аккордеониста никому не под силу. Дабы создать ему конкуренцию, на рынке поставили рояль и пригласили автора этих строк в качестве тапера. В этой связи допущу маленький экскурс.
С клавишными инструментами я общаюсь дольше, чем помню себя. Неизгладимый след – сердитое оканделябренное пианино «Санкт-Петербург» в квартире родителей. Мама когда-то разучивала на нем свои первые гаммы, а досталось оно нам по дешевке от местного почтальона. Как это произошло? В Риге в начале пятидесятых почтальоны разносили не только почту, но и денежные переводы. Однажды злоумышленники отобрали у почтаря его знаменитую «толстую сумку на ремне» и несчастный письмоносец был вынужден распродавать имущество, чтобы покрыть «недостачу».
Личное погружение в клавиши протекало долго и трудно. Сопливый возраст побудил запустить в инструмент поленом. Это я случайно так умудрился. В классе седьмом повезло написать сразу два сочинения: за себя и за того парня – друга-приятеля. Тема – связь между предметами обихода прошлого и настоящего. Потирая руки, я спонтанно надиктовал товарищу – в характерной для него сугубо устной манере – опус о печках и калориферах, что-то, как мне казалось, косноязычное и топорное, а сам подготовил аккуратный текстик о развитии клавишных – от монохорда до фортепиано. Оба мы получили пятерки. Причем «сочинение одноклассника», выполненное в стиле сказа, удостоилось особой похвалы учительницы при разборе домашних заданий. О сказе я тогда не ведал, следя только за тем, кому училка дарит свои джоули, а также за КПД печного и клавирного тепла. Клавишные и впрямь – как биологический отряд, порядок в иерархии живых существ, хотя фортепиано по сути – дитя технического прогресса. Обратите внимание на внутренности пианино, они напоминают ткацкий станок. А внешний «колесно-педальный вид» рояля вызывает ассоциации с автомобильным транспортом. «Рояль – слишком дорогая и бесполезная часть интерьера, чтобы этот предмет приобретать «для фасона», он может попасть в квартиру только на правах домочадца. Он громоздок и громок, у него нет выхода в интернет», – отмечают практичные немцы и неизвестно, шутят они или всерьез.
