ИВАН ГРИШАНОВ
Гришанов Иван Иванович родился 28 августа 1932 года в деревне Шепелево Кромского района Орловской области. Сын полка. В 1942-1943-м был осведомителем и связным партизанского отряда (р-н Карачева, Брянск), при формировании Орловско-Курской дуги – разведчик, наблюдатель Отдельного истребительного противотанкового дивизиона (ОИПТД), много раз по заданию переходил линию фронта. После была военная дорога от Брянска до Санкт-Пельтена (Австрия) в составе III Украинского фронта. 1947 г. – Курское суворовское училище, 1953 г. – Одесское военное училище, затем офицерская служба. Но из-за последствий военных ран и контузии вынужден был уволиться из армии. После учёбы в Кишинёвском политехническом институте работал научным сотрудником, в ходе чего получил звание «Заслуженного изобретателя Молдавской ССР». Живёт в Москве.
Анатолий Пшеничный о поэте Иване Гришанове
После одного из выступлений в Посольстве Сербии по поводу годовщины освобождения Белграда ко мне подошёл неприметный с виду пожилой человек:
– Спасибо вам за песни о войне, спасибо за память о нас…
Я насторожился: не совсем походил на ветерана той далёкой войны этот стеснительный невысокий мужичок – с чистым голосом и ясными глазами…
– Я в прошлом сын полка, Гришанов Иван Иванович, с 1932 года рождения, мне 86, воевал с 10 лет, после войны учился в Суворовском, потом в военном училищах… Вот приглашают иногда на такие мероприятия как ветерана. Давно пишу стихи, вы не могли бы их посмотреть, мне это очень важно…
Всё встало на свои места: ветеран-пенсионер, пишущий стихи, как многие, если не все…
Сославшись на занятость, но с врождённым чувством преклонения перед фронтовиками, дал ему визитку: пришлите, мол, по «электронке», я обязательно посмотрю…
– Да нет у меня такой почты… Может, дочку попрошу…
Через месяц он позвонил и попросил встретиться:
– Мне это очень важно…
На следующий день он пришёл на моё выступление в Университете землепользования, передал стопку стихов – в основном рукописную, оставил номер своего телефона, прослушал весь фронтовой цикл и ушёл, не переждав моей послеконцертной «автограф-сессии»…
А на следующее утро я открыл его рукопись и оторваться от чтения не мог до конца дня.
Было такое ощущение, что я, как изредка бывало на моём драгоценно-каменном Урале, поднял с земли долгожданную находку – друзу редкой породы: то ли аметистовую, то ли горнохрустальную, а может, и того дороже…
Позвонил ему:
– Иван Иванович, вы где-то печатали эти стихи?
– Да, в военной многотиражке, лет 50–60 назад.
– А показывали кому-то в издательствах, поэтам, писателям?…
– Тоже лет 60 назад, но показал стихи о репрессированных офицерах-фронтовиках, посмотрели да сказали: хочешь спокойно жить – не показывай больше никому. Вот и не показывал, а вас послушал – не утерпел… А про репрессии не мог не писать: отца в 1937-м расстреляли, потом реабилитировали, я за него на войну и сбежал…
…Я не нашёл его литературных публикаций или фото в интернете. Через сайт «Бессмертного полка» отыскались скупые строчки о боевом пути маленького солдата:
1942–1943 гг. – связной партизанского отряда, далее – сын полка, на Орловско-Курской дуге – разведчик, наблюдатель Отдельного истребительного противотанкового батальона, далее – взвод топоразведки 15 ОТ МБР 19, Венская артдивизия 3-го Украинского фронта, много раз по заданию переходил линию фронта, награды…
И ни слова о стихотворчестве…
Это стихи высокого природного художественного уровня – поэта, ушедшего на войну в 10 лет и знающего все её страшные детали. Без единого фальшивого слова… Это последний живущий среди нас поэт из знаменитой фронтовой шеренги: от Константина Симонова до Юлии Друниной и Николая Старшинова… Правда, так и не вышедший своевременно на их поэтическую перекличку.
Слава Богу, что всё-таки объявился.
Анатолий Пшеничный
Осенняя переправа
Как будто огненные клинья
Вбивают пушки над затоном.
Скользя легко по влажной глине,
Понтон уходит за понтоном.
Плоты и лодки тянут следом,
Глотнув армейские сто граммов.
Плывёт пехота к гиблым бедам
И обречённо, и упрямо.
Ей встречно бьёт что только может
С заречной вражьей чёрной кручи.
Ох, упаси пехоту, Боже,
А если смерть – прости, не мучай.
Вода от взрывов зло клокочет,
С разбитых вдребезги посудин,
Стеная в небо что есть мочи,
В небытие уходят люди.
Но вал живых от середины —
С судьбой и волей вместо весёл, —
По камышам, ломая льдины,
Уже себя в атаку бросил.
Береговой коснувшись тверди,
Как обретённого спасенья,
Бегут бойцы навстречу смерти
Иль ко второму воскресенью.
На пулемёты – в штыковую,
Броском гранаты путь означив,
Рвут оборону огневую
Бесстрашьем, яростью, удачей.
И бывший дьяк, а ныне взводный,
Раненье приняв, как награду,
Хрипит: «Аз вынес ад холодный
И муки огненного ада»…
* * *
Жизнь моя на ласки небогата —
Не имел я их и не искал.
То детдом, то воровская хата,
А потом войны крутой оскал.
В жизни той милей дневного неба
Был блиндаж с накатом в пять слоёв.
И в каком аду я только не был
В круговерти гибельных боёв.
Я забыл, откуда вышел родом,
Мир войны – мой первый детский класс.
Ну а дни стекали, словно в воду
Капли слёз из воспалённых глаз.
Отвечаю чётко на вопрос вам:
Я родился сразу злым и взрослым.
Охота
Фронтовой был нарушен быт:
В это утро – уже не первый —
Был сержант молодой убит
Дерзким снайпером, бабой-стервой.
Командир цену знал словам,
Мне в лицо проскрипел зубато:
«Трое суток на стерву вам.
Неуспех награжу штрафбатом».
Так охоте был даден старт,
В чьей-то жизни назначив точку.
А вокруг плакал тёплый март,
Зарождалось лето в почках.
И пошёл я… И ночь, и день
Стали болью и чёрным бредом.
Уходила она, как тень,
Окровавив свои победы.
Я иссяк, я в бессильи сник,
И денёк шёл последний, третий.
Скрытой оптики слабый блик
Уловил я в сыром рассвете.
А бинокль подтвердил успех:
На изломе ольхи у речки —
Щёки, лоб, капюшона мех,
Обнажённых ладоней свечки.
И кощунственно плыл уют
От винтовки её и позы.
Встретить мне б её не в бою,
Слать бы ей не заряд, а розы.
Фронт привычно гремел окрест,
Жил жестоким своим законом.
Впил в межглазье прицел ей крест,
Уподобив мишень иконам.
Чуть сместился овал лица,
И качнулась фигура слабо:
Цель нашли девять грамм свинца.
Упокой твою душу, баба.
Ту медаль не ношу я: нервы.
Раной в памяти гибель стервы.
1966
