Юнги подхватил омегу под ягодицами и заставил обвить ногами свой торс.

— Ты тяжелый, — альфа прошептал, а Чимин фыркнул, больно впиваясь зубами в плечо.

Опустив омегу на пол, Юнги почувствовал, как воздух начал заполняться все отчетливей малиновым ароматом, перебивая все вокруг, не давая чуять свой собственный запах. В голове кружилось, альфа положил Чимина на одеяла, на которых они спали и, целуя, выглаживал на голой коже бедер, которые заманчиво открывали шорты, различные узоры. Он оторвался от пухлых губ и перевернул омегу на живот, проводя руками по чувствительной спине, вызывая табун мурашек и тихие вздохи. Юнги провел пальцами по позвоночнику, задевая и массируя каждый позвонок. После он оставил череду легких поцелуев ближе к лопаткам, пока не дошел до шеи.

Чимин выгибался, словно кошка и доводил альфу до белого каления одними своими высокими стонами. Юнги оставлял влажные поцелуи по всей спине, кое-где нажимая на чувствительные точки, выбивая еще больший восторг. Он чувствовал, как тек Чимин, а запах настолько пьянил, что хотелось взять без подготовки, да и течка бы уменьшила боль, умножая скольжение на удовольствие. Но Юнги был достаточно быстрым в первый раз, теперь же он поставил перед собой цель медленно раздевать, ласкать любимое тело и наслаждаться видом. Он стащил промокшие шорты вместе с нижним бельем и опустился губами к ягодицам, проводя языком по изысканной коже половинок.

Чимин сходил с ума, просил, сам не знал что. То ли жестко войти, наплевав на все, то ли не прекращать медлительную пытку. Омега соблазнял со всех сил, приподнимал бедра, вилял ими и прогибался в пояснице, вызывая тихое рычание и легкие шлепки.

— Хён, — Пак стонал, наслаждаясь юрким языком на нежной коже.

— Тш, — Юнги лишь еще разок быстро шлепнул и перевернул Чимина на спину, заглядывая в глаза.

— Я люблю тебя, Юнги, — омега выдохнул, глядя в темные глаза, видя там эмоции, которые скрыть невозможно.

Пальцы проходили легко, а неимоверное количество смазки позволяло двигаться уверенно, забывая об всех предостережениях и условностях. Чимин понимал, что альфа действует на его организм странным образом, ведь после выпитых таблеток он не должен был так течь. Хлюпающая смазка кричала о другом, а когда Юнги вошел до упора, дергая бедра Чимина на себя, насаживая и выбивая первый полноценный стон, стало все равно.

Омега обвил торс Юнги ногами, соединяя лодыжки за спиной, давя на поясницу альфы и поощряя двигаться глубже, грубее. Срываясь на бешеный ритм, Юнги подхватил Чимина под одной из коленок и закинул себе на плечо, входя и выходя с каждым разом быстрее, не без удовольствия наблюдая, как его член исчезал в покрасневшем входе омеги, а сам парень выгибался, закусывал губы, прикрывал глаза. Его волосы увлажнились от пота, а одинокая капелька стекала по виску. Юнги был готов заплатить миллионы, чтобы запечатлеть такого Чимина на холсте, но знал, что не позволил бы ни единому художнику увидеть своего омегу таким открытым.

Пак проводил коготками по голой спине, царапая до крови, а Юнги в отместку вбивался все сильнее, пытаясь при таком бешеном ритме поцеловать омегу, но лишь мазал по щекам, от злости хватая Чимина за бедра и натягивая на себя до упора. Несколько особо глубоких толчков довели Чимина до экстаза, и он прикрыл глаза, кончая и пачкая живот альфы. Он сжал мышцами Мина, чем вырвал рваный стон и Юнги поспешил выйти, кончая на живот и бедра шатена, заваливаясь на него. Сипло дышал прямо на ушко и кое-как выдавил из себя, что не отпустит.

***

Юнги курил прямо на одеялах, обнимая голого Чимина за плечи, выдыхая дым ментоловых сигарет в темные волосы. Лежать на скомканных простынях казалось единственным правильным занятием, Чимин поглаживал грудь альфы, выводя на ней непонятные надписи и узоры.

— Что с нами будет? Я так скучаю по родителям, — Пак не хотел рушить гармонию, но неприятные мысли не давали покоя, долбясь в черепушку с каждым разом все сильнее.

— Честно? Я не знаю, — Юнги оглядел то подобие квартиры, в котором они пока жили и только сильнее прижал к себе Чимина. — Я, наверно, займусь репетиторством, могу учить играть на пианино, куплю себе диплом и, может даже в школу устроюсь, — Юнги выдохнул, пуская клубы дыма в потолок.

— Ты все так распланировал, — Чимин хмыкнул, — я теперь преступник?

— Не важно, мы сделаем паспорта, а потом будешь заниматься тем, что тебе нравится. Забудь о той жизни.

— Но Тэхен и мой папа, — Чимин закусил губу, сдерживая слезы, — я не хочу забывать их.

— Я знаю, цветочек, — Юнги потушил сигарету и зарылся под одеяло, прижимаясь к теплому тельцу. — Все будет хорошо, поверь мне.

Чимин поверил, может, из-за отсутствия выбора, а, может, из-за того, что ему не нужны были другие варианты, он бы и так безоговорочно поверил.

***

Тэхену казалось, что он видит своего Гукки, он гулял с ним по городскому парку, купил два стаканчика кофе и нес их всю прогулку, переспрашивая, точно ли не хочет Чонгук выпить горячее американо с молоком. Альфа неизменно отвечал ему, что не любит кофе, а Тэхен каждый раз досадливо вздыхал и до конца опустошил оба стаканчика, приговаривая, что теперь точно ночью спать не сможет.

Сеульская зима подходила к концу, а Тэхен выбирал наиболее доступные по цене туры на Чеджу. Хотелось порадовать Чонгука, а потому он колебался между романтической программой и простыми экскурсиями, зная, что чем проще — тем больше понравится Чону.

Вот только к началу марта Чонгук стал приходить все реже, уже не рассказывал о давно растаявшем снеге, лишь грустно улыбался и вторил, что Тэхену нужно выбираться из этой западни, начать жить, а не витать в облаках, забивая на учебу.

— Ты должен найти того, кто полюбит тебя так же сильно, как я, — Чонгук невесомо касался волос омеги, а Тэ по привычке вытирал слезы платком альфы, который еще давно забрал с его комнаты.

— Что, если я хочу к тебе? — Тэхен спрашивал, хоть и понимал, что Чонгук умер, а эти слова — плод его воспаленного воображения, но он был готов навсегда застрять во сне, в своих фантазиях, лишь бы не оставаться одному.

В ответ Чонгук неизменно качал головой, а потом уходил, появляясь через несколько дней, в минуты самой отчаянной депрессии, когда Киму казалось, что свести счеты с жизнью — самое верное решение.

Сиён не обращал внимания на странности Тэхена, лишь иногда пугаясь, когда сын вдруг начинал спрашивать у кого-то, любит ли он салатные листья. Смотрел притом Тэ на стену, а Сиён знал, что тот обращается к Чонгуку, который оставил слишком сильный отпечаток на душе и сердце Тэ.

В начале марта Чонгук не пришел, а Тэхен поехал на остров один, так и не сходив ни на одну экскурсию, провалявшись в номере все время. Бутылка вина иногда украшала вечер, а Ким понимал, что так дальше нельзя. Но он продолжал звать Чонгука, а по ночам его подушка не высыхала, сколько бы времени не проходило.

— У меня есть хороший друг, он психоло… — договорить Сиёну не дал всхлип сына и ему ничего не оставалось, как прижать к себе плачущего Тэхена.

Вернувшись с Чеджу, где Тэ пообещал сам себе, что начнет жить, все стало только хуже, а мысли о суициде начали терзать слишком сильно. Пить не хотелось, а сигареты казались противными, желания пробовать что-то новое пропало. На вкус вся еда была как пепел, теплая зола, еще не успевшая остыть с того времени, как младший Чон погасил свой огонек в этом мире.

— Хорошо, я пойду, папа, — Тэ жался к Сиёну, понимая, что у него больше никого не осталось, — я пойду к твоему другу. Но Гукки ушел, — Тэ наивно хлопал ресничками, а в уголках глаз беспрерывно собиралась влага, — он больше не гуляет со мной в парке.

Сиён обнимал сына и раскачивался, словно убаюкивая его, а по лице омеги текли слезы, он впервые в жизни так сильно захотел, чтобы у Тэхена все было хорошо.

— Я люблю тебя, Тэ, — омега пробормотал, прижимаясь губами к волосам сына.

— Я знаю пап, я тебя тоже люблю.