— Мы встретимся в следующей жизни, — все, что мог вторить омега во время похорон братьев Чон. Он крепко сжимал руку Чон Чонсока и не мог подойти к Пак Хэджину, чтобы хоть как-то утешить его.
Тэхен грыз ногти, нервно поджимал губы, но не позволял себе усомниться в невиновности Чимина, хотя его и выдвинули, как главного подозреваемого, после того, как отпечатки на пистолете сошлись с теми, что были в комнате омеги. Тэ верил, что Пак бы не смог, рука бы дрогнула, а убить ни в чем не повинного человека — тем более не осмелился бы.
Тэхену нравилось думать, что во всем виноваты Ким Намджун и работа. Нравилось винить их в том, что Чонгук мертв, а Тэ — один. Когда же наглый альфа посмел показаться на похоронах, Тэхен опешил и даже попросил уйти, на что получил только грустную улыбку и слова соболезнования. Тэ только и занимался тем, что выстраивал толстые стены вокруг своей ненависти к Намджуну, растил ее и подпитывал мыслями о том, что если бы не хозяин борделя, то Чонгук бы был сейчас жив. И сердце каждый раз болезненно ныло, умоляло отомстить, испортить жизнь так же, как легко сломали его мечты и надежды.
Чеджу. Как же хотели они поехать на остров, обязательно в марте, когда туристов немного, а остров неимоверно удивителен в своей дикой, весенней красе. Но, видимо, не суждено, а Тэхену было неимоверно грустно от этого, ему хотелось украсть у Судьбы толстые фолианты и переписать все, вписывая Чеджу, дом, полный детей и спокойную старость бок о бок.
Каждое утро его будил один из квартирантов — Джи Сиджин, заставляя отрываться от постели, кушать сносную еду, но не чувствовать никаких вкусов, кроме пепла от горечи.
В одно такое утро, Тэхен взял с кухни один из тупых ножей, — так, как никто из омег не умел из точить, то все они были туповаты, — и пошел в место, в которое никогда бы раньше не сунулся добровольно.
Ким Намджун встретил вымученной улыбкой, и словами, что это не он убил Чонгука.
— Кто тогда? — Тэхен тихо спросил и поставил на стол нож, понимая, что ничего ним не сможет сделать.
— Его брат, — Намджун выплюнул, злостно косясь на омегу. — Перед тем, как перебьешь меня, выслушай. — Ким подошел к темноволосому, сжимая руками его руки. — Чимин приходил с Юнги. Они мне сказали, что брат Чонгука целился в Юна, но по случайности пулю словил именно Гук. Я не вникал, лишь отправил их подальше от Сеула, не расспрашивая.
— Как можно связаться с Чимином? Он главный подозреваемый, — Тэхен вырвал руки и сложил их на груди.
— Я знаю. Нельзя пока с ними связываться. — Намджун холодно отчеканил, глаза прямо в глаза.
— Почему мне кажется, что ты мне нагло врешь, Ким Намджун? — Тэ выдохнул и весь размяк, грозясь упасть прямо на пол, рассыпаясь в пыль. — Мой Гукки… — он всхлипнул, — ты…
— Тише, — Намджун прижал к себе омегу, поглаживая волосы. — Все будет в порядке, Тэхени, котенок.
Тэхен дернулся и оттолкнул альфу, но, увидев в темных глазах такую же дозу горькой печали, прижался губами к альфе, чувствуя влажные и покусанные губы. Намджун не оттолкнул, лишь только ладони поставил на мокрые от слез щеки и дал понять, что Тэ в этом мире не один, кто скучает за Чонгуком. И как назло, именно в этот момент, около двери послышался стук.
Тэхен не знал, что у альфы был жених, и позже, выйдя из кабинета, оставив их одних, он тысячу раз проклинал себя за глупость и беспечность. А потому, он простоял в приемной Кима ровно до того момента, как из двери не вылетел тот омега.
— Стойте, — Тэхен схватил омегу за рукав кашемирового пальто, — я хотел…
Договорить ему не дала хлесткая пощечина, а сам парень беспрерывно плакал, растирая слезы по лицу длинными пальцами.
— У нас будет ребенок, — омега хрипло прошептал и быстрым шагом покинул приемную, заставляя Тэхена осесть на пол и понять, что он на этот раз разрушил слишком много.
***
Единственным правильным местом Тэхену казалось кладбище, которое за несколько дней стало его вторым домом. Как бы странно это не было, Тэ нравилось сидеть около могил Чонгука и Хосока, а новость, которую сообщил ему сегодня Намджун, оказалась слишком неправильной. Как мог брат убить брата? Даже если целился в другого, Хо не мог так поступить с Тэхеном.
— Если это правда, то ты дурак, хён, — Тэ прошептал, открывая бутылку соджу.
Он сидел прямо на земле, не беспокоясь, что персиковый пуховик будет грязным, а сам может и заболеть. Нету смысла беречь себя, не для кого больше стараться, не для кого больше быть красивым.
Холодные гранитные плиты отражали холод тел, которые находились в трех метрах под землей, закопанные, оставленные, никому не нужные. А Тэхену нравилось проводить подушечками пальцев по узорам на плитах, соединять нечеткие линии, представлять, что это дороги, которые ведут только к Чонгуку. Он все чаще уходил в себя и представлял себе жизнь, в которой был его альфа, в которой они были вместе. Но вместе с фантазиями он терял связь с реальностью, все больше забывал, как отличить очередные вымыслы от действительности.
На восьмой день после похорон Тэхен заявил Сиёну, что идет гулять с Чонгуком и спокойно покинул дом, игнорируя панику на лице папы.
***
Чимин проводил пальцами по шелковистости свежевыкрашенных волос и прикидывал, сколько дней может понадобиться, чтобы все синяки с лица Юнги, которые ему оставил Намджун сошли. Паспорта они пока что из-за этого сделать не могли, а потому снимали одну из захудалых квартирок в гадюшнике для нелегалов.
Мин Юнги стал брюнетом, а Чимин выбрал каштановую краску, видя, как тяжело вздыхал альфа, закрашивая рыжие пряди. Высветленные волосы Юнги было жаль не меньше, но Чимин сдерживался и не касался прядей больше нужного, чтобы не перебить то хрупкое перемирие, которое сейчас между ними было.
В квартире был только несчастный старенький холодильник, несколько пустых тумб и одна кровать, и то в таком состоянии, что парни предпочитали спать на полу. Чимин все так же неосознанно жался ближе во сне, а на утро перекатывался на свою сторону и делал вид, что ничего такого не было. Юнги все устраивало, и он боялся того момента, когда им можно будет переехать в нормальную квартиру, с двумя кроватями, а Чимин больше не будет делиться теплом в холодной квартире.
Котенка пришлось отдать в приют, но Юнги пообещал Чимину, что они заберут безымянного серого кота тогда, когда смогут снять жилье, хозяева которого не будут против животного в доме.
Течка омеги все не наступала, а Чимин все больше впадал в меланхолию, понимая, что если постоянно болящая метка не сойдет, то Юнги больше никогда к нему не притронется, не поставит свою метку, не повторит еще раз, что любит.
Юнги же было плевать, но как бы громко он не заявлял это омеге, тот все припоминал день, в который Мин попросил избавиться от «этого», имея ввиду знак Чон Хосока на теле Чимина.
Иногда Чимину было особенно плохо и ему казалось, что кровь Чонгука на его руках, а иногда он просыпался от того, что Юнги копошился и просил прощения. Именно в такие минуты он обнимал альфу покрепче и гладил волосы, мысленно обещая, что все будет хорошо.
Юнги же знал, что хорошо не будет никогда, не после того, что они пережили.
***
Джин бросал чайные чашки об стену, смеясь и попивая шампанское из горла. Хотелось бросить одну из чашек в голову Намджуну, и омега пообещал себе, что так и сделает. Вот только когда альфа вошел на кухню, единственное, что сделал Джин — разревелся и попросил выбросить его, если он не нужен.
Альфа помог ему дойти до дивана.
— Я же люблю тебя, — он шептал, пока Намджун названивал Вантхану и требовал сказать, как алкоголь влияет на беременность. — Я не игрушка.
— Боже, Джинни, — Намджун дернулся и сжал кулаки, понимая, что все чем дальше, тем больше заходит в тупик. — Малыш, — обнять сжавшегося на диване омегу казалось необходимостью, — я такой идиот, — Джун отбросил телефон и уже не сдерживался, обнимая и прижимая к себе всхлипывающего омегу, — я так боюсь, а ты такой сильный.
