— Продолжайте, — ледяным тоном приказал Тэхён.
— Отец сопротивлялся, когда в деревню пришли солдаты короля Чона, защищал вашу халупу, а взамен отдал свою никчёмную жизнь, — она выпятила свою нижнюю губу и стала что-то жевать, заставляя Тэхёна брезгливо поморщиться.
— А вы? Почему ещё не подохли? — он язвительно спросил, вопросительно поднимая брови.
— Глупое отродье, небось и кончишь так же, как твоя мать, — выплюнула старуха, принявшись грызть свои семечки.
Ночью, когда он лежал на твёрдой лаве в пустом и обветшалом доме, так тщательно строенная стена рухнула. Тэхён выл и не мог дышать, понимая, что теперь ничего не будет хорошо. Он беспомощно ревел и метался, ломая то, что ещё не успели растащить, круша всё, что осталось в стареньком родительском доме. Он не мог спать, только оббивал колени, пытаясь встать на ноги. Разбивался о скалы, выращенные судьбой, плакал и латал бреши, понимая, что ему уже не суждено собрать себя заново. Его вой было слышно на всю деревню, а оставшиеся люди ужасались крикам отчаяния и боли.
На него свалилось всё подряд, а Санхи продолжала успокаивать и гладить отросшие волосы, только шептала, что они ждут его. Он хотел сморгнуть видение, но на смену сестре в пустом доме раздавался заразительный смех Юны, в памяти всплывали её счастливое выражение лица и нежный голос, который говорил, что к ней придёт свататься сам сын старосты.
Картинки сменялись, а единственное, что не изменялось никогда — смерть. И, если Тэхёну суждено сойти с ума, разве может один человек такое пережить? Почему же все, кто были дороги Тэ, умерли? Сколько ещё людей он отправит на тот свет? Он должен был умереть ещё тогда, когда царапал ногу ржавым гвоздём. Вот только не помнил, зачем делал это, а с губ срывалось истеричное «Чонгук».
Как бы хотел Тэхён уберечь их, не дать пострадать из-за того, что позарились не на то.
А утром его разбудила та самая старуха, бросила ему чистую тряпку и дала воды, чтобы умылся и протёр опухшие глаза. Вечером она сжалилась над ним и отдала ему остатки безвкусной похлёбки, которую Тэхён просто влил в себя, не говоря ни слова.
Он так и продолжал смотреть в стену, даже не пытаясь унять накатывающую истерику.
========== No one calls you honey when you’re sitting on a throne ==========
Truth gonna come out someday. It’s gonna wipe that smile right off your face.
Работорговля процветала во время войны, как никогда ранее, а вылавливать молоденьких мальчиков и девочек было удобно и безопасно. Если в мирное время с этим иногда приходилось трудно, то во времена чрезвычайных ситуаций следить за порядком и законом стало непозволительной роскошью. Тот, кто не пошёл на войну — фактически мёртвый. Необходимость защищать замки землевладельцев давала работу. А работорговцы обчищали деревни, и большим спросом пользовались дети и молодые люди. Именно так старая соседка Тэхёна заработала себе на несколько сытных ужинов: дай наводку — получишь деньги и уверенность в завтрашнем дне.
Тэхён сломался.
Брешь в выстроенной стене дала трещины, которые уже ничем не залатать, а на ранимую и хрупкую детскую психику вылилась вся грязь. Осознание накатывало волнами, под стать истерике, что с каждым вдохом воровала всё больше воздуха, мешая мыслить связно, понимать, что чужие руки и грубые ладони хватают за шею, волочат к повозке и закрывают в клетке на колёсах. И зашуганные глаза, понимание жути происходящего теряются под пеленой ужаса прошлого, что никак не отпускает.
Тэхён не сопротивлялся.
Он понял, почему соседка помогла ему умыться — наверняка так выглядел красивее, наверняка, так больше получила. Она продала его совершенно без зазрения совести, Тэхён видел её холодные глаза, когда повозка с такими же детьми тронулась дальше. У него случилось дежавю, разве что теперь повозка была украшена деревянной клеткой с большим, металлическим замком.
Тэхёну стало плевать.
Он не внимал словам сопровождающих и товарищей по несчастью, он был не здесь, не слышал сопереживающие слова, но чувствовал страх, что объединял пленников, продолжал давать им чувствовать жизнь, бороться со всем, подчиняться инстинктам. Спрятаться за стеной не удавалось, поэтому Тэ решил потратить все силы на то, чтобы не забыть… Вот только кому отомстить? Разве судьбе отомстишь? Заставишь её прогибаться под таким же неподъёмным грузом? Нет, она разве что плюнет в лицо и пойдёт смотреть на таких же дурачков, которые брыкаются и не понимают, за что им такое наказание. За то, что быть счастливым не дано.
Грязные и потные мужики завтракали и ужинали в трактирах, а пленники тряслись под проливными дождями, товар портился, но им было плевать — главное не качество, а количество. Они сдают всех по одной цене, а там уже на самом рынке разделяют ценовые категории. Поэтому, главное — довезти, неважно, в каком состоянии.
Тэхён впервые смог впихнуть в себя еду только спустя три дня голодовки, когда один из мужиков ударил его прутом, рассекая нижнюю губу и подбородок, портя товарный вид. Мальчик давился сухарями, а в голове шелестели отголоски прошлого, он вспоминал, как так же давился жёстким сушёным хлебом. Тогда он не попался в руки извергов — травница спасла его. Теперь же ему только оставалось молиться, но он и этого не делал. Ему настолько надоело пререкаться и сопротивляться, что на уме оставалось только молчаливое принятие.
Дорога казалась непростительно длинной, а плачущие пленники под боком — непозволительно жалкими. Тэ стало параллельно настолько, что, когда его вытолкали из повозки, он покорно пошёл, не сопротивляясь, перебирал ногами и, невзирая на тяжелые кандалы, поднимал голову кверху, узнавая вдали очертания главного дворца Кимов. Его привезли в столицу.
Невольничий столичный рынок был захудалым местечком, так как из года в год количество рабов сокращалось, а налоги подымались. Работорговцы проклинали Ким Намджуна, который это всё начал и ненавидели Ким Чонгука, который продолжил дело брата, невзирая на недовольство и возмущения всех протестующих.
Но, тем не менее, покупатель на такой товар всегда находился, и, несмотря на высокие цены, бордели раскупали достойные экземпляры, понимая, что выручат с них намного большие суммы.
Тэхён с рассечённой губой стал чем-то вроде уродца среди симпатичных детишек и подростков. В свои четырнадцать он выглядел слишком хрупким, а девичье телосложение никак не компенсировалось ростом, хоть он и был высоким. Недомальчик и передевочка — такой товар покупают крайне редко, и работорговцы развлекали публику с его помощью: привлекали внимание к другим рабам тем, что издевались над Тэхёном, прилюдно пороли и мучили ребёнка, которому и так было всё равно. Он взял за привычку абстрагироваться и принимать боль, научился цеплять на себя покорный взгляд, отлично зная, что ночью его оставят в покое, позволят поскулить и даже смочат прохладной водой воспалённые раны — будет обидно, если игрушка и живая реклама подохнет. А на утро всё повторялось заново, и, если бы миф о Прометее был бы ему известен, Тэ бы сравнил себя с ним. Вот только вместо печени безжалостные орлы клевали сердце, превращая человека в бездушную оболочку, забирая последние остатки чувств и надежды. Хотя, надежды не было уже давно. Он бредил тем, что дома его утешат и пригреют, а оказалось наоборот — его сдала в рабство женщина, которая наблюдала за тем, как он рос. Неужели настолько обиделась за ворованные груши?
Тэхён вспоминал Чонина непозволительно часто, веря, что это единственный маяк, который у него остался. Если бы Тэ знал, что мальчишка давно гниёт под землёй в той самой столице — потух бы ещё быстрее. Иногда он доставал небольшой зелёный камешек на верёвочке, который ему дала травница и который он умудрялся прятать, и тогда он проваливался в тёплую воду воспоминаний. Его чувства и цели менялись с каждой минутой, его состояние скакало от безразличной апатии до едва сдерживаемой ярости. Ярость приходила реже.
А в один миг в саму душу уставились удивлённые знакомые глаза, и Тэхёна окатило новым чувством — горящим непониманием и растерянностью.
