– Я не достоин ее, – хриплю я. – Разве ты не видишь этого?

– Я никогда не говорил, что ты достоин ее, – говорит он, наклоняя голову. – Я просто сказал, что, если ты не попробуешь, то будешь сожалеть об этом. Никто не идеален, Маркус.

– Я облажался с твоей дочерью и бросил ее. Я уничтожил ее до такой степени, что она хотела убить меня, – я горько смеюсь. – Теперь ты мне советуешь стать частью жизни невинного, милого ребенка?

– Ты любишь Катю?

Я вздрагиваю.

– Ну?

– Да, – рычу я.

– Тогда ты пойдешь туда и попробуешь исправить то, что было разрушено. Ты хороший человек, Маркус, независимо от того, что ты сделал. Я не согласен с этим, но я верю, что ты сможешь это исправить.

– А что, если я не смогу это исправить?

Он смотрит мне прямо в глаза.

– Тогда, по крайней мере, ты сможешь держать голову высоко поднятой и говорить, что ты пытался.

Он поворачивается и уходит, оставляя меня лишенным дара речи.

Старый ублюдок знает, о чем говорит.

~*~*~*~  

Маркус 

Я не чувствую ног, пока иду по коридорам больницы. Белый цвет обжигает глаза, заставляя меня чувствовать, словно я заперт в успокаивающей тюрьме. Пиканье приборов смешивается со звуками скрипа обуви, которые дают мне знать, что я не один.

Два-двадцать-два.

Палата моей дочери. Одна только мысль о том, чтобы увидеть ее в первый раз, мучительно скручивает сердце в груди. Что, если я попытаюсь и облажаюсь? Что, если она тоже полюбит меня, и я также уничтожу ее, как и Катю? Что потом? Что останется от меня? Что останется от нас?

Когда я достигаю палаты, мое сердце колотится и пот стекает по моему лбу. Я закрываю глаза, делая успокаивающий вдох. Затем я протягиваю руку и, хватаясь за ручку, открываю.

Первое, что я вижу, это Катя. Она наклонилась над кроватью и тихо поет. Я чувствую, словно меня сейчас вырвет от нервов. Она слегка сдвигается, и я резко всасываю воздух.

Там на кровати маленькая девочка. Мои глаза горят, когда я делаю шаг ближе, и ее лицо попадает в поле моего зрения. Никогда. Никогда…Я стараюсь изо всех сил сохранять дыхание ровным. Никогда за всю свою жизнь я не видел ничего такого прекрасного. Темные, густые кудряшки обрамляют нежное, красивое лицо. Лицо, которое похоже на мое так же, как и на лицо ее матери.

Я издаю звук полный боли, и Катя поворачивается, ее глаза расширяются.

– Маркус, – шепчет она.

Я открываю рот, но ничего не выходит из него. Катя отпускает руку нашей дочери и подходит ко мне, хватая мою. Она медленно ведет меня к крошечной малышке, которая лежит. У нее широко раскрыты глаза, и, боже, она прелестна. Она улыбается, когда мы подходим к ней, и мое сердце покрывается трещинами. Разбивается…

– Маркус, – шепчет Катя. – Это твоя дочь, Пенни.

Я смотрю на нее, не способный говорить, эмоции охватывают мое уставшее, поврежденное тело. Моя дочь. Моя. Наша. Идеальна.

– Пенни, это твой папочка.

Папочка

Словно кто-то ударил меня в грудь.

Папочка.

Глава 21 

Катя

Маркус выглядит так, словно собирается упасть в обморок. Он уставился на Пенни, открывая и закрывая рот, его глаза покраснели и блестят. Он поднимает руку и пробегается пальцами по лицу, отчаянно пытаясь успокоиться. Пенни тянется к золотому браслету, привлекшему ее внимание, который свисает вокруг его запястья.

Когда она хватает его, он вздрагивает и смотрит на нее.

Она начинает дергать его, и он вынужден подойти ближе.

Мое сердце разрывается.

– Привет, Пенни, – наконец-то хрипит он, наклоняясь, чтобы она смогла притянуть браслет ближе.

– Ты можешь прикоснуться к ней, – шепчу я. – Она не укусит тебя.

Он обращает ко мне свои карие глаза, пропитанные болью, и нас объединяет что-то, что я не чувствовала с тех пор, как впервые влюбилась в него. У нас есть связь, за которую мы оба так отчаянно пытались бороться. Мое сердце жаждет дотянуться до него и прикоснуться, чтобы убрать боль из его глаз. Боль, которую я поселила там. Он чувствует себя так же, когда я смотрю на него с такой же болью в своих глазах?

Он медленно поворачивает свое лицо обратно к Пенни и протягивает руку, поглаживая ее по лбу. Она поднимает на него взгляд, все еще хватаясь за браслет. Он тянется вверх, касаясь ее мягких кудряшек, и мучительный звук исходит из его горла. Слезы покалывают в глазах, и я с большим трудом пытаюсь проглотить их.

– Она идеальна, – шепчет он.

– Да, это так.

Он наклоняется и прикасается губами к ее лбу. Она отпускает его браслет и тянется вверх к его волосам. Он улыбается, демонстрируя восхитительную ямочку, и целует ее снова, на этот раз в щеку. Спустя мгновение он встает и поворачивается ко мне.

– Что с ней?

Я собираюсь и говорю.

– Врачи думают, что у нее, возможно, воспаление легких, хотя, с тех пор как она под капельницей, ей стало лучше. Она улыбается и показывает признаки жизни. Они взяли несколько анализов и сейчас она на противовирусном лечении, так что нам остается только наблюдать. Они оставят ее на ночь, но все выглядит хорошо.

Он кивает, вытаскивая свой телефон.

– Улио, да, я в больнице. Мне нужно, чтобы ты подменил меня сегодня вечером на деловом ужине. Я не смогу быть там.

Я моргаю.

Он остается?

– Спасибо. Позвони мне, если понадоблюсь.

Он вешает трубку, возвращаясь обратно в режим Маркуса, и подзывает медсестру.

– Да, сэр? – спрашивает она.

– Нам нужны две раскладные кровати. Если вы не сможете доставить их сюда, то переведите нас в большую палату. Я заплачу, независимо от того, сколько это будет стоить.

Медсестра кивает.

– Да, сэр.

Спустя двадцать минут мы в большой палате с двумя раскладными кроватями. Пенни заснула, свернувшись на своей кроватке. Она все еще кашляет каждые полчаса, и каждый раз, когда она это делает, Маркус рядом потирает ее грудь, успокаивая. Мое сердце разрывается на тысячу маленьких кусочков.