Я ответил Заганосу, чтобы он сохранял спокойствие, но история с его подопечным мне очень не понравилась.

Покопавшись же в деле еще, я понял: это полный п…ц. Другого слова я не найду.

Начать с того, что мальчишку, почти еще ребенка, должен будет оперировать Крис. А нервы у него на пределе, я-то знаю, что чем дальше, тем больше он жалеет доноров, а особенно вот таких, как Кэрри О. или Махмуд Т. – юных и не успевших толком пожить. Если Крис сорвется, это будет финиш. Все мои усилия, все мои бессонные ночи просто накроются.

Дальше – хуже. Посидев одной ночью в базе данных, я выяснил, кто является оригиналом Махмуда Т., и тут уж не удержался и швырнул чашку об стену. Еще хорошо, что чашка была пуста. Нет, ну это же издевательство какое-то!

Первоначальной версией оказался парень по имени Мехмет Бали, двадцатичетырехлетний балбес, единственный сын банкира и бизнесмена Касима Бали. Пока отец трудился в поте лица своего, юный мажор забросил толком не начатое высшее образование, кутил в самых дорогих ночных клубах, пассий менял чаще, чем носки, и относился к слабому полу в высшей степени безобразно. Друзей он тоже не жаловал – хотя есть ли у таких друзья? Просто прихлебатели, которым нравится жить за чужой счет.

Бали-младший умудрился стать самой настоящей звездой ютьюба: поиск услужливо выдал мне видео, на которых будущий богатый наследник отрывался на вечеринках, гонял на крутой тачке по скоростным трассам, курил кальян, бил девиц и заставлял парней из домашней прислуги лизать ему ботинки. Как я понял, Мехмет выбрал жертв, держащихся за хлебное место, чтобы прокормить семью, и не стеснялся попрекать их «благодеянием» в виде хорошо оплачиваемой работы. Вот же идиота кусок!

В двадцать четыре вид у пацана был уже слегка потасканный, морщинки у глаз и желтоватая кожа выдавали привычку к клубному образу жизни и курению, хорошо еще, если только сигарет. Неприятный прищур, злобный взгляд, уродская стрижка с выбритыми висками и частичной покраской волос в ядовито-салатовый цвет. Наверное, мажор вообразил, что у него крутой рокерский вид, но выглядел он скорее как лицо нетрадиционной ориентации в худшем смысле.

Оценив «товар лицом», я понял: такой оригинал не даст Махмуду Т. долго любоваться красотами земного мира. Прокурит легкие, заработает себе язву коктейлями на голодный желудок – и конец кино.

Похоже, я должен рассчитывать на крайне сжатые сроки.

Была уже глухая ночь. Я закурил прямо в комнате. Как, как я проверну дело, рассчитанное года на три?!

Нет уж, я не сдамся.

Комментарий к Глава 25. Доминик Райтхен

(1) миз – в данном случае подразумевается, что в замужестве женщина сохранила девичью фамилию.

========== Глава 26. Заганос З. ==========

Жизнь, ресурсы и гордость – это нельзя забирать у людей, такое никогда не простят.

(с) Империя Альтаир

После того, как мне поручили Махмуда Т., для меня началось тяжелое время. В Лондоне меня будто на части разрывали – едва я приезжал к своим подопечным, меня звали еще и к тем донорам, чьи помощники временно находились на других точках. Раньше, конечно, тоже так бывало – но не в таких масштабах. А если учесть то, что доноры, к которым меня звали, были самыми бесперспективными, то есть идущие на четвертую или восстанавливающиеся после неудачно прошедших операций… я подозревал, что слух о «конце моего времени» прошел, и врачи пытаются выжать из меня всё возможное.

Конечно, это неудивительно: хирург в первую очередь заботится о пациенте-человеке. А донор что? Понадобится, нового сделают. Я уже сбился со счету, сколько раз за то время, что я работаю, я заново делал перевязки после того, как донора кое-как перевязали в операционной, сколько обрабатывал раны, следил за состоянием дренажей и при необходимости ставил их заново сам, когда от меня отмахивались врачи и медсестры, мол, «у нас столько людей в отделении, а ты нас отвлекаешь».

Доктор Лоу, вроде бы, не такой. Когда я познакомился с ним, он показался мне вполне вменяемым человеком. Не повышает голос ни на персонал, ни на помощников и доноров, общается с нашими, как с людьми – без этих жестов и команд, как для животных. Мне сразу показалось, что он даже сожалеет о том, как всё получается.

К Махмуду я прибывал или рано утром, как раз на время обследований и анализов, или вечером, уже основательно вымотавшись после визитов к Дорис и Шарон. И понемногу закипал от этого непробиваемого идеализма, от бесконечных вопросов: «Со мной всё в порядке? А когда будут результаты? Может быть, люди умирают, пока меня тут держат просто так…». Или, бывало, парень рассказывал мне про свои эссе, про всех этих давно умерших рыцарей и поэтов, про какую-то неземную любовь. И так смотрел на меня своими широко распахнутыми голубыми глазищами…

К нему все в клинике как-то сразу привязались, с интересом слушая, как он развлекает освободившихся сестер и помощниц, читая наизусть старинные стихи. Медсестры улыбались в ответ на его искреннюю улыбку, приносили сладости, которые Махмуд любил, и по чуть-чуть угощали его. Бывало, я слышал горестные перешептывания: «Бедный мальчик! Такой милашка… ну почему, за что ему такая судьба?..». Да уж, могут такие ангелочки растопить женское сердце.

Да и у меня на душе было неспокойно. Может, Махмуд слишком напоминал мне того, кого я любил и потерял. Или…

Нет, я не хотел о таком думать. Не время.

…Как-то в один из моих вечерних визитов мы с Махмудом вместе с остальными донорами и помощниками сидели у телеэкрана в комнате отдыха. Шел какой-то сентиментальный фильм из тех, которые часто включают для таких, как мы: о чистой любви, чувстве долга и самопожертвовании ради ближнего. Главная героиня отказалась от любимого мужчины потому, что в него была влюблена ее младшая сестра, и осталась в их доме, заботясь о счастливой паре, по сути, проживая их жизнь вместо своей собственной. Не помню всех перипетий сюжета, не особенно я в них и вникал, занятый более важными мыслями. В памяти всплывает только один кадр – молодая женщина, плача, идет под дождем.

На финале фильма Кэрри, симпатичная молоденькая помощница, заплакала, и Махмуд сел рядом с ней, обнимая и утешая ее:

- Но ведь Лизбет жила не зря. Разве не для этого мы рождаемся? Чтобы раскрывать души, как цветы. Быть для других солнцем и светом.

И тут на меня будто что-то нашло.

- Не все заслуживают того, чтобы отдавать им себя. Мир жесток, и некоторых жертв никто не ценит, - тут запала просто оглушающая тишина, и я понял, что позволил себе сказать вслух вещи, которые многие из наших боятся даже в мыслях допустить. И уже мягче добавил: - Я о фильме. Семья Лизбет поступила с ней просто по-зверски, если бы у меня был родной человек, я бы с ним так не обращался.

На этом многие с облегчением вздохнули, разговор продолжился о фильме и судьбе несчастной Лизбет, потом Кэрри спросила меня что-то о Хейлшеме…

Уфф. Мне нужно попить успокаивающие отвары и привести нервы в порядок, иначе так и до беды недалеко. В этот раз вроде прокатило, все были так впечатлены дурацкой мыльной оперой, и я смог сделать вид, что тоже распереживался из-за героев.

Вот только Махмуд от меня не отстал. Когда мы уже сидели в его палате, он спросил:

- Заганос, неужели ты на самом деле думаешь, что жертвовать собой ненужно? Это наше предназначение… в нем невозможно сомневаться!

- Я и не сомневаюсь, - со спокойным видом соврал я. – Но ты ведь помнишь, что нам всегда говорили опекуны? Мы устроены вот так, и созданы, чтобы служить человечеству. А фильмы сняты об обычных людях, и вот у них предназначение у каждого свое, им необязательно приносить себя в жертву. Лизбет могла бы сказать Оливеру, что любит его. И могла не подстраиваться под прихоти родни и соседей. Они же ни разу не подумали, что делают ей больно.

- Ты совсем меня не понимаешь! – воскликнул Махмуд. – Думать только о себе – эгоистично. И это касается всех. И мы, и люди снаружи пришли в мир для того, чтобы сделать его лучше. Чтобы… - он запнулся, будто не зная, как выразить словами красоту этого идеального будущего.