По поверхности воды уже успело расползтись огромное, кровавое пятно. Пузырьки воздуха, вырывавшиеся из дыхательных путей Хосока, наливались кровью и лопались. Я залез в фонтан и подхватил Чона на руки, стараясь не забыть, как нужно дышать. Обмякшее тело в мокрой одежде было тяжеленным, но я не уронил Хосока, а мягко положил его на асфальт. Я судорожно вертел его голову руками. Затылок был разбит о выступ в фонтане, на асфальт продолжала вытекать кровь. Я, применив все силы, что оставались во мне, разорвал рукав своей рубашки, зубами отрывая от него широкую полоску. Дрожащими пальцами я обвязывал голову Хосока, пытаясь одновременно проверить, дышит ли он и бьется ли его сердце. Я не обнаружил ни дыхания, ни стука, Хосок был без сознания.

Я взвыл и заплакал, как маленький ребенок. Я делал все, что мог только вспомнить. Я на всякий случай перекинул Хосока через колено, чтобы вода вытекла из его легких, но он не закашлялся и не очнулся. Я боялся делать искусственное дыхание и массаж сердца сам, потому что я мог сломать другу легкие, но у меня не было выбора, у меня не было времени. Я забыл телефон, искать кого-либо было бы слишком долгим занятием.

Я сделал все, что мог, но жизнь — это не волшебная сказка. Хосок не ожил. Его обычно веселое, загорелое лицо было мертвенно-бледным, губы посинели, глаза были закрыты, и мне все казалось, что вот-вот дрогнут ресницы, Хосок застонет и повернется на бок, но этого не случилось. Мокрые волосы обрамляли уже неживое лицо.

В тот момент я не думал о том, что скажут его родители, что скажут мои родители, как я выгляжу и что подумают обо мне. Я просто крепко обхватил тело Хосока и зарыдал, обнимая уже неживого лучшего друга так, будто это могло его воскресить. Я впервые в жизни понял, что такое нежелание жить, когда мой плач потонул в шуме воды. Я не чувствовал ни холода, ни чего-либо еще. Я чувствовал только боль, разрывавшую меня изнутри.

То, как Хосока вырывали из моих рук, как меня куда-то тащили и успокаивали, я помню очень плохо. Все это признали несчастным случаем, но я все равно ненавидел себя настолько, что попытался свести счеты с жизнью. Я делал попытки вскрыть вены, наглотаться таблеток, прыгнуть с крыши, но меня постоянно контролировали. Врачам снова удалось подавить все то, что воскресло в моей памяти спустя столько лет. Я удалил переписки с Хосоком, выбросил все вещи, что нас связывали, под контролем родных, снова сел на транквилизаторы и мне удалось позабыть и о Хосоке, и об аварии, потому что так работал мой мозг. Он всегда защищал меня от чувства вины и болезненных воспоминаний, хотя, кажется, что забыть такое невозможно.

*

Я сидел, окаменев от охватившего меня горя, изредка шепча о своих воспоминаниях в бреду, что накрыл меня. Хена отвечала мне.

— Ты не видел меня. Но я подбежала к дому Хосока в тот момент, когда он упал. Я хотела навестить его, сделать ему сюрприз. А там меня ожидал другой сюрприз.

— Так ты и это видела? Если бы ты сказала ему раньше…

Хена помолчала.

— Ты убил его, да?

Я вскинул голову.

— Я не убивал его.

— Но я боялась того, что вы убьете друг друга, так что не отпирайся.

— Это ты его убила, а не я! — Я вскочил с постели девушки, глядя на нее с ненавистью. — Хосок хотел знать о том, что случилось, и оказалось, что не зря!

— Не кричи на меня, — Хена тоже поднялась на ноги.

— Я не могу не кричать на тебя. Я жалею, что я встретил тебя в тот день. Ты заставила меня вспомнить об этом. Ты всегда все портишь! — Крикнул я.

Хена выглядела испуганной. Но я продолжал засыпать ее упреками:

— И какого черта в том ресторане играла эта чертова песня?!

Хена будто проснулась.

— Братья Хосока приехали в Кванджу, чтобы вспомнить брата. Они позвали близких семьи и меня.

— А меня нет? — Я задыхался от ярости. — Это несправедливо! Я его лучший друг!

— Тебя не хотели травмировать.

— А жить монстром — это ли не травма?

Хена не нашлась, что сказать.

— Они ни в чем не винят меня?

— Нет, — Хена покачала головой.

Я направился к выходу, подхватывая под мышку портрет, который написал для меня Чимин.

— Куда ты пойдешь? — Спросила девушка с испугом.

— Домой.

— Пожалуйста, вернись! — Хена побежала за мной, хватая меня за одежду.

— Юнги, ты ни в чем не виноват, это все я, я!

Я резко развернулся к Хене.

— Научись бороться со своими страхами.

Девушка отступила от меня. Я нырнул в ночь.

— Ничего не делай с собой!

*

Я пришел домой сам не свой. Я бесшумной, стремительной птицей залетел в свою комнату, держа в своих руках вынутые из куртки полароид и альбом. Я ненадолго остановился перед зеркалом. С того рокового дня я изменился. Я укреплял мышцы конечностей, чтобы быть сильнее. Я старался изменить свой характер, быть добрее к людям. У меня не очень получилось, Хосок. Я отошел от зеркала. Отложив подарки Хёны в сторону, я рылся на стеллаже, выкидывал вещи из шкафа. Мне все казалось, что я не все выкинул тогда, не все…

И в самой глубине шкафа я нашел самолетик. Пыльный, чуть пожелтевший от времени самолетик, который Хосок сложил когда-то из оставшегося у нас листа бумаги. Я зажал бумажную фигурку в пальцах, кусая губы. Я бережно развернул его. На листе нашими руками было написано то самое послание:

«От Хока, спасителя всея корейских земель, принца Юджина и лекаря Его Высочества. Наставление будущим поколениям, а именно: дружба — это чудо».

И ниже было подписано:

«P.S. Этот самолет — крылатая мечта для моего лучшего друга Юнги»

Я выронил самолетик из рук и побежал в ванную. Мной овладела истерика. Я схватил с полки над раковиной таблетки, которые стояли там, и принялся заглатывать их одну за другой. У меня было дежавю. Я уже пытался сделать так.

Меня стошнило. Я включил воду и умылся, меня трясло. Я стянул с себя футболку и кинул ее в корзину для белья. Я решил вернуться в комнату.

Там я поднял самолет с пола, захватил с собой альбом, взял из ящика стола зажигалку и пошел в ванную. Там я залез в ванну в одежде. Я уселся на ее холодное дно, не отрывая от самолета взгляд.

— У меня больше нет мечты, — прошептал я. — Умерла вместе с тобой.

Я чиркнул зажигалкой и поджег самолетик. В одной руке я держал фигурку, а другой зажал себе рот, чтобы не издать ни звука. Альбом лежал у меня под боком. Я смотрел на то, как огонек разрастается, как пламя охватывает последнее, что напоминало мне о друге, и беззвучно рыдал. Огонь обжег мои пальцы. Я откинул от себя самолетик, отодвинулся от него, поджав ноги под себя, и залил пламя тонкой струей воды, поворачивая ручку крана. Пепел смыло в сливное отверстие. Я одну за другой сжег все фотографии, кусая губы и трясясь. И снова смыл пепел водой. Я оставил «в живых» только новое фото из дома в Тэгу. Я окинул взглядом свитер, подаренный СонЁн, скрипнул зубами и закинул альбом под ванну. Я обхватил себя руками и принялся качаться взад-вперед:

— Нужно прогуляться, нужно прогуляться… — Шептал я безостановочно. Мысли зациклились, мне было тяжело встать и начать делать хоть что-то. Нужно было прогуляться… Бабушка с дедушкой не должны заметить, что со мной что-то не так. Мне так не хочется их волновать. С кем же…с кем же они живут? Как они, наверное, устали мотаться со мной по больницам, выписывать для меня дорогие таблетки. Мне стало так жалко моих родственников, что я не выдержал и заплакал снова. В чем они виноваты? Тяжело им… Очень тяжело, а они молчат, они любят меня. Но я уже такой здоровый лоб. Не будут же бабушка с дедом всю жизнь тащить меня на себе. Однажды я останусь один на один с собой, неуправляемый никем и ничем. Страшно… Страшно.

Я снова чиркнул зажигалкой. Маленький газовый огонек вспыхнул, закачался из стороны в сторону. Я смотрел на него и пытался привести свои мысли в порядок. Неожиданно с потолка сорвалась тяжелая капля и затушила маленький источник тепла. Я дернулся и выпрямился, опираясь спиной о стенку ванны. Мой взгляд заскользил по полоске света, просачивающейся в ванную через щелку между дверью и полом. Полоска переливалась, то исчезала, то снова появлялась и расширялась. Светало. Я шумно выдохнул, внезапно почувствовав, как же мне холодно. Край моей футболки торчал из корзины для грязного белья, но я не стал ее вытаскивать оттуда. За окошком под потолком еле слышно шумело. Гудели трубы. С минуту я ни о чем определенном не думал. Обрывочные мысли проносились где-то вдалеке, шныряли туда-сюда в глубинах моего сознания, словно мелкие рыбки. А после осознание моего положения вновь навалилось на меня всей своей тяжестью.