Взяв их за руки, я открыл канал связи.

– Мойша, здравствуй! – без тени печали или радости в голосе деловито обратилась жена к мужу.

– Зай гезунд, Розочка, рад тебя видеть, солнце мое! Как твоё здоровье? Как твоя сестра в Жмеринке, всё также страдает, что ты не подарила ей отрез на платье?

– Авадэ, не морочь мне голову, Мойша! Я знаю, что ты всю жизнь копил деньги, чтобы я не знала проблем, если ты вдруг помрёшь! И что? Ты там, я тут и сижу, как дура, без денег! Мойша, где ты дел наши деньги?

– Розочка, но я же оставил всё накопленное на самом видном месте. Открой шкафчик на кухне, там в сахарнице, в сахарном песке мешочек с камушками и золотом. Как можно было не найти это всё за четырнадцать лет, Роза? Я удивляюсь за тебя!

– Мойша, ты идийёт! У меня же диабэт! Какого чёрта я полезу в банку с сахаром? Чтобы ты сдох, старый дурак! Ах, ты уже сдох? Чтоб ты там жил, как я тут свожу концы с концами. Чтоб тебе там было так хорошо, как я про тебя думала все эти годы! Ты идийёт, Мойша!

– Розочка, но ведь на то и был расчёт, чтобы накопленное не потратилось раньше времени, – оправдывался муж. – Вспомни эти безумные траты – каждый год новые туфли! Твоему племяннику Яше дай денег на поездку в Москву, твоей сестре нужно сделать новые зубы, твоей маме срочно понадобилось поправить здоровье на юге. Розочка, они бы нас разорили, по миру пустили!

– Так ты, подлец, эксплуатировал мою болезнь, чтобы разрушить мои мечты? – она выдернула из рукава платочек и приложила к мгновенно промокшим глазам. – Ты прятал от меня деньги, Мойша! Как ты мог? Это же близкие люди! Вот, доберусь до тебя, мало не покажется!

– Розочка, таки я уже начинаю готовиться к нашей встрече? Ты была у врача и получила плохой анализ? Только не говори, что он обещал тебе долгую жизнь!

– Таки да! – с чувством превосходства ответила Роза Ицхаковна. – Мучайся один, раз тебе было так противно общаться с моими близкими! Шломиэль!

Роза Ицхаковна возмущённо отдёрнула от меня руку, долго копалась в старом кошельке, затем не спеша, словно сомневаясь, вытащила две пятисотенные купюры и с королевским достоинством положила их мне на стол.

– Сдачи не надо!

– Роза Ицхаковна, какая сдача? – я не на шутку возмутился. – Сеанс стоит пять тысяч!

– Даже так? – она посмотрела на меня, как на врага народа, как на вора, запустившего руку по локоть в кошелёк вдовы. – Таки вы настаиваете? Хорошо!

С видом оскорблённой невинности она вытащила из обширного лифчика скатанные рулончиком купюры, затем долго отсчитывала, постоянно сбиваясь и начиная с самого начала, сторублёвками ещё тысячу. Просить о большем я не посмел – как можно обижать вдову, только получившую горестное известие, что четырнадцать лет она прожила рядом с сокровищами, о которых заботливый супруг не успел, а может и не хотел, ничего сообщить.

Как говорится, деньги я, хоть и не все, получил, но осадочек остался. Нельзя сказать, что этот случай выбил меня из колеи или поколебал веру в человечество. Дело житейское, хотя в большинстве случаев люди испытывают совсем другие чувства к покинувшим их родственникам. Исключение подтверждает правило, сказал я себе и выкинул из головы Розу Ицхаковну с её незадачливым мужем, тем более, что рабочий день продолжался, а очереди не было видно конца. Не хватало только проводов, уносящих вдаль халявное электричество.

Да, кстати, нужно обязательно проверить сахарницу на своей квартире! Вдруг мой дедушка тоже хранил там сбережения, а я и не знаю!

Периодически к нам заглядывали с визитами «дружбы» представители разного рода надзорных ведомств, которых интересовало, как у нас обстоят дела с пожарной безопасностью, тараканами, наличием наркотиков и наркоманов, общим состоянием оргпреступности в отдельно взятом кабинете и прочей ерундой. Естественно, что они хотели всего лишь на халяву поболтать с кем-то из родственников или знакомых, рассматривая сам процесс, как своего рода развлечение.

Поначалу мы их пугались и соглашались, но со временем и сами научились кусаться, тем более, что контингент наш рос в классе, как дрожжевое тесто, оставленное в тепле. Достаточно было намекнуть вышестоящему начальнику на нелояльность его подчиненных, как их бурный поток моментально исчезал, словно его никогда и не было. Не исполнять же волю самого начальства мы не рисковали, себе дороже выйдет.

На первых порах мы со Светланой успевали за всем следить сами, но со временем поняли – так дальше нельзя. Клиенты идут разные, не все представляют себе, что, собственно говоря, их ждёт в кабинете доктора. Одно слово сказать «поговорить», другое – реально услышать голос того, кто совершенно определённо умер.

Столкнувшись несколько раз с проблемами, мы решили взять на работу хотя бы медсестру, чтобы измерять давление и пульс перед сеансом, задавать некоторые вопросы о состоянии здоровья и заставлять клиента подписывать специальную форму, в которой он снимает с нас ответственность за любые проблемы со здоровьем во время сеанса.

С каждым днём я всё больше привыкал к необходимости общаться с людьми. Оказалось, что это не так сложно, как мне казалось: они такие же, как я, просто у них другие заботы, отличающиеся от моих взгляды на жизнь, в большинстве своём они существенно старше меня.

Светка принудительно гоняла меня в тренажёрку, рассчитывая вылепить из моей «глины» приличную фигуру. Я наделся халявить на занятих в качалке, но Светка так обаяла нашего тренера, что он от меня не отходил ни на шаг. Кто бы мог подумать, что обычная работа с людьми требует и хорошей физической подготовки, без этого к концу дня чувствуешь себя выжатым как лимон. А вкупе с тренажёрным залом и побитым десятком дуболомов.

С первых дней оплата производилась по факту, мы рассудили, что раз тариф повремённый, необходимую сумму к оплате мы узнаем только после сеанса. Но некоторые ушлые клиенты заявляли, что они не получили того, что ждали, услуга их не устроила и платить категорически отказывались. Мы тратили своё время, а денег не получали.

Став умнее, решили брать предоплату за десять минут сеанса, которая не возвращается ни при каких условиях. Сам для себя решай, если сеанс очень важен, плати, хочешь развлечься – иди мимо. Если кого-то что-то не устраивает, и он хочет забрать деньги силой, его остужает наш охранник.

Теперь у нас работало с десяток помощников. Людям нужно было раздеться, попить чайку в ожидании приёма, получить предварительные консультации и рекомендации. Кто-то должен был элементарно мыть полы и чинить сантехнику. Мы становились серьёзной организацией, готовящейся к превращению в концерн, синдикат или ещё во что-то, звучащее также солидно и таинственно. Но…

Однажды вечером, когда приёмные часы близились к финалу, в кабинет зашёл неприметный невысокий мужчина неопределённого возраста. Из карточки, открытой на моем компьютере, следовало, что посетителя зовут… э-э-э… как же его зовут? В графе ФИО зияла пустота. Я разозлился, поджал губы, мысленно произнося проклятия в адрес нерадивого сотрудника, не посчитавшего нужным спросить посетителя, как его зовут. Мы не паспортная служба, не банк, нам не требуется документ, но я должен как-то обращаться к сидящему передо мной человеку!

– Не кипишуй, мил человек, всё путём! – остановил извержение моего внутреннего гневного вулкана тихий, но властный голос посетителя. – Можешь звать меня… Степан Егорович, к примеру. Сойдёт?

Я кивнул, понимая, что выгляжу глупо в его глазах.

– Мне бы с человечком кое-что перетереть. Сделаешь? Фотку покажу, погоняло назову, что надо скажу, ты только дай парой слов перекинуться. Ага?

– Он давно умер? – стараясь усмирить внутреннее беспокойство, для порядка спросил я.

– Умер? Не знаю. Может, и не умер вовсе. Если живой, то не сделаешь ничего?

– Нет. Пока живой никак. Я только с теми… ну, которые… того… умерли. Специфика.

– А ты попробуй, вдруг, да помер, сучара! – мужчина хищно скривил губу. – Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, а я его пожалел, отпустил. Зря, как теперь выходит. Значит, так, смотри сюда, но сильно не вникай – тут фото в разных видах, тут погоняло и фамилия начальная. Давай, парень, давай, дело важное!