Куда подевались многодневные тренировки и Светкина психологическая подготовка с установкой на стрессоустойчивость? Вот опять, столкнулся с изнанкой жизни, и снова знакомое состояние – бледная немочь. Дверь далеко, не убежать, не спрятаться, делай, что сказано, Миша, авось пронесёт!

С контрагентом была некая странность. Не то, чтобы я его не видел, но он постоянно исчезал из виду, никак не получалось схватить его за руку. И не жаждал он встречи со мной, а совсем наоборот – прятался за прочими, пригибался, упирался в них, чтобы не проскочить в первый ряд. Я «тянул» его изо всех сил, то ослабляя силу притяжения, то резко дергая, словно подсекал рыбу. Наконец, мне удалось вцепиться в него.

– Руку, – прохрипел я мужику, чувствуя, что надолго моих сил не хватит.

Тот без слов, словно только и ждал этого, жёстко защемил мою ладонь, разве что не ломая мне пальцы.

– Больно ведь, блин! Не нужно так жать! —взвизгнул я. – Мне достаточно простое касание, черт бы вас подрал с вашим Клещом. Один хватается, другой вырывается, – ворчал я, налаживая прочный контакт в ожидании волшебного момента соединения.

Но не тут-то было. Нечто невообразимо мощное тащило моего покойного контрагента обратно, буквально отрывая мне руку, ещё чуть-чуть и он уйдет. В голове звучали какие-то странные обрывки фраз «разряд… ещё разряд… адреналин в сердце… да не кубик, колите сразу три… все, отмучился». В тот же момент противоток исчез. Похоже, пациент был между жизнью и смертью. Кто знает, рассуждал я уже потом, не я ли в стремлении удержать контакт, заставил его умереть? Хотя, с точки зрения живых, туда ему и дорога – большой подонок был при жизни, но от всех обвинений умудрился отвертеться. Теперь точка.

– Задавайте вопросы, у вас мало времени.

– А ты это, не можешь уши закрыть? Нет? Ага, понятно! Но ты понял, что если что… в общем, я предупредил. Следи за базаром, парень, чтобы потом лишнего не сболтнуть!

Чего тут не понять? Достаточно внятно предупредили, что ничего хорошего впереди не будет, но и отказываться поздно. Хотел денег – получи!

– Клещ, где камушки, братан? Тебе уже всё равно, а пацаны реально не поняли, как ты мог ссучиться? Неужто, хочешь, чтобы мы к твоей Нинке и пацану её в гости заглянули? Ты это, не бери на себя лишнего – где камушки, Клещ?

Сказать, что я испугался, значит, ничего не сказать. Меня охватил ужас от осознания, что только что стал свидетелем преступной сделки, после которой меня вполне могут отправить к тем, с кем я столь охотно общаюсь. И сбежать не получится, пришьют на месте, выпотрошат, заставят всё узнать у Клеща. Если буду говорить, что он молчит, лучше мне не станет. Ситуация патовая, точнее сильно минусовая. Вот зачем я в это сунулся? Денег и славы захотелось? А зачем они тебе мёртвому и холодному?

– Да ты не гоношись, Клещ, никого не обидим, Нинке с пацаном долю малую откинем, нам не в падлу. Ты только хорошенько подумай, прежде чем снова ныкаться, у нас ведь теперь есть способ до тебя дотянуться, я прав, парень?

Я лишь моргнул глазами в знак согласия, стараясь удержать контакт до полного признания Клеща. Молчанка затянулась.

– Ты, эта, парень, можешь его как-нибудь подопнуть? Я понимаю, он уже дохлый, ему терять нечего, неужто Нинки не жалко? Или хочет, чтоб она к нему тоже птичкой порхнула? Так ты, эта, Клещ, подумай, сразу она умрёт или помучается? А пацан её? Его ведь на её глазах сперва, а потом уже с ней будем миловаться, пока не помрёт. Думаешь, она тебе на шею кинется после этого? Ты, эта, подумай, Клещ! Я могу завтра подойти, время терпит, но немного! Завтра не ответишь, прощай Нинка с пацаном. Так что делать будем, Клещ?

Клещ уже не пытался спрятаться или вырваться. По выражению его лица чувствовалось, что он перебирает массу вариантов решения проблемы, но ни один из них его не устраивает. Вот зачем ему после смерти те камушки? И не дурак же он отдавать их той самой Нинке, понимает, что к ней первой придут, если что. Спрятаны где-то они в надёжном месте и хотелось Клещу превратить их в красивую жизнь, но вышло все по-другому. И не заметно, чтобы беспокоила его судьба Нинки с пацаном, ни разу даже не напрягся, когда этот самый Степан Егорович про них говорил, по барабану ему, что с ними будет.

– Камушки, Седой, я по разным местам заныкал на всякий случай. Так что будем договариваться по шагам. Я тебя знаю, ты меня знаешь, поэтому подстраховаться никогда не вредно.

– Как скажешь, Клещ, как скажешь, по шагам, так по шагам, – явно оживился Седой. – С чего начнём? Где первая нычка?

– Да у тебя в пиджаке, Седой, под подкладкой, – Клещ захихикал, явно довольный своей выдумкой. – Помнишь, ты просил костюм в химчистку сдать? Ну, вот тогда я камушки в подкладку и зашил – с правой стороны прямо под карманом. Там пять камушков.

Седой завертелся ужом, пытаясь левой рукой дотянуться до правой части костюма.

– Да, не крутись ты, Седой, как уж на сковородке, там они, потом вытащишь, мне смысла нет тухлый порожняк гнать! Посмотрим, как слово держишь. Нинке деньжат подкинешь, сколько не жалко, а я проверю. Нынче я много чего могу. Пожадничаешь, ничего больше не получишь! Понятно сказал, Седой?

– Чего не понять, Клещ, сделаем, не обидим, всё по понятиям будет! Только и ты уговор держи, завтра приду, продолжим базар за камушки. Нам чужого не надо, но за своё любого порвём, ты же знаешь, Клещ!

– Знаю-знаю, Седой, можешь не расписывать. Только за те камушки ещё одна просьбочка, махонькая, не сильно потратишься, а мне приятно будет, Седой! Сходи в церковь, поставь за мой упокой свечку и закажи молебен за отпущение грехов раба божьего Ефима. Не Клеща, а Ефима, имя у меня есть, Седой, по нему меня бог знает. Сходишь?

– Чего же не сходить, чай ботинки не истопчу, нынче же и забегу! Все будет ништяк, Клещ! Бывай! – Седой отпустил мою руку, крайне довольный разговором.

Без малейших потуг с моей стороны кинул на стол пачку тысячерублевых купюр, и собрался было уходить, но неожиданная мысль заставила его остановиться.

– Скажи, мил человек, в чём засада, что я за него свечку поставлю и молебен закажу? Не может быть, чтобы Клещ что-то делал так просто!

Я сглотнул, не зная, как ответить. Резоны Клеща понятны – пока Седой его не отпустит, он не сможет уйти на тот свет. Свечка и молебен – те самые ключики, открывающие дорогу. Клещ, несомненно, хитрован ещё тот, за малую долю камушков решает все свои проблемы, и плевать ему на Нинку с пацаном.

Первая часть уговора была не более, чем отвлекающим маневром. Если на весы положить деньги для Нинки и свечку в церкви, то деньги, несомненно, перетянут, на это и сделан расчет. Но Седой не тот человек, который поведётся, как лох, он повсюду чует измену и засаду, это я в нём с ходу прочитал, научился кое-чему за это время.

– Ты, мил человек, не молчи, правду говори! – Седой не возвысил голос, не вытащил из кармана финку, но в его ровном тоне звучало столько скрытой угрозы, что молчать, а тем более врать не захотелось. – Я здесь и живой, а он там и уже совсем не страшный. Тебе живых бояться надо, мил человек, они страшнее покойников. С покойниками всё проще – не обманут, не предадут, не украдут, лишнего не возьмут, с твоей женщиной не переспят, ангелы, да и только. А вот живые – это проблема. Так в чём засада, мил человек?

– Уйти он хочет, – неохотно признался я. – Вы же ему грехи отпустите, то есть разрешите уйти на тот свет, а оттуда мне уже до него не достучаться. Я могу говорить только с теми, кто ещё здесь, кого что-то или кто-то держит, не отпускает, не даёт уйти.

– Вот же, крыса, – выматерился Седой. – Ну, ты, мил человек, правильно сделал, что сказал, зачтётся, я доброго дела не забуду! – по мне, так лучше бы он вообще забыл, как меня зовут, и где я нахожусь. – А ему молчок, договорились? – я кивнул.

А что мне оставалось делать? Не в милицию же бежать по такому вопросу – спасите, помогите, тут покойник с бандитом бриллианты делят, а я за свою жизнь опасаюсь. Меня же самого в камеру и закроют, а потом в психушку отправят, которая по мне, похоже, давно скучает.