Вывернув мою природу наизнанку, поцелуй меня снова, Зверь.

Златая улыбка расцветает вокруг острой белоснежной эмали – ты понял, что добился своего. Нет, не твою кожу и твои прикосновения, я прочувствовал миг назад. Эмоции и ощущения моего отражения ядовитыми кинжалами пропороли остатки моей обороны. И ныне мне передаётся его томление. Его жажда ласк. Его неприкрытый бесстыжий восторг. Способ, которым зеркало внушает мне срам и сладость своего падения – загадка, против которой мой поверженный мозг всеми оставшимися силами пытается бунтовать. Это хуже, чем удушье, и в борьбе я иссыхаю скорее, чем если бы разом вскрылись все мои вены. Последний всполох бунта – и я решаю, что легче умереть, и пусть подавишься ты моей смертью.

Секунда после, как я сдался, и капля силы вдруг вернулась в моё тело. Ещё секунда, и ещё, и тут внезапно приторный поток слаще нектара хлынул свежими силами в моё тело, когда отражение полностью сдалось в твою власть, Чудовище.

Снова и снова взаимные поцелуи расцветают отравленными бутонами в зазеркалье, снова и снова блаженство порциями втекает в моё тело. Я крепчаю, подпитываемый флюидами наслаждения, что ты даришь моему отражению. Твои пальцы прогуливаются по моей коже с нежностью, подобной омовению водой из розовых лепестков, и хоть подобная издевательская нежность кажется мне тошнотворной, в груди от неё постепенно разливается волнение, будто вскипающей морской пены. Угадывая мои желания, ты переключаешься с приторно-мягкого на более будоражащий и жёсткий темп. Теперь от твоих отрывистых сильных касаний рук и губ колкие грозовые всполохи сверкают в каждой моей нервной клетке. В довершение, от твоих действий всё больше нарастает моё плотское возбуждение, что с вкусным матовым стуком жемчужин перекатывается внизу живота.

Я не могу определить, что кошмарнее: слабеть от бесплодной борьбы или восстанавливаться, роняя своё достоинство к твоим лапам. Простая солдатская смерть сейчас – заветная мечта. Но ты принудил меня изведать, как сладко можно отдаваться произволу твоей грубости. Как приятен может быть капкан твоих губ, как изощрённо нежны ладьи ладоней, как может всё моё тело содрогаться от предоргазменных судорог блаженства, если отпустить себя.

Я. Должен. Вырваться. Иначе я могу захотеть.

Моя ладонь лихорадочно порхает в воздухе, пока, в конце концов, не натыкается на нечто плоское и круглое. Замах, и диск в моих руках вдребезги разбивает зеркало на миллион хладных лоскутов, в каждом из которых отражается твой искажённый отчаянием оскал и лимонно-кислая улыбка. Улыбка жёлтой маски, которой ты прикрывал собственную издевательскую улыбку, и которой я разбил навеянный тобой морок. Сбегаю я навстречу соратнице и по дороге прихватываю поблескивающий закалённой сталью предмет, небрежно брошенный кем-то поверх одного из сундуков.

– Молли, ужель я слышу твоё приближение? Удачным был твой поход в подземелье башни?

– Удачным, хоть я с трудом дух перевожу. В подземелье, средь цепей и кандалов, я обнаружила сосуд. Вначале я приняла его за обычную бутыль, однако внутри оказался сжатый воздух. При ближайшем рассмотрении мне помнилось, что этот сосуд – символ респиратора. Джон, у Зверя астма. Если Скотланд-Ярд при задержании пустит газ, то его легко будет нейтрализовать…

– Всё ясно, Молли, и без продолжения. Беги, скорей из залы, где сотни зеркал в горячечном бреду мечут осколки, а пол заливают огненно-кровавые ошмётки агонизирующих свечей. Треснул купол башни, и солнечная труба единственного луча пробилась в этот ад. Беги к ней, Молли, спасайся и прощай. Я вернусь обратно или вдвоём с Шерлоком, иль в вечной паре с дубовым футляром. Беги!

Лишь только Башни тень без разумов-гостей осиротела,

Как тут же властная Рука прищёлкнула – и та сгорела.

Чертоги Разума. Слой третий. Близость с Чудовищем.

Вертятся цилиндры в Фонаре Волшебном.

Тени, словно дети, пляшут по стенáм.

Замирает вдруг движение –

Тень Балдахина замирает там.

- Один остался я у руля опустошённого дирижабля, лишённого ныне команды. Что же молчит вечный страж спокойствия Её Величества? Как же ваши неотвязные наставления, Майкрофт, или на этот раз вы поняли, что со мной они не нужны? О, нет, кажется, вы всё-таки предпочли оставить сухую безмолвную инструкцию. Вижу, как в клубах звёздно-голубой дымки формируются слова: «Одна улика. Ни шагу назад. Последняя капля миража, Джон». Излишне, Майкрофт, полёт мой уж не остановить. И хотя реальность тут переменчива, дирижабль этот доставит меня Чертогам моего пленённого друга, мёртвым или живым.

В третий раз наблюдаю на одинокой горе очертания пристанища Чудовища. Ни дворцов, ни башен не осталось и в помине, всё облетело, словно шелуха. Лишь стены единственной комнаты, колеблющиеся в меланхоличном мареве. Ступаю из деревянной кабины дирижабля в это зыбкое, словно пустынный мираж, строение и различаю впереди полупрозрачную струящуюся ткань высокого балдахина, занавешивающего колоссальное ложе. На сей раз ни пиршественных залов, ни зеркальных гостиных – вообще ничего, хоть отдалённо напоминающего декорации. Сквозь призрачные стены угадывается звёздно-голубой туман, и прежняя бело-чёрная крылатая тень. Я высвобожу тебя, друг мой, хоть бы и цена этого оказалась выше жизни. Не трудно угадать, что включит в себя третья часть сорванной Сделки с Чудовищем. Однако теперь и у меня есть свой аргумент, который я втайне успел схватить в зеркальной гостиной за миг до обрушения. Кинжал, которым я перережу Зверю горло. Сработает ли это здесь, в царстве разумов, не знаю, но теперь, когда нет поблизости команды, и не стоит тревожиться за жизни их, я готов пойти на риск.

Да, Чудовище, чей тёмный профиль я уже угадываю за струями ткани, ты об этом не подозреваешь. Ты изменился вновь. Пропали все символы твоей мощи, осталось лишь, кажется, нагое тело гармоничного сложенья и кольца смоляных волос, сменившие рога. Не кубок и не маску ты на сей раз теребишь в руках, но нечто небольшое, очертаниями напоминающее изгибы женского тела. Тонким перстом ты касаешься предмета, и томный звук прокатывается в мареве. Словно звон металла, усиленный деревом. Словно тонкий вздох струны, отражённый декой. Скрипка.

Простая нота, однако, впитав её, мне становится не по себе. Душу мелкими птичьими когтями скребёт странное ощущение, что здесь кроется подвох. Звучит до горечи смешно, ведь козни подстерегали нас с самой первой секунды путешествия, но нечто совершенно иное жгуче тревожит меня сейчас. Что я упустил во всех наших встречах с тобой, Зверь? В голове плывёт туман, и стая подозрений вгрызается в душу с новой хваткой – впервые я внезапно задумался обо всей нелепости нашей вылазки в пристанище разумов. Целью нашей было добыть воспоминания об уликах из Чертогов Разума Шерлока, но они каким-то образом в строгом порядке обнаружились в твоей голове, Зверь. Да и вообще к чему тебе допускать нас в свой разум? И почему Майкрофт, столь упорно настаивающий на продолжении путешествия, не произнёс ни единого слова тревоги о сгинувшем брате? И, наконец, для чего тебе понадобилась эта нелепая Сделка, выглядевшая как тривиальное домогательство? Не легче ль было бы тебе просто убить всех нас разом, защищая себя и не рискуя? Однако тебе понадобилось устроить напыщенный спектакль, устроенный будто лишь для того… того, чтобы… соблазнить меня?

Нет, не может быть, меня, должно быть, сжирает паранойя! К чему тебе я, сломленное войной бесполезное существо, более не воин и не врач? К чему ты встречал меня с плотоядной улыбкой вкруг клыков, приветствуя с кубком, маской иль музыкальным инструментом…?

Кубком из человеческого черепа…

Маской с жёлтым шутовско-улыбающимся лицом…

И скрипкой…

Стальная стрела догадки пронзает моё сердце. Всё это время я пытался вызволить тебя, мой единственный друг, из лап несуществующего Зверя. И всё это время ты находился подле меня, смеясь мне в лицо. Как я не осознал этого раньше, видя все эти знаки из того уютного угла на Бейкер-стрит, где вновь закипела моя жизнь и, похоже, закончилась она там же. Теперь глаза мои открыты, чтобы узреть твою чёрную изнанку.