Берта схватилась за ворот платья, рот перекосило, на морщинистых губах застыло несказанное «Я же говорила». Энн, белее снега, тихо осела в кресле. Миссис О’Тул зычно всхрапнула. Вирджиния не сказала ничего, лишь помрачнела ещё больше.

– Слава богу, Шерли был подальше от этого кошмара. Ох, детка, я, должно быть, напугала тебя своими рассказами. Пойдём поскорее наверх, мне не терпится обнять этого балбеса, а после навешать ему оплеух.

Аманда убрала со лба Мо прилипшие волосы, не заметив, как он вспотел. Не заметила она и лихорадочного огня в глазах девочки, и ледяного колотья в груди.

Альпы, Австрия, 20**-й год.

Бывает с вами такое, когда в голове всплывает звучная фраза из песни или кинофильма, но вы никак не можете вспомнить, откуда именно она? Вы мусолите её в голове, как в пальцах, до сальных отпечатков, изводите себя в попытках вспомнить, ловите все оттенки и голоса этой фразы, но источник её всё время ускользает. С Молли Хупер такое бывает. Только вместо красивой фразы ей достался лишь горький запах пепла и дыма. Призрак его тревожил нос, но на деле в библиотеке «Эдельвейса» ничем подобным не пахло. Ассоциации беспрестанно щёлкали в мозгу, перекатывались, но никак не желали соединяться, дать хоть какие-то логические корни.

Чашка болезненно стукнула по зубам, отрывая Молли от бесполезных попыток. Бессонная ночь сказывалась – движения стали рассеянными и неловкими. Хупер смотрела в обледенелое мутное окно, трещина у самой рамы походила на узор, который бывает на стекле в морозы. Изредка снаружи стучал в окно сухой стебель, корни которого медленно разъедали стену. Скупое седое утро. Снегопада нет, тихо, но на горизонте, там, где белое граничит с бурым, от ветра стелется снежная позёмка. Ледяная муть медленно, но верно ползла к замку, скрадывая вид на котловину. Лишь кое-где теперь виднелись проплешины чёрной земли, где умирала зима. «Чудо весны в горах», – вспомнились Молли сказанные когда-то Альбертом слова.

Зачехлённая мебель библиотеки производила жутковатое впечатление. Хорошо, пыльная ширма отделяла стол, за которым устроились патологоанатом и детектив, и давала призрак уюта. Кирпично-коричневая ткань, изображавшая крылья бабочки, прохудилась во многих местах, но павлиний глаз в чёрно-белых ободках глядел как живой. Из-за ширмы можно было увидеть только ряд стеллажей и стремянку у полок. Под утро Шерлок швырнул на столешницу потрёпанный медицинский справочник, взметнув серый столб, и Молли ничего не оставалось, как расчистить свою половину стола для подноса. Женщина не вынесла, если бы осталась наедине с пустым замком, но Холмс на другом конце зарылся в страницы о психотропных препаратах, изредка обращаясь вслух к Джону Ватсону, и Молли чувствовала, что душа её всё равно одна.

Они обосновались в библиотеке, после того как всю ночь рыскали по «Эдельвейсу» и хозяйственным пристройкам, стараясь не пропустить ни одного проклятого угла. У Молли до сих пор стоял в ушах развязный смех постояльцев, записанный на грампластинку, и фальшивый вальс, издаваемый механическим пианино. Все пятеро отдыхающих, двое владельцев курорта и дворецкий пропали посреди бала в танцевальной зале, запертой и запечатанной изнутри нетронутой восковой печатью. Но даже если случившееся с огромной натяжкой можно было бы счесть злой шуткой, то единовременное исчезновение всех живых душ в «Эдельвейсе», включая персонал: экономку, повара, администратора и прочих, – нет. Детектив с патологоанатомом обошли большую часть комнат с фонарём и отмычками, но некоторые замки не поддались, да к тому же всё проверить невозможно. Было только два варианта объяснения: либо пропавшие – очередные жертвы, либо замешаны во всём этом кошмаре. Тогда за каким треклятым чёртом было звать сюда Холмса и Хупер? Возможно, сейчас Бет, Аристарх и прочие заперлись в одной из бесконечных пыльных комнат и хохочут над ними, мечущимися в клетке курорта, как кузнечики в аквариуме. Молли некстати вспомнила о мрачном отеле «Оверлук»*, и её губы сломала нехорошая усмешка. Ничего весёлого в этой улыбке не было. Может быть, их с Шерлоком решили свести здесь с ума?

По крайней мере, уморить с голоду их не собирались. В кухне было полно припасов, только они пришлись не в радость. Задремав на полчаса в библиотеке, Молли очнулась с горечью во рту. Горло опухло, лоб и переносицу неприятно пекло, в груди будто колыхался протухший студень. Верный признак, что она заболевает. Прогулка по снежному склону в одной ночной рубашке и пальто и кувырок в сугроб не прошли для неё даром. Чай казался водой, а коржи по вкусу больше походили на бумагу. «Есть надо, пусть даже этот кусок картона встанет поперёк горла», твердила себе Хупер, заедая коржи овсянкой. На обед стоит отварить овощи и сделать салат, решила она.

Шерлок к своей тарелке не притронулся, хотя его порцию Молли сдобрила сливочным кремом. Некоторый интерес сыщик проявил только к кофе. Хупер задержала долгий взгляд на детективе. Под глазами очертились тени, щеки ввалились, подчёркивая и без того высоко посажёные скулы. Стало чуть больше морщин, черты казались резкими и вместе с тем припухшими. Сколько он уже не ел? А сколько не спал? Дело о Свежевателе, (в ходе которого Хупер в первый раз в жизни упала в обморок) плавно перешло в дело «Алого Эдельвейса», и патологоанатом опасалась, как бы воздержания сыщика во время расследований плавно не перешли в кому. Холмс с досадой перевернул очередную страницу, глаза впились в новый раздел. Пальцы то и дело рефлекторно тянулись к смартфону, скребли по столу, ногтем подтягивая к себе плоский гаджет, но тут же бросали – соединения с сетью не было и в помине. Длинный подбородок дёргался недовольно, горло и грудь в распахнутом вороте покрылись гусиной кожей. Сама Хупер предусмотрительно оделась теплее – длинная светло-серая юбка, плиссированная блуза с рукавом и шерстяной жилет, облегающий торс.

– Флунитразепам, он же рогипнол, он же руфилин… снотворные, седативные вещества…, – бормотал Холмс, – Фенобарбитал… – взгляд на миг полыхнул, но тут же потух. – Бутират…

– Бутират – также мощный афродизиак, – произнесла Молли, – Если бы это был он, то последствия ты бы ощущал даже сейчас.

– Тогда тебе не стоит сидеть так близко, – холодно ответил Шерлок, не отрываясь от справочника.

Хупер расплескала кипяток себе на колени, поперхнувшись солидным куском коржа. Она не рассчитывала, что Холмс её услышит – в последние двадцать минут патологоанатом вслух заметила, что она случайно испортила все его австралийские материалы по делу Свежевателя, что незадолго до трагедии в роще у неё был горячий секс с постоялицей Николь Шарп, и что она, Молли, беременна от детектива. Ватсон после рождественского пунша как-то проболтался, что Шерлок в такие периоды становится сродни королевскому гвардейцу – можно надеть на него вязаную шапку миссис Хадсон с помпонами и отослать фото Лестрейду. Фотографироваться Хупер не стала, но когда сыщик с дюжину раз рассеянно протягивал руку к сахарнице, спрашивая Джона, готов ли кофе, женщина каждый раз вкладывала в ладонь белый кубик, который с плюханием отправлялся в кружку. Интересно, сейчас он обращался к ней или к доктору?

– Шерлок? Нашёл что-нибудь?

Вместо ответа Холмс подцепил ладонью обложку и захлопнул справочник так, что затрещал корешок.

– В конце концов, даже узнай мы, чем нас одурманили, это ведь не сильно помогло бы делу, так?

Детектив исподлобья одарил Хупер тёмным взглядом.

– Ты принимала что-то из посторонних рук в «Эдельвейсе»?

– Я ужинала и обедала здесь и пила чай в кабинете Персиваля, – Молли на секунду задумалась. На Свечном балу она отказалась от глинтвейна, предложенного Аристархом, но… – Я приняла у Мозеса стакан молока, от него ещё сильно тянуло корицей и мускатом. Это было как раз перед приходом мужчин в танцевальную залу.

Услышав о добавленных пряностях, маскирующих вкусы и запахи, Холмс нахмурился.

– А от тебя пахло джином, – заметила Молли в ответ на осуждающий взгляд. – Зачем ты пил с ними джин, ты ведь никогда не пьёшь!