Нарышкина пригласила к себе в дом Флору и опоила ее снотворным. Заранее сговорившись с Дашковым, пригласила его в дом. Когда Флора уснула от выпитого зелья как убитая, ее отнесли в спальню. Молодой Дашков лег в постель с княжной Флорой. Эту сцену, как бы невзначай, увидел Александр, которого зазвала в гости под каким-то предлогом Нарышкина. От увиденного он пришел в ярость. Он с кулаками бросился на Дашкова, посмевшего изображать из себя страстного любовника молодой княжны. Дашков поспешно ретировался.
- На сегодня вечер испорчен, - сказала недовольная императрица своим фрейлинам, стоявшим возле ее трона. – Придется рано ложиться спать.
- Я вас так понимаю, ваше величество, - вежливо поклонилась царице ее самая любимая фрейлина Татьяна Романовна. – Это так неприлично, появляться там, где тебя не хотят видеть. Эта Нарышкина совсем потеряла стыд.
- Ее нужно сейчас же немедленно выставить за дверь! – сказала Анна Михайловна, самая полная среди фрейлин.
- Ну что вы, уважаемая, а как же придворный этикет? – очень тихо возразила Ольга Георгиевна. / Она была самой юной дамой. Ей недавно исполнилось двадцать лет. Ольгу Георгиевну не так давно утвердили в статусе фрейлины, поэтому она еще сильно робела перед старшими за нее гранд-дамами./ - Это будет невежливо, прежде всего, по отношению к другим гостям. Тем более, Нарышкина принадлежит к благородному старинному роду.
- Благородному, только обедневшему роду из Варшавы, - вступила в беседу Красновская. Ей показалось, что она уже может высказать свое мнение, после того как все уже высказались.
- Так она полячка? – спросила Ольга Георгиевна.
Красновская внимательно посмотрела на юное создание и начала ее учить:
- Да, она полячка, а что вы не знали этого, дитя мое? Что ее семья была беднее, чем род немецких принцесс.
- Анна Петровна, это уже слишком! – властно заметила царица-мать. Замечание, сделанное Красновской, оказалось не к месту и было обидным для Марии Федоровны, урожденной немецкой принцессы.
- Так вот эта Мария Антоновна и подцепила старого вельможу Нарышкина. И хотя у них была значительная разница в возрасте, она выскочила замуж за него и превратилась в богатую благородную аристократку, - сказала со знанием дела Татьяна Романовна, которая уже давно ходила во фрейлинах, и знала все тайны высшего света.
- А я слышала, - таинственным голосом сообщила Анна Михайловна, что их познакомил Чарторыжский. Как-то он заехал к своим родственникам в Польшу. На одном из балов, устроенном в его честь, его внимание привернула хорошенькая кареглазая девушка. Говорят, что они долго танцевали вместе в тот вечер. С той поры судьба Марии Антоновны была определена.
- Однако, какая пикантная подробность, - захихикала Красновская.
- Мне кажется, что Нарышкина, вообще, любит приближать к себе молодых красивых мужчин. Вон, посмотрите, возле нее весь вечер увивается молодой Дашков, и еще какой-то черноволосый мужчина. Кажется, совсем недурен собой. Кстати, кто это? Я не видела его при дворе.
- Это, наверное, ее новый любовник, - подумала вслух Красновская, задумчиво глядя на Виктора, кружившего в вихре танца с Нарышкиной. – Она снова отобьет у барышень всех кавалеров. А юные дочери многодетной матери снова «подпирают стенки». Как же ей бедной тяжеловато с ними тремя.
- Но девочки совсем не хорошенькие и худышки, к тому же, - заметила Анна Михайловна.
- Ой! Мне их так жаль, - сказала Ольга Георгиевна. – Если они не выйдут замуж до 25 лет, то вероятней всего, останутся в старых девах.
- Ой, смотрите, Дашков ухаживает за молодой Волконской. А как быстро подросла Ирэн. Это ей уже шестнадцать исполнилось, для нее это первый бал, - сказала Татьяна Романовна. – Я уже и не помню свой первый бал.
- Да, Татьяна Романовна, у нас с тобой на веку много балов уже прошло, - сказала мечтательно вдовствующая императрица. - Когда-то мы были такие же молодые и стройные. Знаете, я люблю своего покойного мужа, мы с Павлом прожили много лет, у нас много детей, и дети хорошие. Но я до сих пор помню юношу Вильгельма, с которым мы дружили, и который признался мне впервые на балу в любви. Он дарил мне такие крохотные букетики полевых цветов…
- Что это, не понимаю? – решительно прервала воспоминания Марии Федоровны Красновская. – Не понимаю, откуда у Дашкова взялась «Анна на шее»?
- Какая Анна? Где? – не сразу сообразила Ольга Георгиевна.
- «Анна», моя милочка, это орден Святой Анны, который дается за заслуги перед Отечеством, носится он на шее, на красной ленте, - наставляла молодую фрейлину Татьяна Романовна. – Вы еще очень молоды, Ольга, но вам следует получше знать придворный этикет, а особенно награды, которыми царь и Орденский Капитул награждают выдающихся людей.
- Но откуда орден у Дашкова? – недоумевала императрица. – Он что отличился в русско-турецкой войне?
- Нет. Он отличился на амурном фронте. Он мастер адюльтера, - смеясь проговорила Красновская, вспоминая все похождения молодого Дашкова.
- Мне, кажется, и тут Нарышкина руку приложила! Это просто возмутительно! – грозно сказала Мария Федоровна и с силой сжала веер в руках. Дорогой веер, не выдержав царского гнева, тут же сломался.
- Действительно, что это за мода, ордена раздавать разным молодцам, Дашков не военный и чиновничьего портфеля не имеет, - говорила Анна Михайловна.
- А я не удивлюсь, если у Дашкова или у этого незнакомца, что снова пригласил на танец Нарышкину, и голубая андреевская лента скоро появится, - самоуверенно заявила Красновская.
- Мне жаль, что мой сын в отъезде, - грустно сказала императрица. – Жаль, что он сейчас не видит некоторых своих подданных. – Татьяна Романовна, позовите ко мне обер-церемониймейстера, я хочу сделать некоторые распоряжения относительно бала!
Татьяна Романовна поспешила выполнить повеление.
- Смотрите, кажется, Давыдов уже позабыл свою пассию княжну Флору, - сказала Ольга Георгиевна, увидев среди танцующих гусара.
- Быстро же он забыл Флору, - сказала Красновская. – Так лихо отплясывает мазурку с барышней Натали Керн!
- Ну, уважаемая Анна Петровна, ваша Флора сама во всем виновата, - возразила Анна Михайловна. – Кажется, она сама отказала Денису Давыдову. – А он сгоряча кинулся бить турков. И говорят, его гусарский полк отличился в боях с неприятелем. Давыдов был представлен к награде.
- Сейчас он в отпуске, - сказала Ольга Георгиевна. – Он недавно был у нас в гостях, знаете, они приятели с моим мужем, однокашники. Денис говорил, что был ранен, он только что из госпиталя.
- Он был в госпитале! – ужаснулась Анна Петровна,- Давыдов был ранен, а Флора, наверное, ничего не знает.
- Небось, княжне Флоре сейчас не до бравого гусара, - Мария Федоровна пристально посмотрела на Красновскую. – Вы, Анна Петровна, говорили мне, что она путешествует по Европе.
- Да, они с Валерией были в Киеве. Флора заезжала к своим украинским родственникам. Очень хорошо их там приняли дед и брат.
- У Флоры есть брат? – удивилась Ольга Георгиевна.
- Да, представляете, есть брат Богдан. Потом девочки поехали в Варшаву, затем посетили Австрию, так за несколько месяцев добрались в Париж.
- В Париж?! – почти в унисон спросили императрица и фрейлина Татьяна Романовна, которая была ее доверенным лицом. Они понимающе глянули друг на друга. /Мария Федоровна знала, что сын инкогнито отправился во Францию. В Париже состоялась встреча двух императоров Александра I и Наполеона. Но о том, что ее сын должен был встретиться во французской столице со своей любовницей княжной Флорой, Александр не сообщил матери./
- А откуда вы, Анна Петровна, знаете, что Флора и Валерия были во Франции? – спросила Анна Михайловна.
- А почему бы мне не знать, если моя дочь прислала мне письмо из самого Парижа, - обиженно ответила Красновская.
- Уважаемая Анна Петровна, дайте мне это письмо почитать, - попросила мать царя.
- С радостью, но …сегодня утром я отдала письмо мужу. Он тоже удивился, что наши барышни так далеко заехали, якобы собирались погостить у родственников под Киевом, а очутились в республиканской Франции. Мой Иван Михайлович говорит, что там неспокойно. Наполеон и его приверженцы вместе с министром Фуше расправляются с неугодными. Людей хватают прямо на улицах города и бросают за решетку, а некоторых расстреливают или вешают, - шепотом досказала Красновская. От подобных новостей ей становилось жутко.