«Средиземной горечи блажь…» Средиземной горечи блажь, Роскошь южная, брешь в стене, За которой встаёт мираж, Чтобы родственным быть вполне. Желоба, хоботки мостков, Сырь и ржавь, рукава канав, За которыми брег таков, Что не бросит, впотьмах слиняв. Где-то сваи гурьбой свело Чувство стадное – там причал Смотрит в воду – и так светло, Что об этом петух кричал. Кто-то любит, упрям и сед, Одиночество и покой, На песке оставляя след, Чтобы тронуть его рукой. Что-то в дымке растёт, само По себе, – черноморский вал Тянет что-нибудь, как письмо, О котором давно знавал. Киммерийской нежности весть Бриз крепчающий донесёт — И подумаешь: так и есть! Снова ранит – и вдруг спасёт. «И столькое было давно по плечу…» И столькое было давно по плечу, Что равного днесь и не знаю — Но я разбираться во всём не хочу, А просто грущу, вспоминая. Круги разойдутся по вешней воде, До осени там доставая, Где даже в отзывчивой вроде среде Гнездится пора грозовая. Ладони открой этим ливням ночным, Прибрежным валам неуёмным, Замашкам дикарским и просьбам ручным, Затерянным в мире огромном. Не только событья в горсти собери, Но – суть их, вселенские связи, Сплетенья наитий, – и всех примири, Чтоб в каждой аукались фразе. Не зря ты когда-то шагнул в эту смоль, В алмазное это кипенье — И чуять грядущее снова изволь, Чтоб стало блаженнее пенье. «Пристрастный плещется родник…» Пристрастный плещется родник, Никем не виданный доселе, — И ты растерянно приник Не просто к бездне – но купели. Над морем, рея в высоте, Горит костёр необычайный, Чтоб в каждой грезилось черте Всё то, что впрямь считалось тайной. Нисходит свет на всех, кто встарь Томились цветом или звуком, Проникшим в изморозь и хмарь, Дохнувшим Бахом или Глюком. И что там осторонь за грань Топазом в пальцах ювелира Блеснёт, чтоб вдруг разбиться всклянь Об эту оторопь клавира? Ты улыбнёшься: нелегко Не отпустить, тебе во благо, Туда, где дышит глубоко Сомнамбулическая тяга. Из гипнотической тоски Рванись – авось и отзовёшься Тому, чьи образы близки, Которых больше не коснёшься. Как ни казни себя – пойми: Луны никто не одолеет, Она витает над людьми — И с нею чудо уцелеет. Покуда ночь к тебе добра, Покуда сыро в мире этом, Бреди до самого утра Туда, где встретишься со светом. «Насколько чувством спаяны взаимным…» Насколько чувством спаяны взаимным Бываем мы, настолько же порой Друг друга мы чуждаемся, – открой Глаза на мир, – не в нём ли полднем зимним Встречались мы? – когда-нибудь потом Припомнится нам лёгкое скольженье По льду и снегу, – жди преображенья, Развеивайся в инее густом, Распластывайся по ветру, лети В разъятое пространство голубое, Безумица, – и лучше прихвати Кого-нибудь для верности с собою, Кого-нибудь, – и брось его впотьмах, Чтоб стало вдруг легко и одиноко, — И дальше рвись, угадывая взмах, Ниспосланный и принятый до срока, Пусть – вызовом, пусть – зовом он бывал, — Уже непредсказуемы, пожалуй, Последствия, – и в тяге небывалой Предчувствие растёт, – наворковал, Наверно, голубь что-нибудь такое, Накаркал ворон, – вспенится тоскою Существованье, – с мукою мирскою Столкнётся на берег обрушившийся вал. «Точно в дымке, ветвями качают…» Точно в дымке, ветвями качают По округе деревья в апреле, Расцветают – и в небе встречают Всех, чьи свечи в сердцах догорели. Воскресения сызнова чая, Плещет море и ластится к свету, Чтобы жить нам потом, не скучая, Чтобы разом опомниться к лету. Предпасхальный и послепасхальный Дни смыкаются аркою стройной, Чтобы смысл воспринять эпохальный Или замысел славить пристойный. То-то ветру-подранку непросто, Пробиваясь сквозь трели и взгляды, Быть свидетелем общего роста, Становления духа и лада. «Как отодвинутый засов…» Как отодвинутый засов, Остаток холода немеет, Низин затронуть не посмеет, Чтоб новый лад звучал с низов. Синеют очерки вершин, Холмов уклоны зеленеют — И тон постигнуть не умеют, Кроящий день на свой аршин. Избыток замыслов при нём, Но тени стынут на закате — Ума пустующей палате Покой когда-нибудь вернём. Не называй меня своим — Я сам не знаю, что со мною — Мы все как будто за стеною, Хоть взглядов больше не таим. Не называй меня чужим — Скажи мне: что за наважденье — Корней и крон предубежденья, Недавний помнящих режим? Не говори, что нет причин Для боли, вышедшей из бездны, Которой слишком уж известны Скорбей истоки и кручин. |
