«Сумерки разговаривают с людьми –…» Сумерки разговаривают с людьми – ладони вытягиваются, как ладьи, пытаясь удержать зябкое подобье света. Трамвай звякает вдалеке, налегке певуч, сам себе – пустотелый ключ и почтовый ящик. Кто молился в сумерках о болящих, странствующих и без вести родных – так и не сошёл бы вниз со – сводчатых, разводных… Но согласных судьба ведёт, а строптивых – тащит. «Ни карты, ни кости, ни руны, ни чёрный кофе…» Ни карты, ни кости, ни руны, ни чёрный кофе, ни белый шар – перед гадалкой пустой стол. Принеси стакан воды из-под крана; что он в руках твоих задышал, заходил ходуном, это – так, ничего, обман зрения. Поставь стакан – вот и стол не пуст. Брось кольцо – пойдёт по простенкам хруст, и волна – по чертам лица. Это – обман слуха, уста, берущие речь из уст, душе отомщенье, выросшей без Отца – накрест слезой её повяжись, ничего не страшись, успеется. Ты пришёл – за обманом сердца. «Словно в серебряную бумагу…» Словно в серебряную бумагу город обёрнут. Его берут, прикрепляют кокардой к ночному флагу… Шампанское – только брют, то есть, закат разлей по фужерам пепельных тополей – и заговорят на ближнеблаженном скобки пустых аллей… «Жизнь…» Жизнь в обмерзающей лохани рубахой плещется бесшовной – так птица зимнего дыханья влетает в куст опустошённый: где стены в тереме, где окна? – чересполосица, решётка… – Расшатывая прутья шёпота, ещё ты больше одинока. «Рябиновые обручи кровавы…» рябиновые обручи кровавы зима сквозь них летит как белый лев от рифм артериальных захмелев уж если выберешь в писании напев пусть это будет цирк «Как и все – последний блеск рассеешь…» Как и все – последний блеск рассеешь в молоке снятом. Всё что не хранишь – да возымеешь где-нибудь потом, на излёте серебристых святок апельсинного вкусив огня… С опытом приходит лишь остаток лет, осколок дня, но и это – не ответ на общий гул вопросов, шелест крыл. …Человек смолкает, разрастаясь рощей сверстников, чьи имена забыл. «Страшно жить на свете…»
страшно жить на свете а во тьме легко ночь при сигарете пуля в молоко на пустой планете в гостевой избе ночь при сигарете (спичек при себе «Отломи от сердца, отлучи…» Отломи от сердца, отлучи жар медвежий, свет берестяной: это – хадж без лампы и свечи, это – полумесяц за спиной (северный по холке ветерок, обернёшься – вцепится в кадык) стряхивает звёзды на порог. – Заходи-погрейся, Белый клык. «Опера аэропорта…» 1 опера аэропорта неба звенит аорта пьёт из неё трава золотую влагу сетка дождя нанесённая на бумагу осенью полустёрта а зимой к балюстрадам тех рощиц голых глубоко упав горизонт уснёт словно в пыльном стекле папиросный всполох переломится самолёт 2 сон самолёт без воздуха сорок три седока роза любого возраста солона и сладка свет лепестками выверни был поморгал померк иней любого имени падает вверх «Либо запреты сближают, либо…» Либо запреты сближают, либо граница так и не стала строже. …Хочет ли что-то сказать книга, раскрываясь всегда на одной и той же, обходящейся без примет, возжигаемой из озноба, странице, «Две рыбы…» две рыбы знающие друг друга так давно что вода между ними и есть вино в общем кто кого перепьёт сквозь нарастающий гул намерзающий лёд смотрят будто в запасе у них века но не друг на друга а на рыбака |
