Руки оледенели от напряжённого сосредоточия Силы, и все волоски на теле наэлектризовались. Грудь лопалась от частого дыхания — Рей смотрела неотрывно в глаза Кайло Рена, а её зубы ломались от усилия мышц, сжимающих челюсти. Гнев, рождённый обидой на себя за слепую веру и Бена, разбившего её, хлестал внутренности.

«Я хотела помочь. Хотела!»

Рей ударила по рычагу с большей силой, чем надо, и тяжёлая дверь Сокола потянулась вверх. Напряжение в теле лопнуло, и крупные пласты тяжёлого ощущения отслоились от кожи — связь оборвалась. Девушка закрыла глаза, и горло сжалось в беззвучном всхлипе. Нет!

Рей резко развернулась, не давая эмоциям шанса — в белых лампах и металлических бликах встревоженные лица сопротивленцев — она встретила взгляд Финна, зная, что её решение было верным, что её место здесь.

— Рей.

Зов тянулся издалека — инстинкты, закалённые Джакку, подбросили тело пустынницы прежде, чем та очнулась окончательно. Она столкнулась с удивлением в глазах Финна, поднявшего руки вверх, и холод стали в ладонях пробудил — Рей убрала бластер в сторону, прошептав тихое:

— Прости.

Друг отмахнулся и широко улыбнулся, сказав:

— Все сейчас на нервах. Мы прилетели.

Рей кивнула, сохраняя молчание: всегда было немного трудно быть с людьми, а сейчас особенно, когда внутри что-то болезненно задето и болит.

— Я пойду помогу Роуз.

Мысль о Роуз и Финне поползла холодом под кожей, и грудь сдавило вязкое чувство — Рей испугало это. Она не желала (боялась) думать о причинах, а лишь утешила себя знанием: всё проходит со временем.

5251977 маленькая планета, не имеющая даже имени, и в мусорщице это пробудило детское сочувствие. Она стояла чуть в стороне, вдыхая влажный воздух, и наблюдала как остатки Сопротивления спускаются с трапа Сокола. Она задержала взгляд на друге, помогающем ослабленной Роуз: внутренности уколол холод, и Рей поспешно отвернулась, решив, что стала слишком чувствительной.

Их убежище забытое и тёмное: старая жужжащая техника и горстка людей. Все смотрели на генерала, как на надежду, как на путеводную звезду из старых историй, как на ту, кто сможет всё исправить. И Рей, ощутившая груз чужой надежды на собственных плечах, думала: «Как ей удаётся держать спину такой ровной?»

Когда генерал Органа произнесла:

— Надо полететь на Корусант.

На серые стены и пол их мёртвого убежища обрушилась тяжёлая волна тишины. Рей знала только, что Корусант — это столица Галактики и там, вероятно, немало представителей Первого Ордена.

— Это безумие, — прорвался сквозь толщу безмолвия чей-то сдавленный голос.

И новая волна — волна голосов: испуганных, растерянных, гневных и усталых — ударилась о серые стены и пол, и убежище ожило. Форсъюзер чувствовала себя потерянной в море спутанных эмоции Сопротивленцев, и просто смотрела на генерала, ожидая. Она видела, как сталь обнажалась в её тёмных глазах и как твёрдая рука била по-старому и пыльному компьютерному терминалу, завизжавшему невыносимо высокой нотой.

— Нам нужна новая техника и люди. Нам нужны деньги! И не мне вам говорить, что все деньги Галактики текут туда.

— Но сигнал. — Рей не уверена, но кажется это тот же сдавленный голос.

Губы генерала чуть скривились, и она заговорила уже без прежних эмоций, таких ярких, почти яростных:

— Мы не можем сидеть и ждать. Особенно сейчас, когда в Первом Ордене смена власти, это один из моментов их уязвимости.

И сталь в глазах генерала потускнела, задетая, словно коррозией, разбитым сердцем матери. И Рей захотелось ударить Бена Соло за это, ударить в самое сердце, чтобы он ощутил эту боль и понял.

Голоса застыли, а протесты утонули в глотках, когда По Дэмерон сказал роковое:

— Но из кораблей у нас лишь Сокол.

Форсъюзер ощутила одинаковое смятение в разумах товарищей: согласие одного запустило процесс, чей природы она не понимала.

— Можно полететь на гражданском корабле, — ещё одно «да».

Рей ощущает, как оно распространяется в горстке людей, растворяет их протест, один на всех, и превращает в одушевляющую надежду, одну на всех. Пустынница вспоминает: старые страшные корабли на Джакку, в которые никто не совался, но лишь до тех пор, пока не найдётся глупец, что пойдёт и выживет. Тогда активировалась похожая цепная реакция, и к этой неприступной железке лезло больше смельчаков или глупцов. Мусорщица и сейчас помнит свои липкие и душные мысли: «Он выжил, и я выживу», «Он смог, и я смогу».

— Все мы полететь не можем.

Голоса нарастали и энтузиазм, такой яркий и чистый, искрящийся, разрядился в воздухе.

— Полечу я и Рей, а По присмотрит за всем в моё отсутствие.

Форсъюзер вздрогнула, когда прозвучало её имя, и все обернулись — в этом серо-белом помещении глаза товарищей особенно яркие и разные, но Надежда в глазах одна, и Рей осознала, как много возлагают на неё. Она поняла Люка, говорившего, что взмахом руки не уничтожит он Первый Орден. Она всего лишь мусорщица с Джакку.

Никто.

Рей знала силу надежды. Горько-сладкую на вкус. Она ощущала этот привкус десятками вкусовых рецепторов людей, снующих вокруг, но неизменно косящихся на неё, замершую в стороне. И у всех одно в глазах, и мусорщица едва выносила это. Форсъюзер пыталась поставить заслон, защититься от этих ярких искр, жгучих кожу, но не могла перестать ощущать чужие эмоции. И они давили на неё.

— Это слишком рискованно, — шипел Финн ей в ухо, и Рей было сладко знать, что за неё волнуются, а не слепо верят. Тогда она впервые осознала: остальные в ней видят не Рей, а Джедая.

Она поймала взгляд По — и в нём тревога, глухое и безмолвное «я не согласен», которое он готов прокричать в лицо каждому.

— А что на Корусанте такого страшного?

Рей слишком долго прожила в дыре, в которой никому не был важен внешний мир и особенно дела политики, и она чувствовала себя отделённой этой стеной незнания, неспособной проникнуться общей тревогой до конца.

— Ты не знаешь? — воскликнул Финн.

Она покачала головой, ощущая неясный стыд.

— Первый Орден планирует восстановить Императорский дворец.

— Но официально эта планета им не принадлежит, и я знаю, там есть те, кто готов нас поддержать.

Голос Леи был твёрд — он говорил, что отныне это не тема для дискуссий. Дэмерон вскинул голову и не отводил взгляд от генерала, напряжённый и решительный, пока говорил:

— Позвольте полететь мне. Вы нужны нам. Мы не можем рисковать Вами.

— По, ты не политик.

— Не политик, но я могу передать послание. Дать им в руки хаттов комлинк, датапад.

Лея чуть улыбнулась ему:

— И думаешь они поверят? Думаешь они рискнут собой, видя, что мы не верим им?

— А им можно верить? — цедил По, и Рей была уверена: он готов развернуться и убежать в бессильной злобе, потому что проиграл.

— Нет. Но они должны думать, что да.

Никто не смеет возразить: По ушёл, резко чеканя шаги, а Финн пробормотал что-то про Роуз и удалился следом.

Пустынница ушла, вновь задетая колючим холодом, чтобы найти угол спокойствия вдали от всех: за железной дверью в лабиринте серого камня. Форсъюзер забралась на огромный металлический ящик, сиявший в белом свете ламп, и потянулась к сумке с обломками. Рей крутила в руках части меча, ощущая под пальцами острые грани своей беспомощности. Как быть без оружия? Она рассматривала внутренности меча и чувство незащищённости крепло внутри.

Она выдыхает, надломленная сомнением, что готова рискнуть собой во имя Сопротивления — ей дороги товарищи, но не сама идея.

Ручка двери потянулась вверх, и Рей замерла, неотрывно следя за возникновением светлого силуэта генерала в открывшемся проходе. Пустынница встретила взгляд Леи, такой мягкий, мусорщице с Джакку хотелось думать — ласковый.

— Рей, — голос принцессы тихий.

В сознание всплыла проклятая мысль, такая сладкая и ненавистная. Яд. Мечта-мысль: Лея — это мать, которая могла бы быть, и она тянула за собой мысль-воспоминание: «Ты ищешь родителей во всех. Сначала Хан, теперь Люк». Рей сжала обломки, ненавидя Бена Соло за то, что прав.